понедельник, 3 марта 2014 г.

Владимир ЯКОВЛЕВ: ЛУЧШЕЕ ЗАНЯТИЕ ПОСЛЕ 70 – ПРЫЖКИ С ПАРАШЮТОМ

«Я создал газету…»

«В то время, в конце пятидесятых, в журналистике было интересно… Тогда же у меня открылся мой личный счет великих отечественных редакторов моего времени. Их не так много: Аджубей, Егор Яковлев, Сырокомский, Коротич, Владимир Яковлев».

Это из рукописи моей книги «В незримом мире сердца. Наша жизнь с Галиной Щербаковой». И я журналист, и моя жена, писательница, более десяти лет работала в газетах, поэтому тема прессы в ней более чем естественна.

С Коротичем и Сырокомским мне довелось поработать. С остальными нет. Но их влияние на мою журналистскую натуру было несомненным.

«Наша семья жила уже в Волгограде. В один прекрасный день нам приносят вместо прежней «Советской печати» журнал «Журналист» - ослепительное по содержанию и профессиональному фонтанированию издание – детище Егора Яковлева. Я его проглатываю от корки до корки и говорю: «Вот где надо работать-то»…»

Галина же, будучи уже известным писателем, счастливо соприкоснулась с маститым «шефом» на почве неприятия Путина с его «вертикалью» еще в далеком 2000-м году.

«Его личность с самого начала произвела на нас гнетущее впечатление, - снова цитирую свою рукопись. - Я здесь (да и в других местах) не буду касаться, какой он руководитель – блестящий, провальный или так себе. Мои суждения по этому поводу будут неизбежно некомпетентны. Для иллюстрации нашего с Галиной разного подхода к вещам достаточно обоюдного с ней согласия в том, что он – плохой человек. Злой, злопамятный, мелочный. Можно «списать» с его образа еще много чего, но и этих трех свойств достаточно, чтобы они, смешиваясь в разных пропорциях, образовывали ту или другую разновидность подлости.

Поскольку все это проявлялось «при нас», то есть при Галине, ясное дело, она вошла в число тех, кто «в ответе» за такую скверность, подброшенную нам стечением обстоятельств. Впрочем, тогда-то таких, вслух отваживавшихся сказать нечто нелицеприятное о «президенте-резиденте», было раз-два и обчелся. У меня осталось в памяти, что вокруг нас были сплошь люди, которые разумненько так говорили: «Да подождите вы. Дайте ему развернуться. Он же цивилизованный, в Европе жил».

Но для Гали нашлась ветка, с которой она могла свободным птицам выводить свои рулады тревоги – «Общая газета» Егора Яковлева. Галина публицистика очень хорошо подошла этому изданию.

… Именно там напечатаны большинство публицистических, полемических заметок Галины. При мне у нас дома раздался памятный телефонный звонок. Оказалось, Егор Владимирович просматривал верстку своей завтрашней газеты, прочитал в ней статью Галины и тут же захотел поговорить с незнакомым ему автором.

- Понимаете, Галина, я ведь создал газету именно для таких материалов, как ваш. И никак не могу это втолковать своим сотрудникам. Мне редко нравится то, что они приносят».

Именно в этом, как мне рассказывали, с ним сходился другой Яковлев, его сын Владимир, изобретатель нового газетного, и в первую очередь информационного стиля. Любой добросовестный профессионал из 90-х признает, что «коммерсантовская» манера подачи публикаций с вирусной быстротой захватила почти все редакции. Но для нынешних новобранцев журналистики она вроде бы существует с незапамятных времен, стала «общим местом».

Я увидел в еженедельнике «Собеседник» интервью Дмитрия Быкова с Владимиром Яковлевым и захотел перепечатать его для читателей «Обывателя».

Александр ЩЕРБАКОВ

Птенцы-победители

…И я позвонил - сам того не понимая, на какие высоты посягаю, - Владимиру Яковлеву, сыну Егора.

…Яковлев-младший - президент всего, что связано с понятием "Коммерсантъ". Невообразимая величина!

Но когда-то и он трудился в "Огоньке". Потом, задумав новое дело, каким-то образом пересекся в 88-м или в 89-м году с моим старшим сыном, вместе они выпустили пробный номер "Коммерсанта". Для моего - этот пробный номер так и остался единственным, первым и последним в его жизни крупным

журналистским мероприятием, а для сына Егора Яковлева, тоже Владимира, он был всего лишь удачным началом в головокружительной карьере. Я помню, как еще в те годы, наблюдая за сыном, Егор сказал мне: "Я боюсь за него. Он удачлив, деньги у него просто вываливаются из карманов".

Но, судя по всему, страхи оказались напрасными.

Я набрал номер мобильного телефона Яковлева. Кто-то, кто носит для них телефонные трубки, ответил мне и поинтересовался - кто беспокоит и зачем. Я назвал себя. И напомнил - чтобы не получить отказа, как в случае с Боровиком - о первом, пробном, номере "Коммерсанта". Может, свяжет воедино меня с моим сыном, вспомнит?

Через пять минут раздался ответный телефонный звонок, и Яковлев сказал мне:"3дравствуйте, Владимир Владимирович!"

Я поблагодарил его, сообщил, что у меня есть кое-какие предложения и попросил принять меня.

- А вы не могли бы сказать, в чем дело? - все так же, вежливо, почти с нежностью в голосе, но настойчиво спросил он меня.

- Это не телефонный разговор. Речь идет о проекте нового журнала.

- О, мы никаких новых проектов начинать не предполагаем. Конечно, я могу вас выслушать, но предупреждаю: на девяносто процентов вас ждет отрицательный ответ.

Я согласился на оставленные мне десять процентов.

Понимая бессмысленность поездки, я все-таки отправился на улицу Врубеля, у Сокола, нашел четырехэтажный роскошный особняк, взялся за ручку массивной двери - в виде вытянутой сверкающей бронзовой руки, этакого перла безвкусицы, потянул ее на себя и вошел в холл.

Внутри - так же добротно, как и снаружи. Охранники, не менее пяти человек, преградили мне дорогу, четверо навстречу, один остался за компьютером. Долго с удивлением разглядывали меня, не веря, что я пришел к самому Яковлеву. Сверялись с компьютером - все точно, пропуск заказан к "самому". Но что же ты, спросили меня, за сорок пять минут приперся? А что делать? Я не рассчитал. Так трамвай привез. Не на улице же мерзнуть! На дворе зима. Предложил: давайте я тут подожду, посижу где-нибудь. Но у дверей и стула не было. Пришлось одному охраннику подниматься со мною наверх, провожать меня до кабинета Яковлева. Вот тут, кивнул он мне на кожаный диван, сиди и жди.

Я разделся и пошел побродить по коридору. Едва не расшиб лоб о стеклянную дверь, приняв ее за проем в стене. За дверью - компьютер на компьютере. На стенах просторных холлов полотна абстрактной живописи. Не малых денег стоит! - отметил я. А сидят спокойно, без напряга. Ходят туда-сюда, без спешки. Никаких нервов, бурления,фонтанирования или наших эмоций. Солидно и чуть сонливо. А говорят, что у них потогонная система. Хотел бы я тут работать.

Заглянул в туалет. Очень приятная контора!

Но пора под дверь к Яковлеву. Только успел устроиться на кожаном диване, сбоку от необъятных размеров стола секретарши, как за открытой в кабинет дверью послышалось шевеление и показался мальчик с милой улыбкой на лице, стройный, прямой, в добротном сером костюме-тройке, аккуратно подстриженный, приветливо посмотрел прямо на меня, как будто всю жизнь ждал нашей встречи. Я без труда узнал в нем Володю Яковлева, хотя никогда его не видел. Он был поразительно похож на своего отца - на Егора. Но в миниатюре. Тоньше, изящнее и, конечно, моложе.

Яковлев пропустил меня вперед и вошел в кабинет следом за мной. Он перекусывал, я его побеспокоил. Он попросил извинения, я кивнул, он допил чай, доел кусочек банана, одновременно проглядывая листочек, который я ему передал.

Нет, моим надеждам не суждено было сбыться. В какую-то минуту я подумал, что сейчас мне повезет - вот человек, которого я жду.

Не повезло!

Не перспективно. Что-то еще сказал мне ровесник моего сына. Грустно было слушать, но спасибо - ответил не грубо. Ответил тихо, так тихо, что я еле расслышал. Мой собеседник не заботился, услышат ли его.

Я вышел. Тут же, на этаже, в специально отгороженном пространстве, набросил свою куртку и пошел к лестнице, ведущей вниз. А следом вышел Яковлев и, почти одновременно со мной, стал подниматься по пролету, но - вверх, в свой собственный кабинет, а здесь было казенное помещение для приемов. Так мы направлялись, каждый своей дорогой, один спускаясь, другой поднимаясь, я видел его прямую спину, а он мою, сутулую, нет. Стройный, он ровно, пружинисто нес свое изящное тело. Я не видел его лица, но мне казалось, что он все так же улыбается. Потому что это был абсолютно счастливый человек. Если можно ощущать себя удачливым, без всяких оговорок, существом, то я такого человека встретил - это Володя Яковлев, глава издательского дома "Коммерсантъ".

А может быть, моя обида неуместна? В конечном счете, не мы ли старались ради людей, вроде Яковлева, твердых, как их твердый знак, чтобы они могли свободно упражняться в предприимчивости? И если они говорят: "Не перспективно" - значит, так оно и есть. Да и кто знает, доживи мой сын до нынешних дней, может, и он разместился бы где-то поблизости, на таком же этаже, и сказал бы мне: "Отец, успокойся, другое время".

Но вряд ли.

И все равно - тошно на душе.

Я опять прошел мимо охраны, толкнул дверь с бронзовой ручкой-рукой. Золотая кисть проплыла четверть круга. Вернулась на место, заперла дверь, за которой в крепко свитом гнезде поселились прожорливые птенцы-победители. Они не считали себя ущербным потомством, которое и само будет производить проигравших победителей. Они даже не поняли бы, о каком "проигрыше" я толкую. …"Материя", о которой я веду речь, она ведь не материальна и, значит, не совместима с бизнесом…

Владимир ГЛОТОВ

(Из книги «Огонек»-Nostalgia»)
Из газеты «Собеседник» – первого, еще доперестроечного издания нового типа – вышла практически вся отечественная журналистика девяностых (она, кстати, и сейчас никуда не делась). Отцом новой печатной прессы стал самый успешный из наших молодых журналистов, тридцатилетний Владимир Яковлев, сын главреда «Московских новостей», создатель «Коммерсанта» – сначала это был еженедельник, потом ежедневная газета, потом огромный издательский дом, бесконечно и заслуженно гордящийся собой. Потом Яковлев продал свою долю в этом доме, где был полубогом, и исчез. Это был 1999 год. То есть он опять все понял раньше всех.

Потом о нем долго ничего не было слышно, пока в 2008 году он не создал «Сноб» – самый модный журнальный проект последнего десятилетия. Через три года Яковлев из «Сноба» ушел – из-за разногласий с Прохоровым – и год спустя начал проект «Возраст счастья»: книги, сайт и группа в Фейсбуке. Уже первая выпущенная им книга, которая так и называется, – в ней представлены несколько десятков счастливых стариков, их отобрал и описал сам Яковлев, – стала бестселлером и вызвала яростную полемику. Одни смеются, другие повторяют: «Это все не для России», а третьи, вроде меня, опять поражаются яковлевской интуиции.


– Володя, мы встречаемся в среднем раз в десять лет. И всякий раз я тебе говорю: как же ты, Яковлев, все просчитал-то! «Коммерсантъ» был создан для только что народившейся прослойки коммерсантов, «Сноб» предсказал снобов, а теперь Россия стала страной стариков...

– Я совершенно не имел это в виду. Это проблема не российская, а общемировая, и не столько социальная, сколько психологическая. Огромное количество людей уверены, что жизнь кончается после пятидесяти, и сам я так думал. Тебе сколько?

– Сорок пять. И я не то чтобы так думаю, но трепещу.

– Правильно, трепещи. После пятидесяти она очень сильно меняется. Всё: работа, здоровье, распорядок дня, связи, характер сексуальности. Но она не кончается – наоборот, начинается самое главное. Просто этому не учили в школе. Я впервые задумался обо всем этом, когда познакомился в Штатах с одним психоаналитиком – точнее, с одной, поскольку она женщина. Замечательная собеседница, активный профессионал, 25 пациентов в неделю, преподает техники йоги – необычное заключалось в том, что диплом психоаналитика она получила в 1934 году.

– Из рук Фрейда?

– Почти. Ей было 103 года.

Когда мне перевалило за 50, моей маме стало под 80. И я решил: пора ей помогать – раньше, по-моему, такой необходимости не было. Звоню ей: «Мама, давай я завтра приеду?» – «Приезжай, но учти, что я еду на дачу, на шашлык». – «Хорошо, а послезавтра?» – «А послезавтра я иду в театр». – «Ладно, тогда в среду?» – «В среду я улетаю в Париж». Я понял, что моя мама, которой под 80, живет интересней меня, которому за 50. И это вызвало у меня некоторые вопросы к себе. Я подумал: вот американка, которой 103 года. В 50 она не прожила даже половину жизни! И к этим 50 она – если вычесть детство – отработала только треть профессиональной карьеры. Перед нами гигантский непознанный континент, который мы называем «старость». И проблема в том, что мы не очень понимаем, для чего нам дано это время. От нуля до тридцати мы учимся. От тридцати до пятидесяти реализуемся. Но что мы делаем потом? Тридцать лет вспоминаем, как двадцать лет жили?

– А что еще делать, Володя?

– Я считаю, что к 50 – 60 годам мы впервые в жизни накапливаем достаточно опыта – прежде всего негативного, конечно, – чтобы стать счастливыми, получать удовольствие от жизни. Старость ведь не болезнь, не патология, это нормальный период, такой же, как детство, юность, зрелость.

За последние несколько лет поездок я встретил десятки человек, которые  активно, ярко, весело, здорово живут и после 70, и после 80, и после 90, и даже после 100. Исходя из их опыта, я предположил, что цель этого периода именно такая – научиться быть счастливым. Получать удовольствие от жизни.

Изменение отношения к старости, к ее возможностям и целям – психологическая проблема, перед которой стоит весь мир. На планете сейчас 300 миллионов стариков. А количество людей, которые входят в этот возраст, – 600 миллионов. Через несколько лет мир подойдет к фантастической отметке – впервые за всю историю цивилизации количество людей за 60 превысит количество детей!

Пора перестать воспринимать старость как время итогов, пассивности, зависимости. Как ухудшенную версию предыдущей жизни. Я знаю человека, который в 75 лет переплыл Ла Манш, и другого, который, чтобы отпраздновать свое 80-летие, совершил подряд 80 прыжков с парашютом, без остановки. Знаю прекрасного англичанина, который в 81 начал учиться балету и сейчас, в 92, профессионально выступает на балетной сцене. Все это не чудеса. Просто эти люди отказались следовать стереотипам и разрешили себе жить иначе.

Я, кстати, знаю, одного замечательного японского человека, который в 65 решил поменять профессию и стал порноактером.

– Помилуй, в каком же качестве? В пассивном?

– Ничего подобного, сейчас ему 75, и он прошел большой творческий путь! Секс постарел, заняться им сейчас и в 80 лет – не рекорд. А вот двое моих героев, которые прыгают с парашютом, организовали когда-то общество Sky Diving after 60, которое потом автоматически переросло в after 70 и сейчас приближается к after 80. Они объездили весь мир. Прыгали повсеместно. Я их спрашиваю: «Но ездить-то вам зачем? Пропагандируете парашютный спорт? Спасаетесь от одиночества?» – «Нет, – отвечают они, – просто нравится». Старость – это возможность делать то, что нравится, вот что я пытаюсь сказать. Только надо уметь выбрать это занятие. Тут уж все зависит от тебя лично – ни на учебу, ни на работу уже не спишешь, дети взрослые... Страх старости – это во многом страх самостоятельности. Многие ли готовы делать то, чего действительно хотят?

– А на какие деньги разъезжают эти твои парашютисты?

– Все, что заработали, тратят на путешествия. Старость – возраст, когда уже не надо откладывать, в 80 лет это смешно, ты не находишь? Что заработал, то и проживаешь.

– Но, согласись, с парашютом и в 20 лет не всякий прыгнет...

– Не соглашусь, потому что именно парашютный спорт – в топе популярности. Прочие три лидера в категории «после 60» – бег, плавание и танцы. Танец, пожалуй, впереди всех – считается, что это лучший способ сохранения здоровья и формы после 60. Однажды в Дании я выглянул в окно и увидел, что внизу танцуют 400 стариков. Просто на улице! Но танцами ограничиваются далеко не все. Одна героиня следующей книжки – о женщинах – ежегодно участвует в триатлоне Iron Man. Знаешь, что это такое? Четыре километра плыть, потом 180 на велосипеде и 42 километра бегом, подряд, без остановки. Так вот, она проделывает это в 83 года. Примерно за десять часов.

– Есть масса случаев, когда человек много заботится о здоровье – так, что уничтожает его окончательно, как Майкл Джексон. Типа «такая борьба за мир, что хуже любой ядерной войны»...

– Совершенно точно. Забота о физическом здоровье, да еще через силу, – вовсе не путь к продлению жизни. Путь к продлению – и вообще к здоровью – по сути один: интеллектуальная активность. И, добавил бы я, приятие. Все здоровые и успешные люди после 60, которых я встречал,  объединены приятием: мира, жизни, возраста.

– Вот это и есть самое ужасное, Володя. Именно из-за их приятия – или, скажем иначе, из-за их нацеленности на личный комфорт, это в старости вещь естественная – в нашем старческом, по сути, обществе ничего и не меняется.

– Ну, в чем я соглашусь – так это в том, что центр интересов в старости действительно смещается на себя. Но сказать, что из-за стариков общество консервативно или думает только о пропитании, – нет, это не так. Во-первых, у нас старики вообще выключены из общественной жизни, и это дурно, – но пассивность общества никак не их вина. Во-вторых, в России стареет как раз протест, а конформизм больше распространен среди молодых.

– У тебя есть абсолютно темный период в биографии – между уходом из «Коммерсанта» и «Снобом»: что ты делал?

– Жил. Ездил в Индию, Данию, Лос-Анджелес. Жил на Ибице. Изучал некоторые методики Кастанеды. Профессионально мне это ничего не дало, а по-человечески – очень много.

– И где ты живешь сейчас?

– Делю время между Москвой и Барселоной. Примерно поровну.

– У тебя есть инвестор для «Возраста счастья»?

– Буквально сегодня я разместил на Фейсбуке сообщение, что ищу инвестора. Первоначально я вложил свои деньги. Но это проект небольшой и недорогой.

– А можно прямо спросить, на что ты живешь?

– Ну знаешь, я не магнат, мне никогда не удавалось создать сбережения. Поэтому сбережений у меня нет. Я живу довольно скромно. На что живу? Я работаю – продаю свои фотографии счастливых долгожителей, веду семинары по «возрасту счастья». Делаю книжки. Вот недавно подписал контракт на три книжки, продолжение «ВС» – они выйдут осенью.

– Скажи прямо: ты веришь в бессмертие души?

– Я буддист.

– Значит, в реинкарнацию?

– Да.  Есть так называемая реинкарнационная маска – это то, что ты надеваешь в зависимости от воплощения. Внешность, биография, характер. И есть подлинная часть тебя, которая путешествует из одной жизни в другую. Она-то и останется, а личная память и все здешние дела сотрутся, ты ничего о них не будешь знать. Вопрос: а какая тогда разница, есть реинкарнация или нет?

Дмитрий БЫКОВ

(«Собеседник» № 32, 2013 г.)
2 сентября 2013 г.

Комментариев нет :

Отправить комментарий