А. М. Блох, известный историк науки, самый компетентный в нашей стране исследователь Нобелевской премии.
Абрам БЛОХ
Менделеев выдвигался на Нобелевскую премию трижды — с 1905 по 1907 г. Номинировали его только иностранцы. Не очень торопились отечественные коллеги по научным интересам предлагать на высокую награду соседа по рабочему столу.
Одно из ярких свидетельств такой неуместной сдержанности в отношении Дмитрия Ивановича — академические выборы. Как известно, члены Императорской академии наук при тайном голосовании неоднократно отвергали его кандидатуру. Будучи членом многих зарубежных академий и учёных обществ, он так и не дождался избрания в родную Российскую академию...
Но имелись, однако, и вполне объективные обстоятельства, препятствовавшие предложению кандидатуры Менделеева. Каждый из тех, кто приглашался в данном году нобелевскими комитетами принять участие в выдвижении претендентов на очередную награду, вместе с приглашением получал и памятку с перечислением основных требований, которыми тот обязан был руководствоваться. Одним из непреложных требований к претендентам являлось условие новизны открытия, претендующего на награду. И в этом отношении научный прорыв Менделеева заведомо не укладывался в прокрустово ложе уставных положений.
Создание периодической системы датируется 1869 годом, когда учёный опубликовал свою знаменитую статью «Опыт системы элементов, основанный на их атомном весе и химическом сходстве». Естественно, что в первые четыре года работы нобелевских комитетов ни один номинатор Менделеева не выдвигал.
Принципиально иная ситуация создалась в 1905 году, когда кандидатуру Менделеева предложили трое учёных, без сомнения, прекрасно осведомлённых об упоминавшихся препятствиях.
В чём же дело? Какое событие должно было произойти, чтобы перечисленные номинаторы каждый по собственной инициативе враз порушили один из важнейших, хорошо известных им уставных пунктов? Таким событием стало прорывное присуждение в предыдущем 1904 году премий по физике и по химии английским учёным — Д.Стретту (лорду Рэлею) и У.Рамзаю.
Первый получил награду «за исследования плотностей наиболее распространённых газов и за открытие аргона в ходе этих исследований» и второй — «в знак признания открытия им в атмосфере различных инертных газов и определения их места в периодической системе».
Как высказался президент Королевской академии наук Й.Цедерблом, представляя на нобелевской церемонии 10 декабря 1904 года Рамзая, «открытие совершенно новой группы элементов, ни один из представителей которой не был точно известен ранее, — это совершенно уникальное явление в истории химии».
Нелишне заметить, что появление нового семейства благородных газов, не предусмотренного Менделеевым, научный мир на рубеже веков воспринял как погребальный звон по менделеевской системе, да иного и ожидать было нельзя.
Однако после тщательного анализа принципов, на которых Дмитрий Иванович создавал свою таблицу, Рамзай и Рэлей не только определили место для этой группы элементов, из которых тогда были открыты лишь гелий, неон и аргон, но и предугадали предстоявшие открытия тогда ещё не известных науке тяжёлых благородных газов. Тем самым они подтвердили фундаментальное значение закономерностей, постулированных русским учёным три с половиной десятилетий назад, и показали, что заложенные им общие принципы объективно отражают законы природы.
В эпохальном открытии переходной группы элементов, названной Рамзаем нулевой, в той роли, какую сыграла периодическая система Менделеева в теоретическом обосновании открытия, и содержалась та зацепка, коей не замедлили воспользоваться на следующий год трое номинаторов для выдвижения кандидатуры Дмитрия Ивановича.
В качестве зацепки они использовали § 2 Устава Нобелевского фонда. Им предусматривалось, что наравне с самыми свежими работами предметом рассмотрения могут становиться и более ранние открытия, если их значимость оказалась подтверждённой последующими принципиально новыми научными достижениями.
Членам Королевской академии наук, учреждения-наделителя нобелевских премий по физике и химии, были предложены для рассмотрения три кандидатуры. Мюнхенский профессор А.Байер — автор новаторских работ в области органической химии, который ежегодно представлялся на награду, начиная с 1902 года. Вторым в списке числился Менделеев, третьим был А.Муассан из Сорбонны — один из основоположников электрометаллургии, создатель первой электрической дуговой печи и первооткрыватель фтора и его соединений.
В постановлении комитета от 29 сентября 1905 года констатировалось, что научные заслуги Байера, неоднократные представления его кандидатуры авторитетнейшими номинаторами мира позволяют членам комитета единодушно предложить в качестве претендента номер один именно его.
«Что касается научных заслуг Менделеева и Муассана, — отмечалось далее, — то комитет, понимая важность экспериментальных работ Муассана... и полученную им широкую поддержку, всё же не может не отметить, что их нельзя сравнивать с достижениями Байера и Менделеева в плане их влияния на развитие химической науки в целом».
Далее следовал сопоставительный анализ вклада в науку первых двух претендентов на премию 1905 года. При выборе, резюмировали члены комитета, принималось во внимание, что «периодическая система элементов Менделеева в самое последнее время была дополнена и подтверждена открытиями Рамзая и Рэлея так называемой нулевой группы, или инертных газов. Эти подтверждения сделаны только недавно и не успели получить такой поддержки в комитете и за его пределами (то есть в Королевской академии наук. — А.Б.), коей в течение ряда лет пользовался фон Байер».
В этих осторожных выражениях сокрыты возникшие в комитете разногласия по части подбора кандидатуры номер один на данный год. В итоге достигнутого компромисса Менделееву как бы предложили немного подождать. То есть право Менделеева на нобелевскую награду никем прямо не оспаривалось — оспаривалась только очерёдность.
В 1906 году в малый список вновь были включены Менделеев и Муассан, лишь приподнявшись, в той же очерёдности, на одно место вверх. К ним добавили ещё двух претендентов. Третьим стал немецкий физико-химик В.Нернст и четвёртым — французский химик-органик В.Гриньяр. Главными фаворитами были, естественно, два первых номинанта.
Чтобы помочь коллегам по комитету досконально разобраться в обстоятельствах, сопутствовавших созданию таблицы элементов, Петтерссон подготовил пространное заключение на пятнадцати листах машинописи. В документе он детальнейшим образом проследил все приоритетные хитросплетения и продемонстрировал тот резерв будущих открытий, который заложен был в менделеевской системе.
Свою подробную записку он завершил следующим заключением: рассматриваемая номинация в полной мере отвечает требованиям § 2 Устава Нобелевского фонда. Прежде всего, в том, что менделеевская система «смогла включить в свои рамки все главнейшие аспекты крупных открытий последнего времени и показала ранее не предполагавшиеся возможности её развития».
В итоге в постановлении от 28 сентября 1906 года Нобелевский комитет четырьмя голосами против одного подтвердил своё прошлогоднее мнение, что, «несмотря на то, что великолепные экспериментальные работы Муассана получили поддержку многих учёных, выдвигавших кандидатов на Нобелевскую премию по химии», его достижения «не могут быть сравнимы... с открытиями Менделеева с точки зрения того влияния, которые они оказали на всё развитие химической науки».
Потому «комитет считает, что эта система по-прежнему имеет актуальное значение и представляет сейчас путеводную звезду для научных исследований. На основании этого большинство членов комитета (Хаммарстен, Петтерссон, Седербаум и Видман) считает, что § 2 Устава Нобелевского фонда... вполне применим к работе Менделеева, и он должен быть первым при рассмотрении вопроса о премии этого года. Другого мнения придерживается Класон, который проголосовал за кандидатуру Муассана».
Именно по Класону и поступило большинство академиков, чьим президентом в 1906 году был тот самый П.Класон. Председательствуя на заседаниях, он своей аргументацией, надо думать, сумел переломить настроение голосующих академиков.
Правда, документированно это предположение подтвердить невозможно. В соответствии с Уставом Нобелевского Фонда стенограммы заседаний членов учреждений-наделителей премии не ведутся, а бюллетени голосования после подсчёта голосов и подписания протокола немедленно уничтожаются. И только после этих заключительных процедур всенародно объявляется имя победителя.
Но красноречие Класона или, того хуже, использование им так называемого административного ресурса вообще могло не потребоваться в данном конкретном случае. Дело в том, что у Муассана имелось подавляющее преимущество в количестве номинаций, полученных им, и только это обстоятельство могло кардинально повлиять на итоги тайного голосования.
Судите сами. Даже если отвлечься от первых четырёх лет номинирования Муассана и ограничиться лишь 1905 и 1906 годами, несоответствие цифр ошеломляет глаз.
В 1905 году, как известно, кандидатуру Менделеева поддержали три номинатора, а Муассана
- 22! За Менделеева ходатайствовал один нобелевский лауреат Вант-Гофф, за Муассана трое - Байер, Рамзай и Э.Фишер. Добавьте к этим знаковым фигурам авторитетнейшего французского химика П.Марселина Бертло, норвежца Г.Гольдшмидта. И, наконец, русского номинанта, известного специалиста по химической кинетике Н.А.Меншуткина. Нет бы ему вспомнить о великом земляке, о котором не позабыли после нобелевских награждений 1904 года иноземные коллеги.
В 1906 году номинаций у Муассана поменьше — восемь, но и то вдвое больше, чем у Менделеева. Среди них уже упоминавшиеся нобелевские лауреаты Байер и Рамзай, а также лауреат премии по физике 1905 года Ф.Ленард. Разве такой букет фамилий мог пройти незамеченным для голосующих выборщиков, когда они заполняли свои бюллетени?
В 1907 году число номинаций на Менделеева возросло. Но что могло стать своевременным в 1905 году и даже в 1906-м, когда, по словам Петтерссона, имелся «великолепный повод, чтобы оказать честь автору самой глубокой и плодотворной научной идеи», было безвозвратно упущено в 1907-м. 2 февраля великий учёный ушёл из жизни, недели не дожив до своего 74-летия...
Хотя формальные обстоятельства не мешали новому рассмотрению его кандидатуры, поскольку смерть наступила после 31 января — даты завершения приёма номинаций на текущий год, эта процедура в сложившейся ситуации уже теряла свой рациональный смысл.
ПАВЕЛ ИВАНОВИЧ ВАЛЬДЕН (1863-1957)
Сначала — краткая биографическая справка о ныне мало известном у нас номинанте. Родом из Курляндской губернии, выпускник Рижского политехнического училища Вальден в 1893 году становится профессором химии этого учебного заведения, а в 1910-м избирается в члены Императорской академии наук.
Его докторская диссертация, защищенная в 1898 году, была посвящена исследованиям в области оптической изомерии химических соединений. В диссертации молодой учёный первым обосновал характеристику так называемых вальденовских обращений, то есть способности оптически активных соединений взаимодействовать со средой путём формирования соединений противоположной конфигурации.
Номинатором Нобелевского комитета по химии Вальден становится ещё до избрания в Академию наук, причём в представлениях своих выказывает хорошее знание современного состояния химических наук.
В 1904 году он предложил кандидатуру профессора Лейпцигского университета В.Оствальда, одного из основоположников физической химии (кстати, тоже родом из нынешней Латвии и в 1882-1887 гг. — профессор того же Рижского политеха), а в 1911-м, уже в ранге члена-корреспондента Императорской академии наук, — А.Вернера из университета в Цюрихе. Оба его номинанта вскоре действительно получили свои заслуженные награды.
В 1914 году статус Вальдена в ранговых показателях нобелевских учреждений качественно возрос. Из номинаторов он перешёл в категорию номинантов. Первым его кандидатуру на награду предложил итальянский физико-химик Д.Циамициан.
Правда, выдвинул тот Вальдена на премию не 1914, а 1913 года. Но с отправкой почтой своего предложения припозднился. Письмо из Болоньи отправил 28 января 1913 г., а до Стокгольма оно дошло лишь 1 февраля, опоздав, тем самым, на один день против официального срока прекращения регистрации представлений на данный год, которым значится 31 января. Потому, как предусмотрено Уставом, регистрация и рассмотрение полученного предложения были перенесены на 1914 год.
Начавшаяся в том же 1914 году Первая мировая война поломала впоследствии многое из того, что казалось навеки устоявшимся. В том числе и границы многих европейских государств, включая бывшую Российскую империю. На её северо-западе возникли независимые прибалтийские государства-лимитрофы, среди которых оказалась и Латвия.
Рижский политехникум при подходе в феврале 1918 года к Риге немецких войск был перебазирован вглубь России — в Иваново, а в 1919-м окончательно закрыт. В том же году Вальден принял решение переехать в Германию, где обосновался в одном из старейших европейских университетов в Ростоке.
В ростокский период его трижды номинировали немецкие коллеги. В 1920 году номинаторами его стали В.Бёттгер и К.Друккер, в 1927-м — тот же Бёттгер и в 1934-м — К.Бляхер и В.Фишер. На этом номинирование надолго прервалось. Прервалось насильственно.
В 1936 году Нобелевская премия мира 1935 года была присуждена узнику нацистских концлагерей журналисту К.Осецкому, что привело фюрера в бешенство. Были запрещены гражданам Рейха какие-либо контакты с нобелевскими учреждениями и даже упоминания в прессе об их деятельности и решениях.
Вскоре вспыхнувшая Вторая мировая война не обошла и самого Вальдена. При бомбардировке весной 1942 года Ростока английской авиацией полностью был разрушен его дом. Вместе с жилищем погибла богатейшая библиотека учёного с более чем 10 тыс. томов раритетных изданий, а также коллекция картин и личный архив, содержавший многолетнюю переписку с крупнейшими учёными мира.
Покинув после катастрофы Росток, в 1943 году он стал экстраординарным профессором истории химии в университете Франкфурта-на-Майне, а с 1947 года — профессором Тюбингенского университета. Тогда же, в 1947-м, в Стокгольм пришла пятая по счёту номинация Вальдена, на этот раз из индийского Аллахабада от профессора Н.Дхара, а на следующий год — последняя, шестая, автором которой стал бельгийский номинатор Ж.Тиммерманс.
Скончался русско-немецкий учёный в 1957 году, на 94-м году жизни. Почти два десятилетия спустя, в 1974 году, вышли его посмертные воспоминания «Дороги и приюты. Моя жизнь».
В 1918 году вместе с Вальденом одним из претендентов на премию по химии становится русский биофизиолог и биохимик М.С.Цвет. Будучи приват-доцентом Варшавского университета, молодой учёный в 1903 году обосновал открытие им принципиально нового физико-химического метода разделения и анализа природных смесей, основанного на избирательном поглощении определённых их компонентов разными адсорбентами.
Три года спустя он первым ввёл в научный оборот понятие хроматографии. В варшавский период работы он совершил несколько научных поездок в западные страны, побывав, в том числе, в Голландии в 1911 году.
Во время Первой мировой войны, в 1916 году, вместе с Варшавским политехническим институтом эвакуировался в Нижний Новгород. Именно этот город как место пребывания номинанта указал в своей номинации голландский профессор фармакологии и токсикологии из университета в Гронингене К.Висселинг. Что позволяет предположить, что их знакомство в Голландии поддерживалось впоследствии почтовой перепиской.
Скончался Цвет рано — в 1919 году, 47 лет от роду, все последние годы страдая декомпенсированным пороком сердца. Умер, пребывая в статусе профессора Воронежского университета. Разработанный им хроматографический метод познания материи в те годы был почти не востребован.
Прорыв произошёл в 1931 году, когда в ведущем физиологическом журнале "Zeitschrift fur physiologische Chemie" появилась статья трёх авторитетных немецких учёных — Р.Куна, будущего нобелевского лауреата 1938 года, А.Винтерштейна и Э.Ледерера. Именно с этого момента началось и продолжается до сих пор широкое использование хроматографического метода в изучении органических субстанций.
А ещё десятилетие спустя, в 1943 году, женевский профессор Ш.Дере констатировал, что Цвет, без сомнения, был достоин Нобелевской премии. Хотя бы потому, что не только Р.Кун, но и ряд других учёных, получивших эту награду, не смогли бы добиться столь значительных результатов, не используя в своих открытиях хроматографическую методику Цвета.
В завершение попытаемся проанализировать: а, вообще-то, имелся ли у Цвета реальный шанс на получение престижной награды, проживи он хотя бы ещё два десятилетия?
Позволю себе утверждать, что сомневаться в том оснований нет. Свидетельство тому — поистине звездопад награждений, пришедшихся на вторую половину 1930-х годов.
В 1937 году нобелевским лауреатом по химии становится профессор из Цюриха П.Керрер; формула присуждения ему награды — «за исследования каротиноидов, фламинов и витаминов А и В2».
Премия 1938 года достаётся гейдельбергскому профессору Р.Куну, а следующего 1939 года сразу двум исследователям — А.Бутенандту из Берлинского университета и Л.Ружичке из Института технологии в Цюрихе.
Кун получает награду «за работы по каротиноидам и витаминам», а Бутенандт и Ружичка — «за работы по половым гормонам».
Могла ли тогда Королевская академия наук проигнорировать кандидатуру основоположника этого раздела научного познания — нашего соотечественника, буде он жив? Увы, на долю Михаила Семёновича выпала иная судьбина. Не отвечавшая расхожей сентенции, что претендентам на Нобелевскую премию надо жить долго...
Ипатьев был выдающимся учёным, добившимся в начале прошлого столетия фантастических для того времени достижений в применении высоких давлений для целей органической химии. В 1903 году он сконструировал аппарат («бомба Ипатьева») — прообраз будущих автоклавов, с помощью которого начал изучать ход каталитических реакций при высоких давлениях и температурах.
В 1908 году Ипатьев обобщил результаты своих наблюдений, что принесло ему широкую известность в научном мире. Члены Императорской академии наук П.И.Вальден, Б.Б.Голицын и Н.С.Курнаков, выдвигая в 1915 году его кандидатуру в академики и сопоставляя его достижения с работами французского исследователя П.Сабатье, справедливо констатировали, что достигнутое им «отличается большим разнообразием, нежели работы Сабатье, удостоившегося в 1912 году Нобелевской премии».
Вот что конкретно писал, в частности, Вальден. Если Сабатье получил награду «только за одну каталитическую реакцию... то работы Ипатьева несомненно заслуживают этой же премии, так как он гораздо шире применял катализаторы для различных реакций... и ввёл совершенно новый метод высоких давлений, что позволило вести гидрогенизацию с такими веществами, работать с которыми по методу Сабатье было невозможно».
Вот бы да такими же словами изложить Вальдену своё мнение о коллеге не в 1915-м, а в 1911 году, когда он, по приглашению Нобелевского комитета по химии, предлагал в качестве номинанта А.Вернера. Или в следующем, 1912 году, ставшем победным для П.Сабатье и его соотечественника В.Гриньяра, когда Вальден вообще проманкировал своими правами номинатора Нобелевского комитета.
Те же сожаления уместно обратить в адрес Б.Б.Голицына. В том же 1911 году он рекомендовал физика-теоретика А.Пуанкаре. Отлично зная притом о блестящих достижениях земляка Ипатьева.
Упущенную возможность для получения нобелевской награды в 1912 году можно было бы скомпенсировать в 1931-м, в котором её лауреатами стали немецкие учёные К.Бош и Ф.Бергиус.
Выступая незадолго до того на Международном конгрессе по промышленной химии, проходившем в июле 1928 года в Страсбурге, Ипатьев подробно рассмотрел свои ранние работы по гидрогенизации под давлением. В заключение он отметил, что «патенты Бергиуса 1911 года всецело основаны на моих работах, сделанных ещё в 1903-1904 годах, и мой метод, разработанный для различных органических соединений, был целиком применён (Бергиусом. — А.Б.) для гидрогенизации смол и углей».
Общество промышленной химии, организатор конгресса, достойно оценило научный вклад Ипатьева. В торжественной обстановке представитель французского правительства в ранге министра вручил ему высшую награду Общества — медаль Бертло. А вот Нобелевская премия 1931 года опять прошла мимо Владимира Николаевича.
Что могло помешать Нобелевскому комитету отметить вместе с немецкими номинантами и Ипатьева? Только одно — отсутствие законно оформленных патентов на изобретения. Это с очевидностью вытекает из слов Ипатьева в Страсбурге. Ибо при наличии таковых не смог бы в 1911 году зарегистрировать свои патенты Бергиус.
Предположение об упущенной возможности своевременного патентования подкрепляется сведениями из номинационных списков Нобелевского комитета по химии. В период с 1916 по 1929 г. Боша и Бергиуса номинировали только соотечественники. В 1930 году из Германии представлений на них в Стокгольм не поступало. Единственным номинатором Боша тогда стал председатель комитета В.Пальмер.
На следующий год, ставший для обоих победным, кандидатуру Боша поддержали уже девять шведских профессоров, опять же при отсутствии номинаций с родины. Один из девяти, член комитета Э.Хегглунд, вместе с Бошем номинировал также Бергиуса.
И если бы в богатейших, строго систематизированных архивах специально учреждённого для этих целей Нобелевского института по разделу химии имелись бы патентные свидетельства Ипатьева, разве упустил бы Хегглунд кандидатуру русского химика в своей номинации?
Впервые фамилия Ипатьева появляется в протоколах Нобелевского комитета в 1938 году — уже как профессора Северо-Западного университета в Чикаго. В 1930 году учёный отказался вернуться в Советский Союз из служебной командировки, и в 1937-м был лишён гражданства и исключён из Академии наук.
Номинировал его в 1938 году голландский специалист в области катализа Х.И.Ватерман из университета в Дельфте. Затем, в 1941 и 1942 гг., пришли представления, соответственно, от профессоров Г.Дюпона из Сорбонны и Э.К.Ридли из Кембриджа.
Продолжилось его номинирование и в первые послевоенные годы, когда из-за вынужденного перерыва в связи со Второй мировой войной полностью возобновилась деятельность нобелевских учреждений.
В 1949 году о нём вновь вспомнил профессор Дюпон. Своё представление он снова повторил на следующий год - теперь уже вместе с парижским коллегой Л.Хекспиллом.
Но время Ипатьева безвозвратно ушло. Он действительно мог бы стать первым российским лауреатом Нобелевской премии по химии, но не стал им прежде всего из-за удивительного небрежения отечественных учёных к коллегам-соотечественникам.
Приступим теперь к рассмотрению отечественных претендентов на нобелевские награды в послевоенный период деятельности учреждений Нобелевского фонда. Среди номинаторов по разделу химии 1946-1954 годов, то есть в том промежутке послевоенных лет, с которых на сегодняшний день снят гриф закрытого хранения, нет ни одного гражданина Советского Союза. Но соотносить эту реальность, как и прежде, только с традиционным небрежением отечественных физиков и химиков к коллегам по интересам было бы несправедливо. Дело в другом.
Уже на рубеже 1945 и 1946 годов власть предприняла жесточайшие меры к резкому сокращению почтовых контактов советских учёных с зарубежными коллегами. Тем более, если речь шла о контактах с нобелевскими учреждениями. Приведём документально подтверждаемый факт.
В октябре 1945 года комитеты по физике и химии при посредничестве миссии Швеции в Москве передали члену правления Всесоюзного общества культурных связей с заграницей /ВОКС/ 30 приглашений советским номинаторам принять участие в номинировании претендентов на премию 1946 года. Имеются объективные сведения, что приглашения до адресатов благополучно дошли. Но в рассекреченных сейчас номинационных списках 1946 года по обоим комитетам ни одного представления от перечисленных номинаторов не оказалось.
В архивных документах ВОКС, ныне хранящихся в Государственном архиве РФ, удалось разыскать письма двух учёных из тридцати — академиков А.А.Лебедева и А.Н.Теренина. На обеих номинациях, составленных в декабре 1945 года, — виза начальника спецотдела ВОКС, запрещающая отправку писем в Стокгольм.
Блокада советской властью контактов отечественных учёных продолжалась до конца 1953 года. Под неё подпали после 1945 года все кампании награждений по 1954 год включительно.
Блокада осуществлялась в обоих направлениях. То есть и в отношении корреспонденции нобелевских комитетов, которая так или иначе достигала советской столицы. Вот конкретный пример.
В 1949 году в Москву, через посредство советского посольства в Стокгольме, попали четыре приглашения от нобелевских комитетов, адресованных академикам А.Ф.Иоффе, П.Л.Капице, Н.Н.Семёнову и А.Н.Фрумкину. Им предлагалось принять участие в номинировании претендентов на присуждение нобелевских премий по физике и химии 1950 года. Из пятого европейского отдела МИД СССР эти приглашения были переданы главному учёному секретарю президиума Академии наук А.В.Топчиеву. Некоторое время спустя начальник иностранного отдела президиума АН СССР Н.В.Светайло проинформировал МИД, что «А.Н.Фрумкин не намерен выдвигать кандидатуры». Вся эта постыдная переписка хранится ныне в Архиве внешней политики РФ.
Фамилия академика Фрумкина имелась и среди упоминавшихся тридцати приглашений, переданных в ВОКС для выдвижения кандидатов на премии 1946 года. Откликов на все эти просьбы в Стокгольме так и не дождались. Ни в 1946, ни в 1950-х годах.
А вот номинантом Нобелевского комитета по химии в 1946 году Александр Наумович всё-таки стал. Выдвинули его тогда претендентом на престижную награду в коллективной номинации три профессора из университета в Нью-Хейвене, штат Коннектикут, — И.Кольтгофф, Р.Монтонни и Л.Рейерсон. Кандидатура Фрумкина, тем не менее, в Стокгольме встретила прохладный приём.
А.Тизелиус, которому Нобелевский комитет по химии поручил экспертизу научных достижений номинанта, отдал должное его капитальному вкладу в область электрохимии, прежде всего, за изучение поверхностного потенциала и вообще химии поверхностных слоев. Вместе с тем будущий нобелевский лауреат, получивший награду в 1948 году за работы по электрофорезу и адсорбции, посчитал, что вышеозначенные исследования «не имеют той оригинальности и значимости, чтобы поднимать вопрос о присуждении ему Нобелевской премии».
Как явствует из документов отечественных архивов, в последовавшие годы Фрумкин не раз выдвигался на нобелевскую награду соотечественниками. В частности, в 1964 и 1965 гг. его, вместе с коллегой из ГДР М.Фольмером, рекомендовал, помимо других номинаторов, также лауреат Нобелевской премии 1956 года Н.Н.Семёнов. Но сложившееся в Стокгольме в 1946 году мнение о работах Фрумкина эти представления изменить не смогли.
Уже после кончины учёного в посвященном ему мемориальном сборнике латвийский академик Я.П. Страдынь высказал мнение, что кандидатура его учителя не привлекла внимания Нобелевского комитета не столько по причине недооценки его научного вклада, сколько из-за недостаточного восприятия шведскими экспертами места электрохимии в системе химических наук второй половины XX столетия.
А.Е.Браунштейн, профессор Института биологической и химической химии Академии медицинских наук СССР, был выдвинут на Нобелевскую премию по химии в 1952 году. Номинатором тогда стал парижский профессор Э.Обел. В мировом сообществе советский номинант прославился открытием эффекта биохимического преобразования аминокислот и его роли в природном азотистом обмене.
Это достижение стало одним из знаковых вкладов в становление учения о клеточном метаболизме. Однако в Стокгольме это направление научной мысли в биохимии не показалось достойным нобелевской награды.
ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ ЭНГЕЛЬГАРДТ (1894-1984)
Энгельгардт номинировался по разделу физиологии и медицины в 1946 году. Отмечалось сделанное им в конце 1930-х годов выдающееся открытие окислительного фосфорилирования — фундаментальной основы современной биоэнергетики.
Узнал я об этом от многолетнего, с 1972-го до середины 1980-х годов, председателя Нобелевского комитета по химии профессора Гётеборгского университета Б.Г.Мальмстрёма. В интервью (февраль 1998 года) он согласился, что тот факт, «что не были отмечены премией выдающиеся русские химики, особенно биохимики, следует отнести к числу несомненных ошибок».
И далее, особо подчеркнув бесспорное право Энгельгардта на получение в своё время нобелевской награды, поведал, что «до 70-х годов биохимия не была представлена в комитете по химии. Правда, к моему приходу в комитет в его составе уже имелись два биохимика, но они были далеки от основного направления исследований в этой области знаний...».
(Intelligent enterprise)
Комментариев нет :
Отправить комментарий