СЦЕНАРИЙ ВЕЧЕРА В МОСКОВСКОМ ЦЕНТРАЛЬНОМ ДОМЕ ЛИТЕРАТОРА
(Этот сценарий – предварительная прикидка вечера. Каким он был на самом деле, отчасти можно представить по помещенной тут видеозаписи (http://rutube.ru/tracks/5698830.html). Приносим свои извинения тем его участникам, которые не представлены в видеоотчете. Увы, технические причины. Будем счастливы, если вы сможете дать нам свои выступления в письменном виде).
Музыка: песня «Последняя поэма» А.Рыбникова на стихи Р.Тагора.
Как часто составители издательских аннотаций к десяткам книг Галины Щербаковой не могли удержаться и не сказать: это автор, прославившийся бестселлером «Вам и не снилось». А между тем, у самой писательницы это вызывало тихую грусть.
- Меня знают, в основном как автора «Вам и не снилось». То ли это произошло благодаря кино, то ли потому, что журнал «Юность» особенно популярен... Но я нередко чувствую себя матерью многих сыновей, один из которых стал знаменитым футболистом. Ей дороги и все остальные сыновья, она уверена, что они ничуть не хуже прославленного мастера полузащиты, но все вокруг, завидя ее, почтительно шепчут: «Вы знаете кто это? Мать такого-то...» Это обидно...
Но, как говорится, факты – упрямая вещь. Многомиллионные читатели узнали писательницу одномоментно – с выходом в журнале «Юность» повести о школьной любви. Тогда в редакцию приходили забавные письма с просьбами напечатать ее еще раз: «А то в нашей библиотеке этот журнал украли».
Галина Николаевна не раз рассказывала историю публикации повести. Но как она выглядела с другой стороны – со стороны редакции?
(Татьяна Викторовна БОБРЫНИНА, генеральный директор издательского центра «Новая Юность», а в 1979 году – сотрудница отдела прозы популярного в СССР журнала).
В 1979 году была напечатана повесть, а уже 1980-м вышел одноименный кинофильм.
...Когда почти двадцать лет тому назад (это писалось в 1996 году) я «пасла» свою дочь на лужайке в Мамонтовке, что возле Акуловой горы, а в дождливые дни горластая компания девчонок садилась мне на голову, не о прическе была моя боль. Маленькие чудовища тащили у меня со стола бумагу, и бывало, что рисовали прямо на обратной стороне рукописи, которая тогда еще не имела имени. Это уже потом, с легкой руки журнала «Юность», она стала называться «Вам и не снилось», а я сделалась главным гостем разного рода читательских конференций, где принимала умный вид знатока по всем вопросам любви до смерти. Потом мое самомнение, что я что-то знаю, мне откликнется. Но это через долгое потом... А через близкое на то же самое место в Мамонтовке стал приезжать красивый пожилой господин, и подросшие уже девчонки облизывали губки и ставили бровки невероятным изгибом. Они уже понимали, что красивый дедушка не просто так мимо шел, а кинорежиссер, а этим мужчинам полагается нравиться, так сказать, по определению. Однажды Илья Абрамович Фрэз снизошел до мелкого народа и сфотографировался с компанией немытых пяток и прищуренных хитрых глаз.
Вот одно из этих «маленьких чудовищ». (Иветта Шаньгина).
…Почти никто не знает, что первый рукописный вариант «Вам и не снилось» главным образом рассказывал не о любви Ромки и Юли, а… о перипетиях жизни и переживаниях учительницы Татьяны Николаевны Кольцовой. Что не удивительно. Сама Галина несколько лет проработала в челябинской школе и любила эту свою профессию. И, надо сказать, профессия тоже любила ее.
Из воспоминаний Аиды Злотниковой (Израиль):
«Мне 14 лет.
1955 год. Челябинск. Восьмой класс, школа № 63. Наступила юность. А в ней – преображение. Она вошла в класс, и мы все сразу в нее влюбились. Но для меня встреча с ней стала судьбой.
Я хотела ей подражать во всем: в манере говорить, читать стихи, вести урок, одеваться. На всю жизнь запомнила все ее наряды, в которых она ходила. Ревновала, когда учитель физики шел ее провожать домой…
…После десятого она меня привела в газету «Комсомолец» на свое место – учетчика писем, потому что Г.Н. получила должность литсотрудника в отделе комсомольской жизни.
Редакционные мужчины оказывают ей знаки внимания, а она выбирает Щербакова. Я знаю их тайны и храню.
Она в редакции - солнечное сияние – ситцевое платье, копна вьющихся волос, огромные, всегда смеющиеся черные глаза. И… счастье.
…Ростов. Мы отмечаем мое двадцатилетие.
Месяц назад Г.Н. прислала письмо: «В Ростове есть университет и факультет журналистики. Будешь учиться. Приезжай».
Я тайком купила билет, в пединституте взяла академическую справку, маме сказала: «Ты не переживай, я еду учиться на журналистку, без диплома не вернусь. Там у меня – Галина Николаевна, понимаешь?»
…На практику я уехала в газеты – сначала в «Советскую молодежь» (г. Нальчик), потом в «Ленинский путь» (г. Прохладный). Но разве расстояния что-то означают? У нее - Ростов, потом Волгоград, Москва. У меня – Нальчик, Челябинск. Муж. Дочь. Но всегда, на все времена – моя учительница. Однажды, даря мне свою очередную книгу, Галина Николаевна написала: «С любовью от автора, она же (автор) твоя учительница, она же, опять же автор, твоя подруга, а бабуля она сама по себе. Твоя Г.Н.».
Я ни разу не осмелилась ей сказать: «Можно, я буду называть вас просто по имени». Только Галина Николаевна. Она стала для меня сестрой, матерью, другом, но навсегда осталась моей учительницей».
А вот еще одно письменное признание человека, тоже себя считающим учеником Галины. Владислав Смирнов, профессор Южного федерального университета:
«Мы с моей женой, Еленой Петровной, дружим с семьей Щербаковых 50 лет. И Галя, и Саша были нашими учителями, но они «учили» нас не тому, о чем обычно говорят, а тому, чему нельзя научиться извне, они показывали нам - своей жизнью - надо всегда быть самими собой…
Я, будучи студентом университета, «практиковался» во всех отделах ростовской газеты «Комсомолец», но больше всего мне нравилось работать с Галиной Режабек (Щербаковой). От нее исходило особое светлое облучение. Его не опишешь, а можно только чувствовать. Точно так же воспринимала Галину и Елена, которая в то время уже работала в штате редакции, в отделе у Режабек. С тех пор мы считаем Галину Щербакову нашим наставником в журналистике.
Галя как-то сказала: «Я бабушка политическая, хочу досмотреть это «кино» до конца». Галя, Галя! Это «кино» нам досмотреть не дано. Но главное в нем, как мне кажется, мы всё-таки поняли. «Мы успели сорок тысяч всяких книжек прочитать и узнали что к чему и что почем и очень точно». Наш любимый Булат Окуджава нас никогда не обманывал и в заблуждения не вводил.
Галя вообще не обращала внимания на условности. «Поступайтесь, ребята, принципами, поступайтесь!». Эти реактивные слова на прошумевшее письмо Н.Андреевой «Не хочу поступаться принципами» - по сути дела были ее кредо, активным неприятием-противостоянием серым чиновничье-партийным «моделям» запрограммированного мышления и послушного социального поведения.
Когда я просматривал её старые публикации в «Комсомольце», то только теперь обратил внимание на их стиль и язык. Уже тогда в Галину Николаевну все было «заложено», все ярко пробивалось: и резкость ума, и острота глаза, и широта души, и доброе озорство и блестящая языковая игра. И росло это все, как трава на старых трамвайных путях, вопреки общественным прополкам. Только видеть этого мы, её коллеги, тогда еще не умели…
Я всегда поражался – она никогда не говорила общих слов, тем более – банальностей. Для меня Галина Николаевна - выдающийся писатель не потому, что ее произведения переведены на иностранные языки, даже китайский, не потому, что она автор высокочтимого и почитаемого высоколобой интеллигенцией «Нового мира» и лауреат его премии, не потому, что её творчество изучают в Европе. Для меня писатель начинается с языка: инструмента, сущности и души литературы. Н.Гоголь, Ф.Кафка, А.Платонов… Для меня Щербакова - в этом «моем ряду». Я могу читать её с любого места, как «Мастера и Маргариту» М.Булгакова. И наслаждаться этим удивительным калейдоскопом неожиданных деталей, словечек-заковык, неповторимых, ароматных черточек, через который она внимательно и заинтересованно рассматривала нашу несуразную жизнь. Её «поток жизни», её «языковая игра» - уникальны».
…Из личного письма Галине ее молодого друга по шестидесятым годам, а ныне известного российского правозащитника Валерия Борщёва.
«Ты, наверно, не сознаешь, сколь многим я тебе обязан. Мне давно хотелось об этом тебе сказать, да так все не удавалось и, пожалуй, в полной мере не удастся. Я не знаю, оказывал ли кто-либо на меня большее влияние, по крайней мере в работе, в журналистике. Ты первый и пока единственный человек, который доказал, что, работая в редакции, можно оставаться порядочным, честным добрым человеком… Нет, я, конечно, пришел бы к тому же, но кто знает как, и сколько бы мерзостей я совершил в пути. Я относился и отношусь к тебе буквально благоговейно. Особенно часто я вспоминаю тебя сейчас, когда творится ужасная неразбериха. Многие, потеряв ориентацию, бросаются то в безудержный национализм, то, в желании обрести почву под ногами, поддерживают реакционное, то уходят в самый безнадежный скепсис, где-то граничащий с цинизмом. Дело Синявского для многих было лакмусовой бумажкой. Я тебе когда-нибудь расскажу подробнее об этом: и о демонстрации, и о собраниях, и об арестах в общежитии. Быть может, удастся достать произведения самого Синявского.
…Сила инерции велика. И многие ранее порядочные люди совершали подлости, преступления. Это было действительно повторение 37 года. Трудно было устоять. Я, кажется, устоял, и в этом обязан прежде всего тебе».
Тему, так сказать, учительства Галины Щербаковой хотелось бы завершить просьбой практического свойства. Примерно в то же время, когда писалось «Вам и не снилось», был создан рассказ «Кузя-Кирюша», героем которого была молодая учительница. Судя по числу внутренних рецензий, он обошел много отделов прозы литературных журналов и издательств. И где-то в конечном счете в их недрах… исчез. Рецензии есть, а рассказа нет. А рецензии-то хорошие. Алексей Прийма написал так: «Жизнь во всей ее полноте, со всеми ее радостями и горестями, болями и сомнениями, неудачами и срывами зримо, вещно и, я бы даже сказал, хищно воплощена в нем, в прекрасном рассказе этом – «Кузя-Кирюша». Именно – хищно, без рюшечек и бантиков».
Трудно надеяться, но вдруг в каком-нибудь редакционном или личном архиве всплывет старая рукопись с этим названием – «Кузя-Кирюша». Так что просим считать эту информацию в качестве официального объявления на заборе типа: «Пропал кот».
Кстати сказать, кроме учительницы, еще одним героем «Кузи-Кирюши» был журналист. Рассказ фотографа Генриетты Перьян, близко дружившей с Щербаковой.
Галина была одно время журналистом и отличным журналистом. Она даже редакторствовала в Волгограде - три года руководила местной газетой «Молодой ленининец». Галина мне жаловалась, что стоять у руля газеты - «не моя, мол, это чашка чая», говорила, что нет у нее руководящей жилки. Зато была другая, и не жилка даже, а жилища! Она за правду могла горы свернуть.
Мы с ней, кстати, даже познакомились на крыше дома - и это очень символично. Я-то понятно, что-то фотографировала, а что на крышу могло занести редактора, спрашивается?! Да просто Галина вместе с журналистами готовила материал.
Так вот. В 1965 году Элема Климов закончил свой замечательный фильм «Похождения зубного врача». О том, как молодой стоматолог умел удалять зубы без боли, и о том, как это было воспринято в обществе. Эту блестящую кинокомедию сочли пародией на советскую действительность. И фильм, как водится, положили на полку. Элем слонялся без дела и тосковал - сплошной запрет пробить было невозможно.
Все боялись пошевелиться. Дворцы культуры просто захлопывали в панике дверь, даже не разбираясь, почему, собственно, запретили. Галина Щербакова, узнав об этой истории, пригласила Климова в редакцию - он же сам родом из Волгограда - и устроила встречу с журналистами. Они написали и опубликовали большой материал. За что ей потом сильно попало в обкоме партии. Газетчики и фильм бы показали, но не было в редакции «Молодого ленинца» даже малюсенького экрана, не то что уж аппаратуры какой-то.
Тогда Щербакова обратилась в медицинский институт - «ребята, это же кино про молодых врачей, надо посмотреть». А у них свой зал. Куча народу - июнь, сессия, абитуриенты. И там, в огромном актовом зале устроили встречу, показали кино, устроили бурное обсуждение. Это был тогда единственный показ в СССР. Первый!
В 1997 году Галина написала повесть под неосторожным, а можно сказать, и эпатажным названием «Митина любовь». Литературные критики тех дней ахнули над названием, сочинение не стали читать вообще и разразились гневом по поводу авторского нахальства. А Щербакова стала искать заступничества у Ивана Алексеевича Бунина.
Глубокоуважаемый Иван Алексеевич!
Пользуюсь оказией и через вернейшего человека передаю Вам письмо с родины-отечества. Тут Вас по одному несчастному случаю, можно сказать, задушили в объятиях любви. А то вы нас не знаете? Мы же по части любви до смерти первые на земле (правда, и по ненависти тоже). И я, так сказать, этими объятиями Вас была придавлена до момента полного удушения. Хотя, конечно, лестно невероятно быть придавленной к Вам... Ни с чем не сравнимое чувство. Дело в том, — так пишет «Общая газета», редактор там милейший, обожаемый мной умница, — что «грамотный человек имеет уникальную возможность прочитать еще одну «Митину любовь» — повесть Галины Щербаковой (это я, великодушный Иван Алексеевич!), под вызывающе бунинским названием» (Господи, прости меня грешную!). «Два мира, два Шапиро — шутили в застойные времена», — скорбно сообщает газета.
Вам с одного раза такое не понять, Иван Алексеевич! Позволю себе пояснение. Ну, это типа: два мира — два детства, у нас — и у них, разведчик — шпион и другие неразъемные понятия. А Шапиро, как ему и полагается, у нас всегда под языком. Вы, Иван Алексеевич, поясню, хороший Шапиро, а я, значит, нет. Вам нравится быть хорошим Шапиро? Мне-то ничего, я вполне за...
Но продолжаю. «...Неплохо бы витальной любимице «Нового мира» — за последние два года — рекордное количество публикаций, куда там Токаревой» (а ее-то, голубушку, за что прижали? Она-то что плохого Вам сделала?.. И мне ничего!). Так вот, «...неплохо бы витальной любимице «Нового мира», одаренной речистой наблюдательностью и способностью наделять безликие слова запахом плоти..., в следующий раз появиться с «Войной и миром», можно и с «Идиотом» — хорошее название, между прочим».
Меня как по голове ударили. Витальность мою как корова языком слизала… И так обидно, Иван Алексеевич, столько недоделанного... Газета правильно отметила мои притязания. Роман вот хороший писался. «Вишневый сад» называется. Главный герой Епиходов. Жена у него Ольга Ларина. Сада, конечно, никакого. Откуда? Если у них пятый этаж геопатогенного дома на 2-й Новоостанкинской. Там вообще живое не живет. Но если подумать, а где ему жить, Епиходову?.. Хотя Антон Павлович может сильно рассердиться. Он ведь так просил меня, так просил, ты, говорит, сделай ему хорошо, ну, чтоб не все время неудачник. А у меня никакого счастья для него не получается. Теперь если и Антон Павлович на меня топнет, то автобиографический триллер «Идиот» мне уже точно не написать. Вся надежда — может, отлежусь?
Вот вчера от вашего гипотетического гнева была труп трупом, о потустороннем стала думать, как там у Вас отбрасываются тени... Я ведь не просто залезла к вам в карман, я еще и тень Вашу, оказывается, «потревожила». Так как мне «все до звезды», то мы, конечно, никогда с Вами не встретимся, я буду в других пределах. Обидно и горько. Я Вас и Антона Павловича всегда любила больше, чем Гомера… Ну, думаю, «Идиот» не «Идиот», а «Вишневый сад» все-таки закончу. Села за стол и стала «наделять безликие слова запахом плоти»…
Если вы, Иван Алексеевич, великодушно меня простите за все про все, дайте об этом знать. Стукните в окошко или прострелите радикулитом… Антону Павловичу, моему земляку по провинции, низкий поклон. Скажите, что у меня трудности со счастьем Епиходова. Жена его Ольга, в девичестве Ларина, его бросает. Выходит за Нагульнова. Последний же баллотируется в мэры, а глупая женщина льстится на чин.
Скажу в последних строках. Мы, Иван Алексеевич, оказались куда как интереснее, чем вы думали о нас в восемнадцатом годе…
Остаюсь с глубочайшим к вам почтением. Я вас люблю, любовь еще, быть может, в душе моей угасла не совсем. Целую ваш коричневый девятитомник, который по книжке доставала по всей империи зла.
Р.S. Донесение свое Ваша защитница написала под рубрикой «Актуальное». Вот это мне в кайф! Значит, я почти как продвижение НАТО на восток или как союз с Лукашенко. Могла ли я об себе думать такое?..
…Ну, так вот. Написала я эту слезницу и отнесла в редакцию одного журнала. Там повеселились, посмеялись и сказали, что напечатают. Честно скажу, не ожидала. И вдруг чего-то заколебалась, засомневалась и… забрала свое заявление обратно. И забыла про него.
И вот на тебе, через столько лет – видение ночное. Иду, значит, я по дорожке в каких-то темных аллеях, а навстречу мне Бунин, сам голубчик, худой такой, раздраженный, и веточкой себя по ноге хлещет (мне бы быть веточкой в его руках, подумала я во сне). И он мне так небрежно, даже не глядя, говорит:
- Привет ваш передан (Чехову, значит, понимаю я).
А я всей своей виноватой мордой как бы вопрошаю: прощена ли я? За Митю? А он не смотрит, уходит от меня в темные аллеи и как-то небрежно так, снисходительно бросает, повернув голову:
- Ну вольно вам делать, что угодно. Волков бояться… - и помахал веточкой.
…А мне уже вольно было делать вовсе не роман о горемыке Епиходове. За десять-то лет в моей голове родились «Яшкины дети»…
Стихи Ивана Бунина, которого Галина любила больше, чем Гомера, любит и ее друг, литератор, искусствовед, коллекционер Леонид Лернер.
Из воспоминаний Александра Щербакова, журналиста, супруга Галины Николаевны.
«Часто приходилось слышать сетования на то, что сочинения Щербаковой вызывают у читателя безысходную грусть, или, как нынче принято говорить, являются «депрессивной» прозой. В этом есть доля истины.
Мне кажется, такие ее взгляды на действительность не в благоприобретенных умонастроениях писательницы, а самом существе ее натуры.
Помню, как давным-давно, в момент безвыходного безденежья я отбирал с домашних полок книги для букинистического магазина. Рядом с двухтомником словаря Даля положил трехтомник «Украинских повестей и рассказов». Но на прощание захотел… почитать эти повести и рассказы. Тут меня ждали два открытия. Первое – беспроигрышная увлекательность повествований. И второе – беспросветная мрачность большинства из них (особенно у авторов-женщин – Марко Вовчка, Леси Украинки, Ольги Кобылянской…). Вот уж где «депрессивность» что надо! И как-то невольно припомнилось, что сам Николай Васильевич Гоголь - стопроцентный «хохол». И потом я уже сообразил – моя-то жена абсолютная «хохлушка». И у них, видимо, какая-то генетическая тяга к трагедийному (часто и демонстративно-трагедийному) восприятию жизни». Еще в начале своего писательства Щербакова встретила одного критика, который ей выдал: «Вы пишете печально, как будто у вас нет ноги». «С тех пор я… знаю точно, - изрекла Галина, - весело пишут только двуногие».
Так совпало: 90-е годы изменили лик страны, и они же представили нам, по сути, нового писателя Галину Щербакову. Издатели с прямотой римлян извещали: такой Щербаковой вы еще не видели. Критики писали: писательница, вышедшая из традиционно сентиментальной "Юности" 70-80-х, заговорила на совсем другом языке: новое старое имя в русской литературе. А один интервьюер однажды сумел чуть-чуть «разговорить» ее на эту тему.
- В моих ранних вещах никогда не было прямой речи автора, мое собственное «я» оставалось за кадром. Существует такое мнение, и я к нему прислушивалась: когда ты говоришь «я», ты уже не способна ничего сказать о другом, только о себе. А тут я поняла: если я хочу писать некую иную прозу, я непременно должна быть там, внутри. Вроде бы и формальная вещь, но меня письмо от первого лица невероятно раскрепостило. Как будто я долго жила в запертой комнате, а теперь открываю двери, окна, стала выходить и смотреть: оказывается, и там что-то есть, и там... Я сразу обрела второе дыхание… Я вступила в какой-то другой мир, заговорила другим голосом — о том, о чем не могла, не умела говорить раньше.
Это был ее новомировский и, надо сказать, счастливый период. Хотя начался он не собственно с «Нового мира», а с «Согласия» - был тогда такой хороший, но недолговечный журнал.
(Алла Максимовна МАРЧЕНКО, бывший руководитель этого журнала, впоследствии член редколлегии «Нового мира»).
(М.б., Михаил Бутов; или Руслан Киреев)
Перед тем, как представить выступление режиссера Юрия Мороза, сделаем маленькое отступление. Чувство творческого единогласия между этим режиссером и писательницей, можно сказать, в мгновение ока перешло в личные симпатии. «Это Юра Мороз», - представлялся он в телефонных разговорах. В ответ Щербакова, не терпевшая ни в малейшей степени какого-либо амикошонства, сразу же с незлобивым смешком велела называть себя исключительно только по имени. Помнили ли они отчества друг друга? Видимо, нет. Именно этим и объясняется то, что в ролике, который мы вам сейчас покажем (режиссер сейчас в отъезде) Юрий Мороз своего любимого писателя называет исключительно Галиной Сергеевной.
Многие из пришедших сюда знают, что у Галины всю жизнь было любимое словечко-паразит: «сволочь». Оно могло быть и ругательным, но и выражать восхищение. О проделках обожаемого кота могла начать рассказывать так: «И вот эта маленькая сволочь знаешь что придумала…»
Узнай она, что Юра Мороз перепутал ее отчество, то, скорее всего, сказала бы: «Вот сволочь!» Как о коте, с любовью.
(Съемка выступления Юрия МОРОЗА и отрывок из фильма).
Начало нового века совпало с еще одним преображением писательницы. Читатели не всегда узнавали в ее так называемой «новой прозе» прежнюю Галину Щербакову. Повести «По имени Анна…», «Прошло и это», «Метка Лилит», «Вспомнить нельзя забыть», сборник рассказов «Яшкины дети» написаны резко, порой шокирующе. Но как иначе рассказать о том, соглашались с нею издатели, как в нашей жизни бывают слиты в тесном объятии добро и зло? Как заметил молодой литературный критик, «проза Щербаковой последних лет жестка и жестока. Тут не до женских вздохов и чувствительного жеманства. Куда уж там».
В 2002 году заканчивается сотрудничество с толстыми журналами «Юность», «Знамя», «Дон», «Ковчег», «Новый мир». Теперь - только книги. Многим из них проложило дорогу к читателю издательство «Вагриус».
Последние четыре года книги Галины Николаевны выпускает издательство «Эксмо». К 80-й годовщине со дня ее рождения оно не только запустило очередную серию переизданий, но и подарило читателям ее новую книгу «И вся остальная жизнь. Статьи. Интервью. Заметки».
(Юлия КАЧАЛКИНА, критик, поэт, редактор издательства).
Большую часть этой новой книги занимают тревожные размышления писателя о нынешнем молодом поколении.
- Сильных и умных рождает сильное время. И хотя мне не нравится застой, а жестокое сегодня мне еще омерзительней, нас спасут чистые дети глупых, запутавшихся, истерических родителей. Другого поколения взять неоткуда. И будущее, как стихи, вырастет из сора.
Я уже не доживу до нормального времени – без злобы, пластита, вороватых начальников, фальшивой власти и голодных стариков. Не доживу до времени порядочности. Но хотя бы умереть с надеждой, что мои внуки не будут ненавидеть ближних и дальних, мне очень хочется.
Мальчики вы мои родные! Девочки мои красавицы! На вас уповаю.
С убеждением в то, что молодые все же знают, как лучше, Галина вверила написание сиквела, продолжения повести «Вам и не снилось», своей дочери Екатерине. В преамбуле к ее сочинению писательница говорит:
- Не в моих силах и не в ее выстроить другую жизнь, чтоб было красиво. Главное же в этой истории мне бесконечно дорого: моя строгая к человечеству дочь понимает одну безусловную вещь - ЭТО никуда не ушло. И ЭТО по-прежнему называется старым именем - Любовь. В этой книжке есть надежда, что мы справимся с тем, что так дурно себя проявляет вокруг нас. Нельзя без надежды. У моей дочери подрастает дочь. Она смотрит на нас своими круглыми глазами и что-то такое думает о нас... О вас. Что?
Подтянитесь, господа!
Галина Щербакова.
Музыка: «Последняя поэма».
(Этот сценарий – предварительная прикидка вечера. Каким он был на самом деле, отчасти можно представить по помещенной тут видеозаписи (http://rutube.ru/tracks/5698830.html). Приносим свои извинения тем его участникам, которые не представлены в видеоотчете. Увы, технические причины. Будем счастливы, если вы сможете дать нам свои выступления в письменном виде).
Музыка: песня «Последняя поэма» А.Рыбникова на стихи Р.Тагора.
Как часто составители издательских аннотаций к десяткам книг Галины Щербаковой не могли удержаться и не сказать: это автор, прославившийся бестселлером «Вам и не снилось». А между тем, у самой писательницы это вызывало тихую грусть.
- Меня знают, в основном как автора «Вам и не снилось». То ли это произошло благодаря кино, то ли потому, что журнал «Юность» особенно популярен... Но я нередко чувствую себя матерью многих сыновей, один из которых стал знаменитым футболистом. Ей дороги и все остальные сыновья, она уверена, что они ничуть не хуже прославленного мастера полузащиты, но все вокруг, завидя ее, почтительно шепчут: «Вы знаете кто это? Мать такого-то...» Это обидно...
Но, как говорится, факты – упрямая вещь. Многомиллионные читатели узнали писательницу одномоментно – с выходом в журнале «Юность» повести о школьной любви. Тогда в редакцию приходили забавные письма с просьбами напечатать ее еще раз: «А то в нашей библиотеке этот журнал украли».
Галина Николаевна не раз рассказывала историю публикации повести. Но как она выглядела с другой стороны – со стороны редакции?
(Татьяна Викторовна БОБРЫНИНА, генеральный директор издательского центра «Новая Юность», а в 1979 году – сотрудница отдела прозы популярного в СССР журнала).
В 1979 году была напечатана повесть, а уже 1980-м вышел одноименный кинофильм.
...Когда почти двадцать лет тому назад (это писалось в 1996 году) я «пасла» свою дочь на лужайке в Мамонтовке, что возле Акуловой горы, а в дождливые дни горластая компания девчонок садилась мне на голову, не о прическе была моя боль. Маленькие чудовища тащили у меня со стола бумагу, и бывало, что рисовали прямо на обратной стороне рукописи, которая тогда еще не имела имени. Это уже потом, с легкой руки журнала «Юность», она стала называться «Вам и не снилось», а я сделалась главным гостем разного рода читательских конференций, где принимала умный вид знатока по всем вопросам любви до смерти. Потом мое самомнение, что я что-то знаю, мне откликнется. Но это через долгое потом... А через близкое на то же самое место в Мамонтовке стал приезжать красивый пожилой господин, и подросшие уже девчонки облизывали губки и ставили бровки невероятным изгибом. Они уже понимали, что красивый дедушка не просто так мимо шел, а кинорежиссер, а этим мужчинам полагается нравиться, так сказать, по определению. Однажды Илья Абрамович Фрэз снизошел до мелкого народа и сфотографировался с компанией немытых пяток и прищуренных хитрых глаз.
Вот одно из этих «маленьких чудовищ». (Иветта Шаньгина).
…Почти никто не знает, что первый рукописный вариант «Вам и не снилось» главным образом рассказывал не о любви Ромки и Юли, а… о перипетиях жизни и переживаниях учительницы Татьяны Николаевны Кольцовой. Что не удивительно. Сама Галина несколько лет проработала в челябинской школе и любила эту свою профессию. И, надо сказать, профессия тоже любила ее.
Из воспоминаний Аиды Злотниковой (Израиль):
«Мне 14 лет.
1955 год. Челябинск. Восьмой класс, школа № 63. Наступила юность. А в ней – преображение. Она вошла в класс, и мы все сразу в нее влюбились. Но для меня встреча с ней стала судьбой.
Я хотела ей подражать во всем: в манере говорить, читать стихи, вести урок, одеваться. На всю жизнь запомнила все ее наряды, в которых она ходила. Ревновала, когда учитель физики шел ее провожать домой…
…После десятого она меня привела в газету «Комсомолец» на свое место – учетчика писем, потому что Г.Н. получила должность литсотрудника в отделе комсомольской жизни.
Редакционные мужчины оказывают ей знаки внимания, а она выбирает Щербакова. Я знаю их тайны и храню.
Она в редакции - солнечное сияние – ситцевое платье, копна вьющихся волос, огромные, всегда смеющиеся черные глаза. И… счастье.
…Ростов. Мы отмечаем мое двадцатилетие.
Месяц назад Г.Н. прислала письмо: «В Ростове есть университет и факультет журналистики. Будешь учиться. Приезжай».
Я тайком купила билет, в пединституте взяла академическую справку, маме сказала: «Ты не переживай, я еду учиться на журналистку, без диплома не вернусь. Там у меня – Галина Николаевна, понимаешь?»
…На практику я уехала в газеты – сначала в «Советскую молодежь» (г. Нальчик), потом в «Ленинский путь» (г. Прохладный). Но разве расстояния что-то означают? У нее - Ростов, потом Волгоград, Москва. У меня – Нальчик, Челябинск. Муж. Дочь. Но всегда, на все времена – моя учительница. Однажды, даря мне свою очередную книгу, Галина Николаевна написала: «С любовью от автора, она же (автор) твоя учительница, она же, опять же автор, твоя подруга, а бабуля она сама по себе. Твоя Г.Н.».
Я ни разу не осмелилась ей сказать: «Можно, я буду называть вас просто по имени». Только Галина Николаевна. Она стала для меня сестрой, матерью, другом, но навсегда осталась моей учительницей».
А вот еще одно письменное признание человека, тоже себя считающим учеником Галины. Владислав Смирнов, профессор Южного федерального университета:
«Мы с моей женой, Еленой Петровной, дружим с семьей Щербаковых 50 лет. И Галя, и Саша были нашими учителями, но они «учили» нас не тому, о чем обычно говорят, а тому, чему нельзя научиться извне, они показывали нам - своей жизнью - надо всегда быть самими собой…
Я, будучи студентом университета, «практиковался» во всех отделах ростовской газеты «Комсомолец», но больше всего мне нравилось работать с Галиной Режабек (Щербаковой). От нее исходило особое светлое облучение. Его не опишешь, а можно только чувствовать. Точно так же воспринимала Галину и Елена, которая в то время уже работала в штате редакции, в отделе у Режабек. С тех пор мы считаем Галину Щербакову нашим наставником в журналистике.
Галя как-то сказала: «Я бабушка политическая, хочу досмотреть это «кино» до конца». Галя, Галя! Это «кино» нам досмотреть не дано. Но главное в нем, как мне кажется, мы всё-таки поняли. «Мы успели сорок тысяч всяких книжек прочитать и узнали что к чему и что почем и очень точно». Наш любимый Булат Окуджава нас никогда не обманывал и в заблуждения не вводил.
Галя вообще не обращала внимания на условности. «Поступайтесь, ребята, принципами, поступайтесь!». Эти реактивные слова на прошумевшее письмо Н.Андреевой «Не хочу поступаться принципами» - по сути дела были ее кредо, активным неприятием-противостоянием серым чиновничье-партийным «моделям» запрограммированного мышления и послушного социального поведения.
Когда я просматривал её старые публикации в «Комсомольце», то только теперь обратил внимание на их стиль и язык. Уже тогда в Галину Николаевну все было «заложено», все ярко пробивалось: и резкость ума, и острота глаза, и широта души, и доброе озорство и блестящая языковая игра. И росло это все, как трава на старых трамвайных путях, вопреки общественным прополкам. Только видеть этого мы, её коллеги, тогда еще не умели…
Я всегда поражался – она никогда не говорила общих слов, тем более – банальностей. Для меня Галина Николаевна - выдающийся писатель не потому, что ее произведения переведены на иностранные языки, даже китайский, не потому, что она автор высокочтимого и почитаемого высоколобой интеллигенцией «Нового мира» и лауреат его премии, не потому, что её творчество изучают в Европе. Для меня писатель начинается с языка: инструмента, сущности и души литературы. Н.Гоголь, Ф.Кафка, А.Платонов… Для меня Щербакова - в этом «моем ряду». Я могу читать её с любого места, как «Мастера и Маргариту» М.Булгакова. И наслаждаться этим удивительным калейдоскопом неожиданных деталей, словечек-заковык, неповторимых, ароматных черточек, через который она внимательно и заинтересованно рассматривала нашу несуразную жизнь. Её «поток жизни», её «языковая игра» - уникальны».
…Из личного письма Галине ее молодого друга по шестидесятым годам, а ныне известного российского правозащитника Валерия Борщёва.
«Ты, наверно, не сознаешь, сколь многим я тебе обязан. Мне давно хотелось об этом тебе сказать, да так все не удавалось и, пожалуй, в полной мере не удастся. Я не знаю, оказывал ли кто-либо на меня большее влияние, по крайней мере в работе, в журналистике. Ты первый и пока единственный человек, который доказал, что, работая в редакции, можно оставаться порядочным, честным добрым человеком… Нет, я, конечно, пришел бы к тому же, но кто знает как, и сколько бы мерзостей я совершил в пути. Я относился и отношусь к тебе буквально благоговейно. Особенно часто я вспоминаю тебя сейчас, когда творится ужасная неразбериха. Многие, потеряв ориентацию, бросаются то в безудержный национализм, то, в желании обрести почву под ногами, поддерживают реакционное, то уходят в самый безнадежный скепсис, где-то граничащий с цинизмом. Дело Синявского для многих было лакмусовой бумажкой. Я тебе когда-нибудь расскажу подробнее об этом: и о демонстрации, и о собраниях, и об арестах в общежитии. Быть может, удастся достать произведения самого Синявского.
…Сила инерции велика. И многие ранее порядочные люди совершали подлости, преступления. Это было действительно повторение 37 года. Трудно было устоять. Я, кажется, устоял, и в этом обязан прежде всего тебе».
Тему, так сказать, учительства Галины Щербаковой хотелось бы завершить просьбой практического свойства. Примерно в то же время, когда писалось «Вам и не снилось», был создан рассказ «Кузя-Кирюша», героем которого была молодая учительница. Судя по числу внутренних рецензий, он обошел много отделов прозы литературных журналов и издательств. И где-то в конечном счете в их недрах… исчез. Рецензии есть, а рассказа нет. А рецензии-то хорошие. Алексей Прийма написал так: «Жизнь во всей ее полноте, со всеми ее радостями и горестями, болями и сомнениями, неудачами и срывами зримо, вещно и, я бы даже сказал, хищно воплощена в нем, в прекрасном рассказе этом – «Кузя-Кирюша». Именно – хищно, без рюшечек и бантиков».
Трудно надеяться, но вдруг в каком-нибудь редакционном или личном архиве всплывет старая рукопись с этим названием – «Кузя-Кирюша». Так что просим считать эту информацию в качестве официального объявления на заборе типа: «Пропал кот».
Кстати сказать, кроме учительницы, еще одним героем «Кузи-Кирюши» был журналист. Рассказ фотографа Генриетты Перьян, близко дружившей с Щербаковой.
Галина была одно время журналистом и отличным журналистом. Она даже редакторствовала в Волгограде - три года руководила местной газетой «Молодой ленининец». Галина мне жаловалась, что стоять у руля газеты - «не моя, мол, это чашка чая», говорила, что нет у нее руководящей жилки. Зато была другая, и не жилка даже, а жилища! Она за правду могла горы свернуть.
Мы с ней, кстати, даже познакомились на крыше дома - и это очень символично. Я-то понятно, что-то фотографировала, а что на крышу могло занести редактора, спрашивается?! Да просто Галина вместе с журналистами готовила материал.
Так вот. В 1965 году Элема Климов закончил свой замечательный фильм «Похождения зубного врача». О том, как молодой стоматолог умел удалять зубы без боли, и о том, как это было воспринято в обществе. Эту блестящую кинокомедию сочли пародией на советскую действительность. И фильм, как водится, положили на полку. Элем слонялся без дела и тосковал - сплошной запрет пробить было невозможно.
Все боялись пошевелиться. Дворцы культуры просто захлопывали в панике дверь, даже не разбираясь, почему, собственно, запретили. Галина Щербакова, узнав об этой истории, пригласила Климова в редакцию - он же сам родом из Волгограда - и устроила встречу с журналистами. Они написали и опубликовали большой материал. За что ей потом сильно попало в обкоме партии. Газетчики и фильм бы показали, но не было в редакции «Молодого ленинца» даже малюсенького экрана, не то что уж аппаратуры какой-то.
Тогда Щербакова обратилась в медицинский институт - «ребята, это же кино про молодых врачей, надо посмотреть». А у них свой зал. Куча народу - июнь, сессия, абитуриенты. И там, в огромном актовом зале устроили встречу, показали кино, устроили бурное обсуждение. Это был тогда единственный показ в СССР. Первый!
В 1997 году Галина написала повесть под неосторожным, а можно сказать, и эпатажным названием «Митина любовь». Литературные критики тех дней ахнули над названием, сочинение не стали читать вообще и разразились гневом по поводу авторского нахальства. А Щербакова стала искать заступничества у Ивана Алексеевича Бунина.
Глубокоуважаемый Иван Алексеевич!
Пользуюсь оказией и через вернейшего человека передаю Вам письмо с родины-отечества. Тут Вас по одному несчастному случаю, можно сказать, задушили в объятиях любви. А то вы нас не знаете? Мы же по части любви до смерти первые на земле (правда, и по ненависти тоже). И я, так сказать, этими объятиями Вас была придавлена до момента полного удушения. Хотя, конечно, лестно невероятно быть придавленной к Вам... Ни с чем не сравнимое чувство. Дело в том, — так пишет «Общая газета», редактор там милейший, обожаемый мной умница, — что «грамотный человек имеет уникальную возможность прочитать еще одну «Митину любовь» — повесть Галины Щербаковой (это я, великодушный Иван Алексеевич!), под вызывающе бунинским названием» (Господи, прости меня грешную!). «Два мира, два Шапиро — шутили в застойные времена», — скорбно сообщает газета.
Вам с одного раза такое не понять, Иван Алексеевич! Позволю себе пояснение. Ну, это типа: два мира — два детства, у нас — и у них, разведчик — шпион и другие неразъемные понятия. А Шапиро, как ему и полагается, у нас всегда под языком. Вы, Иван Алексеевич, поясню, хороший Шапиро, а я, значит, нет. Вам нравится быть хорошим Шапиро? Мне-то ничего, я вполне за...
Но продолжаю. «...Неплохо бы витальной любимице «Нового мира» — за последние два года — рекордное количество публикаций, куда там Токаревой» (а ее-то, голубушку, за что прижали? Она-то что плохого Вам сделала?.. И мне ничего!). Так вот, «...неплохо бы витальной любимице «Нового мира», одаренной речистой наблюдательностью и способностью наделять безликие слова запахом плоти..., в следующий раз появиться с «Войной и миром», можно и с «Идиотом» — хорошее название, между прочим».
Меня как по голове ударили. Витальность мою как корова языком слизала… И так обидно, Иван Алексеевич, столько недоделанного... Газета правильно отметила мои притязания. Роман вот хороший писался. «Вишневый сад» называется. Главный герой Епиходов. Жена у него Ольга Ларина. Сада, конечно, никакого. Откуда? Если у них пятый этаж геопатогенного дома на 2-й Новоостанкинской. Там вообще живое не живет. Но если подумать, а где ему жить, Епиходову?.. Хотя Антон Павлович может сильно рассердиться. Он ведь так просил меня, так просил, ты, говорит, сделай ему хорошо, ну, чтоб не все время неудачник. А у меня никакого счастья для него не получается. Теперь если и Антон Павлович на меня топнет, то автобиографический триллер «Идиот» мне уже точно не написать. Вся надежда — может, отлежусь?
Вот вчера от вашего гипотетического гнева была труп трупом, о потустороннем стала думать, как там у Вас отбрасываются тени... Я ведь не просто залезла к вам в карман, я еще и тень Вашу, оказывается, «потревожила». Так как мне «все до звезды», то мы, конечно, никогда с Вами не встретимся, я буду в других пределах. Обидно и горько. Я Вас и Антона Павловича всегда любила больше, чем Гомера… Ну, думаю, «Идиот» не «Идиот», а «Вишневый сад» все-таки закончу. Села за стол и стала «наделять безликие слова запахом плоти»…
Если вы, Иван Алексеевич, великодушно меня простите за все про все, дайте об этом знать. Стукните в окошко или прострелите радикулитом… Антону Павловичу, моему земляку по провинции, низкий поклон. Скажите, что у меня трудности со счастьем Епиходова. Жена его Ольга, в девичестве Ларина, его бросает. Выходит за Нагульнова. Последний же баллотируется в мэры, а глупая женщина льстится на чин.
Скажу в последних строках. Мы, Иван Алексеевич, оказались куда как интереснее, чем вы думали о нас в восемнадцатом годе…
Остаюсь с глубочайшим к вам почтением. Я вас люблю, любовь еще, быть может, в душе моей угасла не совсем. Целую ваш коричневый девятитомник, который по книжке доставала по всей империи зла.
Р.S. Донесение свое Ваша защитница написала под рубрикой «Актуальное». Вот это мне в кайф! Значит, я почти как продвижение НАТО на восток или как союз с Лукашенко. Могла ли я об себе думать такое?..
…Ну, так вот. Написала я эту слезницу и отнесла в редакцию одного журнала. Там повеселились, посмеялись и сказали, что напечатают. Честно скажу, не ожидала. И вдруг чего-то заколебалась, засомневалась и… забрала свое заявление обратно. И забыла про него.
И вот на тебе, через столько лет – видение ночное. Иду, значит, я по дорожке в каких-то темных аллеях, а навстречу мне Бунин, сам голубчик, худой такой, раздраженный, и веточкой себя по ноге хлещет (мне бы быть веточкой в его руках, подумала я во сне). И он мне так небрежно, даже не глядя, говорит:
- Привет ваш передан (Чехову, значит, понимаю я).
А я всей своей виноватой мордой как бы вопрошаю: прощена ли я? За Митю? А он не смотрит, уходит от меня в темные аллеи и как-то небрежно так, снисходительно бросает, повернув голову:
- Ну вольно вам делать, что угодно. Волков бояться… - и помахал веточкой.
…А мне уже вольно было делать вовсе не роман о горемыке Епиходове. За десять-то лет в моей голове родились «Яшкины дети»…
Стихи Ивана Бунина, которого Галина любила больше, чем Гомера, любит и ее друг, литератор, искусствовед, коллекционер Леонид Лернер.
Из воспоминаний Александра Щербакова, журналиста, супруга Галины Николаевны.
«Часто приходилось слышать сетования на то, что сочинения Щербаковой вызывают у читателя безысходную грусть, или, как нынче принято говорить, являются «депрессивной» прозой. В этом есть доля истины.
Мне кажется, такие ее взгляды на действительность не в благоприобретенных умонастроениях писательницы, а самом существе ее натуры.
Помню, как давным-давно, в момент безвыходного безденежья я отбирал с домашних полок книги для букинистического магазина. Рядом с двухтомником словаря Даля положил трехтомник «Украинских повестей и рассказов». Но на прощание захотел… почитать эти повести и рассказы. Тут меня ждали два открытия. Первое – беспроигрышная увлекательность повествований. И второе – беспросветная мрачность большинства из них (особенно у авторов-женщин – Марко Вовчка, Леси Украинки, Ольги Кобылянской…). Вот уж где «депрессивность» что надо! И как-то невольно припомнилось, что сам Николай Васильевич Гоголь - стопроцентный «хохол». И потом я уже сообразил – моя-то жена абсолютная «хохлушка». И у них, видимо, какая-то генетическая тяга к трагедийному (часто и демонстративно-трагедийному) восприятию жизни». Еще в начале своего писательства Щербакова встретила одного критика, который ей выдал: «Вы пишете печально, как будто у вас нет ноги». «С тех пор я… знаю точно, - изрекла Галина, - весело пишут только двуногие».
Так совпало: 90-е годы изменили лик страны, и они же представили нам, по сути, нового писателя Галину Щербакову. Издатели с прямотой римлян извещали: такой Щербаковой вы еще не видели. Критики писали: писательница, вышедшая из традиционно сентиментальной "Юности" 70-80-х, заговорила на совсем другом языке: новое старое имя в русской литературе. А один интервьюер однажды сумел чуть-чуть «разговорить» ее на эту тему.
- В моих ранних вещах никогда не было прямой речи автора, мое собственное «я» оставалось за кадром. Существует такое мнение, и я к нему прислушивалась: когда ты говоришь «я», ты уже не способна ничего сказать о другом, только о себе. А тут я поняла: если я хочу писать некую иную прозу, я непременно должна быть там, внутри. Вроде бы и формальная вещь, но меня письмо от первого лица невероятно раскрепостило. Как будто я долго жила в запертой комнате, а теперь открываю двери, окна, стала выходить и смотреть: оказывается, и там что-то есть, и там... Я сразу обрела второе дыхание… Я вступила в какой-то другой мир, заговорила другим голосом — о том, о чем не могла, не умела говорить раньше.
Это был ее новомировский и, надо сказать, счастливый период. Хотя начался он не собственно с «Нового мира», а с «Согласия» - был тогда такой хороший, но недолговечный журнал.
(Алла Максимовна МАРЧЕНКО, бывший руководитель этого журнала, впоследствии член редколлегии «Нового мира»).
(М.б., Михаил Бутов; или Руслан Киреев)
Перед тем, как представить выступление режиссера Юрия Мороза, сделаем маленькое отступление. Чувство творческого единогласия между этим режиссером и писательницей, можно сказать, в мгновение ока перешло в личные симпатии. «Это Юра Мороз», - представлялся он в телефонных разговорах. В ответ Щербакова, не терпевшая ни в малейшей степени какого-либо амикошонства, сразу же с незлобивым смешком велела называть себя исключительно только по имени. Помнили ли они отчества друг друга? Видимо, нет. Именно этим и объясняется то, что в ролике, который мы вам сейчас покажем (режиссер сейчас в отъезде) Юрий Мороз своего любимого писателя называет исключительно Галиной Сергеевной.
Многие из пришедших сюда знают, что у Галины всю жизнь было любимое словечко-паразит: «сволочь». Оно могло быть и ругательным, но и выражать восхищение. О проделках обожаемого кота могла начать рассказывать так: «И вот эта маленькая сволочь знаешь что придумала…»
Узнай она, что Юра Мороз перепутал ее отчество, то, скорее всего, сказала бы: «Вот сволочь!» Как о коте, с любовью.
(Съемка выступления Юрия МОРОЗА и отрывок из фильма).
Начало нового века совпало с еще одним преображением писательницы. Читатели не всегда узнавали в ее так называемой «новой прозе» прежнюю Галину Щербакову. Повести «По имени Анна…», «Прошло и это», «Метка Лилит», «Вспомнить нельзя забыть», сборник рассказов «Яшкины дети» написаны резко, порой шокирующе. Но как иначе рассказать о том, соглашались с нею издатели, как в нашей жизни бывают слиты в тесном объятии добро и зло? Как заметил молодой литературный критик, «проза Щербаковой последних лет жестка и жестока. Тут не до женских вздохов и чувствительного жеманства. Куда уж там».
В 2002 году заканчивается сотрудничество с толстыми журналами «Юность», «Знамя», «Дон», «Ковчег», «Новый мир». Теперь - только книги. Многим из них проложило дорогу к читателю издательство «Вагриус».
Последние четыре года книги Галины Николаевны выпускает издательство «Эксмо». К 80-й годовщине со дня ее рождения оно не только запустило очередную серию переизданий, но и подарило читателям ее новую книгу «И вся остальная жизнь. Статьи. Интервью. Заметки».
(Юлия КАЧАЛКИНА, критик, поэт, редактор издательства).
Большую часть этой новой книги занимают тревожные размышления писателя о нынешнем молодом поколении.
- Сильных и умных рождает сильное время. И хотя мне не нравится застой, а жестокое сегодня мне еще омерзительней, нас спасут чистые дети глупых, запутавшихся, истерических родителей. Другого поколения взять неоткуда. И будущее, как стихи, вырастет из сора.
Я уже не доживу до нормального времени – без злобы, пластита, вороватых начальников, фальшивой власти и голодных стариков. Не доживу до времени порядочности. Но хотя бы умереть с надеждой, что мои внуки не будут ненавидеть ближних и дальних, мне очень хочется.
Мальчики вы мои родные! Девочки мои красавицы! На вас уповаю.
С убеждением в то, что молодые все же знают, как лучше, Галина вверила написание сиквела, продолжения повести «Вам и не снилось», своей дочери Екатерине. В преамбуле к ее сочинению писательница говорит:
- Не в моих силах и не в ее выстроить другую жизнь, чтоб было красиво. Главное же в этой истории мне бесконечно дорого: моя строгая к человечеству дочь понимает одну безусловную вещь - ЭТО никуда не ушло. И ЭТО по-прежнему называется старым именем - Любовь. В этой книжке есть надежда, что мы справимся с тем, что так дурно себя проявляет вокруг нас. Нельзя без надежды. У моей дочери подрастает дочь. Она смотрит на нас своими круглыми глазами и что-то такое думает о нас... О вас. Что?
Подтянитесь, господа!
Галина Щербакова.
Музыка: «Последняя поэма».
(См. другие видеозаписи по ссылкам: http://rutube.ru/video/e2acbf34793f7782420655e364186bc2/
http://rutube.ru/video/c66cb713ae0a25efff8c83c2c5ed00dc/)
Наталия ЛАЗАРЕВА
ЕЕ ЖИЗНЬ, ТАЙНЫЕ ЗНАКИ И СМЫСЛЫ
Вечер памяти Галины Щербаковой прошел в Малом зале ЦДЛ, казалось бы, спокойно и элегично. Здесь были воспоминания о Галине Николаевне, а также была представлена книга «Галина Щербакова. И вся остальная жизнь. Статьи. Интервью. Заметки», соcтавленная Александром Щербаковым, мужем писательницы.
По-доброму, ласково рассказала о приходе Галины Щербаковой в конце 70-х в журнал «Юность» с повестью «Роман и Юлька» тогдашний его сотрудник Татьяна Бобрынина, ныне генеральный директор издательского центра «Новая Юность». Именно она способствовала появлению нового и до боли известного людям разных поколений названия для повести: «Вам и не снилось». Конечно, большую известность этому названию придал одноименный фильм Ильи Фрэза, но ведь сначала-то была проза, и проза не простая и, что крайне важно для того времени, не очень-то проходимая. «Тогда это была маленькая революция – говорить о любви между детьми», – заметила Бобрынина. Тем не менее революция свершилась, и Галину Щербакову многие запомнили именно как автора этой повести.
«Главное – это ее интонация, – заметила литературовед, критик Алла Марченко, – сам способ рассказывания, я бы сказала – довлатовский. И читают ее, так же как и Довлатова, и интеллектуалы, и люди простые». Именно это и хотела подчеркнуть Анна Смирницкая, главный библиотекарь Центральной библиотеки № 165 имени Тютчева, продемонстрировавшая полностью заполненные за короткое время формуляры книг Щербаковой.
Говоря об особенностях прозы Галины Николаевны, Александр Щербаков заметил, что многие считали произведения писательницы депрессивными, хотя вовсе не хмурая депрессивность, а скорее демонстративно-трагедийный, иногда ярко-мрачный, но в то же время полный трезвого юмора взгляд на мир, наверное, свойственен украинцам, а Галина Николаевна была украинкой, родилась в Донецкой области (а потом училась в Ростове, жила в Челябинске и далее – в Москве).
А вот Олег Митяев, в свое время принимавший участие в выборе Галины Щербаковой в качестве лауреата челябинской (как он подчеркнул – «шовинистической») премии «Светлое прошлое», подошел к своему выступлению весело. Он по-своему точно определил отношение писательницы к нашей непростой жизни: «Для того чтобы стало веселее, нужно петь грустные песни».
Критик Леонид Лернер прочитал стихотворение Бунина и признался: «Я не мог обрести уважение к женщинам, пока не встретил Галю».
Кинорежиссер Юрий Мороз, работавший с Галиной Николаевной над телесериалом «Женщины в игре без правил» (говоривший не очно, а с экрана), произнес: «Ее жизнь была наполнена тайными знаками и смыслами», пояснив, насколько в существовании писательницы было перемешено и домашнее (семья, дети, обеды и домашние животные), и творческое, и внешнее – общественное. И все это вместе, надо сказать, не очень-то мирно сосуществовало и порой больно било. Тем более дети «середины 60-х, жизнь которых шла на изломе», полные различных комплексов, – как подчеркнула в прочитанном на вечере очерке «Катина мама» писатель и психолог Иветта Шангина. А ответственный редактор книги о Галине Щербаковой Юлия Качалкина, работавшая в свое время с писательницей, заметила, что имела возможность наблюдать «превращение действительности в прозу». Галина Щербакова, судя по ее воспоминаниям, постоянно ощущала присутствие своих произведений рядом с собой – то как живых людей-образов (они могли просто сидеть в ногах ее кровати), то как новых миров. Не зря одной из ее учительниц была фантастка Ариадна Громова, о которой Галина Николаевна написала: «...сильный образ человека независимо от нас самих продолжает свою невидимую жизнь среди живых». То же самое можно сказать и о Щербаковой.
Опубликовано в НГ-ExLibris от 07.06.2012
Оригинал:http://exlibris.ng.ru/fakty/2012-06-07/3_shcherbakova.html
Татьяна Бобрынина
Алла Марченко
Леонид Лернер
Ольга Анохина
Фото Андрея МАЛЕНКОВА.
«И ВСЕ ЭТО ЕСТЬ ЛЮБОВЬ…»
В этом году исполнилось бы 80 лет известной писательнице Галине ЩЕРБАКОВОЙ, прославившейся повестью «Вам и не снилось». Повесть была блестяще экранизирована Ильей Фрэзом и стала кинохитом советской эпохи. В честь юбилея со дня рождения писательницы в Центральном доме литератора состоялся вечер памяти Галины Николаевны Щербаковой и презентация ее книги «И вся остальная жизнь».
Составителем этой книги стал супруг Галины Николаевны – Александр Сергеевич Щербаков, проживший с ней долгие годы и сохранивший огромный архив материалов. В книге собраны статьи, интервью, эссе и журналистские заметки Галины Николаевны – уникальный материал, благодаря которому можно заглянуть за кулисы творческой жизни писательницы и увидеть не только одаренного человека, но и умную, сильную, страстную женскую натуру – под стать героиням ее прозы.
О любви
«Любовь? Главное счастье в жизни. И одновременно главное горе в жизни. Потому что больше всего горя нам приносит любовь, если ничего не складывается, или сам не можешь любить, или тебя не любят, или встречаешь не того. Варианты разные могут быть. Но с другой стороны, когда этого нет всю ли жизнь, либо какой-то период жизни – тоже не радостно.
Любовь – самое сильное, самое созидательное, но и самое разрушающее чувство. В любви есть все: она может тебя поднять на необычайную высоту и может так с этой высоты пульнуть, что костей не соберешь. И все это есть любовь…
Если женщина не проходит через любовь, я считаю, она не полноценная женщина. Потому что женщина по составу крови и остальных компонентов состоит из любви – к детям, к мужу, к делу. Без нее женщина пуста как вымытая банка на заборе».*
О внуках
«Внуки – чистое, незамутненное счастье лет до десяти. Потом появляются тина, рябь и прочие фокусы. Но я убеждена: между дедами и внуками существует гораздо более сильная связь, чем между детьми и родителями… Дети – это дар любви. Внуки – это божественный дар на старости лет. Между нами происходит что-то очень важное, какое-то знание и какая-то особая нежность, которой не было до этого. Может, это эликсир продолжения жизни? Или переход любви в новое не телесное качество? Кто знает… Во всяком случае, внуки – это лучшее в жизни».
О счастье
«Каждый человек самоценен, каждый для чего-то нужен, каждый должен пройти свой путь от начала до конца и благословить все ему посланное. И еще – нужно жить медленно, постепенно. Потому что сама жизнь невероятно быстра… А жить надо медленно. И радоваться тому, что есть вот в эту секунду, а через секунду этого уже нет. Ведь не существует счастья – полной тарелки – на тебе ее, и хлебай. Счастье – это какое-то количество мгновений, которые бывают в жизни каждого человека, даже самого несчастного и убогого. Так вот, нужно замечать эти мгновения. Нужно останавливаться. От медленности происходят нежность и трепетность человеческих отношений».
О животных
«Животные, я в этом уверена, лучшая часть природы… Домашние кошки, собачки, хомячки и прочая живность даны нам для смягчения собственной агрессивности, которой мы, люди, переполнены по самую маковку. Они тщатся восполнить в нас должный уровень любви, который неостановимо спадает у нас до нулевой отметки. Посмотрите вокруг и убедитесь, как близки мы к последней черте. А это пушистое существо садится к вам на колени, когда вас поимели везде и всюду, и вы поимели, кого смогли, в отместку, и это существо любит вас без оглядки ни за что и вопреки всему. Просто любит такого, какой вы есть».
О юности
«Юность – самый беззащитный возраст. У тебя уже появились силы и желания, но ты не знаешь, как ими распорядиться. Ты большой спеленутый ребенок без прав, и тебя тянет к сломанным перилам, мчащимся колесам и случайно попадающим в руки ножам и веревкам».
О задачах литературы
«Я считаю, что у литературы задача – проникать в сердце, а не пугать и травмировать… Если книжка не вызывает душевной работы, то это, конечно, не дело. После книги должно оставаться послевкусие, и достаточно долго. Ты должен к ней возвращаться мыслями. Желание перечитать или хотя бы передумать, не сейчас, а через какое-то время. Если есть процесс передумывания книги, когда ты ее закончил читать, а потом начинаешь ее переваривать внутри себя, то это дорогого стоит. Это удача…»
О писателях
«Писатель ни с кем не должен идти в ногу: ни с партией, ни с читателями, ни со временем. Он должен жить своей жизнью…А писать нужно именно о том, что в тебе кричит».
О гражданственности
«К примеру, нас хлебом не корми, а дай повоспитывать высокую гражданственность, отбросив, к примеру, всякое представление о сострадании. Мы впихиваем в детей любовь к Родине, истаптывая эту самую Родину как угодно. Напрочь забываем о том, что чувство жалости к родителям для воспитания порядочного человека – основа не менее глубокая и важная, чем восхищение героической историей».
О демократии
«Коварство права поступать так, как решило большее количество людей, привело к ужасу века с той минуты, как стало принципом жизни. «Ты против демократии?» - спросил муж, заглянув мне через плечо. Нет, я – за. Просто надо знать, что даже у нее есть генетический и гносеологический изъян, способный погубить любое дело… А ведь еще на камнях греческого храма выбито речение: «Худших - всегда большинство». Умных, добрых, соображающих оригинально и смело гораздо меньше, а сейчас они нужны веку, нам, как хлеб, как воздух… Большинству должно быть хорошо. Но решать вопросы жизни и мира должны отдельные умные люди. Век большинства опозорился. Пусть же возьмутся нас вывести не избранники толпы, а личности, прошедшие высочайшую интеллектуальную и моральную проверку».
О страхе
«Нас добьет не нехватка лекарств, не стопроцентная оплата коммунальных услуг, не наглый янки. Раньше мы вымрем от страха, который то ли сознательно, то ли по неумению действовать по-другому вводит в нас власть…»
О феминизме
«Я плохо отношусь к феминизму. Мужчин тоже надо защищать… У мужчин вообще все отбили, чем деньги зарабатывают: выбор, способность думать и делать. И если сейчас появляются хоть какие-то мужчины – я счастлива».
О сексе
«Секс – вещь важная, от него дети, но духовная близость куда более прекрасна и сильна… Все разговоры о приоритете низа – это от голодухи и бездуховности. Что называется, дорвались до торта, который раньше стоял только на витрине. И они его жрут-жрут, жрут-жрут. Их уже поносит, а оторваться не могут… Смешно и бездарно, когда секс становится главным предметом нашего существования. Это ведь проблема подростков, а не взрослых людей».
О силе слова
«Слово всесильно, но оно и беспощадно. И есть вещи, которые нельзя рассказать словами, а эти вещи – самые главные в жизни. Трепыхаешься это главное сказать, а слов нет».
О самом важном
«Самое важное, что можно в этой жизни сделать, - не стать самому причиной несчастья своих родных и просто людей, с которыми ты связан».
О будущем
«У меня к будущему только одно требование – чтоб не убивали людей. Не бросали стариков и детей. Не поклонялись мамоне. Человек, растящий хлеб, воспитывающий детей, строящий дома, господи, он же просто-напросто нормален! И еще: он не должен раз за разом тупо и оглашено создавать себе очередного кумира. Это не просто грех. Это противно. Прямая, гордая осанка красивее согнутой, а рот, в едином порыве орущий, просто уродлив. И мы это много раз проходили».
Искусство привирать
Автору этих строк в 2004 году посчастливилось взять интервью у Галины Щербаковой. В этом интервью Галина Николаевна произнесла поразившую меня, тогда еще начинающую журналистку, мысль: «Самое интересное, что есть в журналистике, – это привирать. А людям, о которых я писала, мое вранье безумно нравилось. Это уже начиналась литература». Я до сих пор помню это высказывание Галины Николаевны, но «привирать» так и не научилась. Видимо, нужен для этого какой-то особый талант, а вернее, писательский дар, которым обладают немногие.
Вот уже два года нет с нами Галины Щербаковой, но ее книги читают в библиотеках, раскупают в книжных магазинах, по сценариям ее произведений выходят художественные фильмы. И, кажется, что этот человек не ушел из жизни, а просто, как и раньше наблюдает ее со стороны, чтобы вновь отразить в своих произведениях.
Екатерина СЛЮСАРЬ
*Эта и другие цитаты приводятся по книге: И вся остальная жизнь: Статьи. Интервью. Заметки/ Галина Щербакова. – М.: Эксмо, 2012
Московская газета «Октябрьское поле»
ВЕЧЕР В ИЕРУСАЛИМСКОЙ ГОРОДСКОЙ РУССКОЙ БИБЛИОТЕКЕ
Также вечер прошел в Реховоте. Он состоялся 23 июля в Бейт-Оле ( дом репатриантов) при городском отделе абсорбции. В зале собрались люди, которые знают произведения Галины Щербаковой не понаслышке, а читают их и перечитывают. И так же иногда страдают и любят, и оказываются в ситуациях, которые писательница смогла не только угадать, но и предугадать.
Одна из участниц рассказала, как обсуждала со своими учениками-десятиклассниками «Вам и не снилось» и попросила их сделать иллюстрации к этой повести. Среди рисунков был экслибрис: две сближающиеся друг к другу ладони и огонь свечи. Борис Красновский рассказал о своих незабываемых встречах с Галиной Николаевной в Москве и о книгах с автографами автора, которые он хранит как драгоценную реликвию в своей библиотеке.
Журналист Аида Злотникова познакомила слушателей со своим очерком о Галине Щербаковой – «Один учитель».
Вечер, посвященный памяти Галины Щербаковой прошел и в доме культуры Рамат Элиягу города Ришон-ле-Циона.
29 мая 2012 г.
Комментариев нет :
Отправить комментарий