воскресенье, 20 апреля 2014 г.

Александр РЕЖАБЕК. Часть 2


Александр Евгеньевич РЕЖАБЕК родился в 1957 году в Челябинске. В возрасте 11 лет оказался в Москве, окончил школу с углубленным изучением английского языка и Второй медицинский институт им. Пирогова. Работал в инфекционной больнице, успешно защитил кандидатскую диссертацию по теме «Динамика тромбоксана А₂ и простациклина и их связь с факторами клеточного и гуморального иммунитета у больных менингококковой инфекцией».

В 1990 году вместе с семьей уехал на постоянное место жительства в Израиль, где подтвердил свой статус врача высшей квалификации и более пятнадцати лет работал в одной из крупнейших клиник страны.
   Окончание. Начало

Майор Пинхадзе очень настойчиво, оправдывая мои тайные опасения, расспрашивал о моих взаимоотношениях с боссом.

Я подписал протокол и вышел, так и не поняв, пове­рил ли мне майор или нет. У меня создалось впечатление, что ему довольно сильно хотелось защелкнуть на моих руках наручники. И ему было жаль, что доказательств моей причастности к преступлению у него не было.

В коридоре ждала Машка. Теперь наступила ее очередь отвечать на вопросы. Она задержалась. Наконец вместо Машки вылез Пинхадзе.

- Родион Николаевич! Зайдите, пожалуйста, снова.

Я вошел и озабоченно глянул на Машку. Она вполне спокойно сидела на стуле, который недавно занимал я.

- Родион Николаевич! - с нотой укоризны спросил Пинхадзе, - что же вы ничего не рассказали про то, что вашу девушку преследуют и заведено уголовное дело? Я бы тогда связался со Скворцовым.

- Я, Отар Георгиевич, лишь отвечал на ваши вопросы, - сказал я. - Вы ведь, намеренно или нет, откровенно мне продемонстрировали, что я нахожусь на подозрении. А если это так, то как бы вы среагировали на мой рассказ о маньяке-убийце? Вы бы решили, что я пытаюсь увести следствие в сторону. Кроме того, я и сейчас считаю, что целью убийцы был Тимур, а не Маша.

Я прокашлялся.

- Впрочем, скоро сможем узнать более точно. Хлопотун, если это его рук дело, позвонит. Кроме того, я надеюсь, у вас есть пуля убийцы для сравнения с той, которая чуть не попала в Машу.

Машка при этих словах вздрогнула. Пинхадзе нас отпустил, и я заметил, что его изначаль­ное предубеждение против меня поколебалось. А вечером раздался звонок.

- Алло! - выжидательно произнес я.

- В следующий раз не промахнусь, - раздался скрежещущий голос.

Я положил трубку.

- Ложная тревога. Ошиблись номером.

- Ну и слава богу, - спокойно прореагировала Маша, вытащила свой «мобильник» и набрала какой-то номер.

Я немного расслабился.

- Олег Андреевич! Нам только что звонил Хлопотун, - сказала Машка. - Вы успели записать этот разговор?.. - А дело перешло к вам от Пинхадзе? Нет? Хорошо, я уверена, что вы сделаете все, как надо.

Машка бросила мобильник на стол.

- Родик! Не надо больше врать. Я должна знать правду.

- Хорошо, - сказал я. - Ты будешь знать столько же, сколько я. Просто мне не хотелось тебя добивать. Подумал, может, цель Хлопотуна совсем не в том, чтобы тебя убить. Ему, если хочешь знать, нужно не твое мертвое тело, а твоя сломанная душа. За ней он охотится. Хлопотун хочет тебя сломать и подчинить себе.

- Бог ты мой! - с сомнением воскликнула Машка.- Ну, ты напридумал.

-  Маша! Мужик возжаждал тебя. Сломанного человека подчинить легко. Завтра, скажем, подойдет к тебе где- нибудь эдакий обаятельный мужчина и заговорит приятным голосом. Не жабьим, как по телефону, а ласковым. Как у Виктора Юрьевича.

Машка укоризненно на меня посмотрела.

- Посочувствует, дельный совет даст. Не то что я...

- Родик! - серьезно спросила Машка, - ты когда-нибудь у психиатра был?

Я засмеялся, отрицательно покачав головой.

- Можешь иронизировать, сколько хочешь, но я вовсе не исключаю, что прав. Думаю, нужно изложить эту идею Скворцову. Кстати, о чем ты с ним чирикала?

- Выясняла, не перешло ли к нему дело. Пока нет. Это произойдет в том случае, если совпадет пуля, убившая Тимура Арсеньевича, с той, которой стреляли в меня. А пока он добился усиления моей охраны.

- А про пушку Хлопотуна не спрашивала? Может, удалось что-то откопать?

- Да мне и в голову не приходило этим интересоваться...



Сесть в кабинете Тимура я не рискнул. Расположился у себя, и через некоторое время схватился за голову. Телефон трезвонил не переставая, хотя звонки проходили сортировку у Генриетты. Бесконечная череда соболезнований, согласование процедуры похорон и т. п. У меня практически не было времени вздохнуть. Наконец попро­сил полчаса меня ни с кем не соединять.

Минуту я просто сидел, тупо глядя на дверь напротив, а потом набрал номер Скворцова. Тот явно обрадовался, услышав мой голос.

- Родион Николаевич! К вам совершенно невозможно дозвониться. Ни на городской телефон, ни на мобильник.

Я объяснил ситуацию, Скворцов понимающе причмокнул губами.

- Родион Николаевич! У меня есть новости, не знаю, хорошие или плохие. Пули даже при не очень тщательном сравнении выглядят идентичными. Существует высокая вероятность, что и в этот раз жертвой преступления должна была стать Мария Витальевна.

- Так что же в этом хорошего? - удивился я.

- Для Маши, думаю, ничего, - грустно сказал он, - для вас наоборот. По крайней мере, Пинхадзе почти перестал вас подозревать в убийстве. Очень вы ему не понравились. Он, знаете ли, у нас сторонник физиогномики. Вы напомнили ему гидропонный овощ. С виду красивый и вкусный, а внутри вода и антибиотики, чтобы привкус гнили отбить.

Я не очень весело засмеялся.

- Его лицо мне тоже не шибко понравилось. Типичный «оборотень в погонах»... Значит, мне правильно показалось, что ему не терпелось меня арестовать?

- В общем не без того, - согласился капитан. – Но Пинхадзе не оборотень и хороший сыщик. И если факты с его предположением не совпадают, он их подтасовывать не будет.

- Так он будет и дальше вести это дело? - с тайной надеждой поинтересовался я.

Скворцов хмыкнул. Похоже, он прекрасно понял, по­чему я спрашиваю.

- Да нет, спихнул на меня.

- А вам, Олег Андреевич, удалось как-то продвинуться в поисках Хлопотуна?

Молчание было достаточно красноречивым.

- Может, узнали что-то про оружие?

Скворцов ответил неожиданно раздраженно:

- По нашим каналам ни «Intervention», ни подобная ей винтовка «Windrunner» нигде не фигурировали. И легальные, и нелегальные продавцы оружия утверждают, что в обозримом времени не получали на них заказ.

- Так откуда же она у Хлопотуна?

- Откуда? - мрачно переспросил Скворцов. - Оттуда. Мы можем выявить поставщика оружия только тогда, когда он занимается этим постоянно, а если кто-то ввез карабин контрабандой и не попался, выйти на него практически невозможно.

Значит, найти Хлопотуна через оружие шанс был невелик. Тогда я выдал Скворцову свою версию о намере­ниях Хлопотуна.

- Вы, Родион Николаевич, на меня не обижайтесь, - сказал он, - история очень занимательна, но для меня совершенно бесполезна. Это для какого-нибудь форума судебных психиатров. А я ищу убийцу двух конкретных людей, не занимаясь психоанализом. Более того, ваша теория может быть даже вредна для Маши и всех нас. Потому как вы утверждаете, что цель маньяка только напугать, а не убить. Это может всех расслабить, уменьшить бдительность охраны и страх Марии Витальевны. А ей очень нужно Хлопотуна бояться.



Один из прозвучавших в этот день звонков все же, несмотря на всю ситуацию, оказался приятным. Я поговорил с Олигархом. Мы оба выразили друг другу вежливое сочувствие по поводу гибели Тимура и обсудили дату и церемонию похорон. Потом он нейтральным тоном сказал, что с сегодняшнего дня я начинаю официа­льно исполнять обязанности директора фирмы, и, более того, моя кандидатура будет представлена правлению для утверждения на постоянную должность. А человека, выдвинутого Олигархом, правление сроду не рискнуло бы «прокатить». Я поблагодарил, с трудом скрывая радость. Он помолчал и печально заметил:

-   Я всегда стараюсь действовать по справедливости. Поэтому так дорожил Тимуром. Он был такой же, как я. А вы другой. Как все ваше поколение. И благодарить за это место вы должны не меня, а Нину. Поверьте, у меня на примете были люди и посильнее вас, и поопытнее. Да и, не обижайтесь, подыскивал я Тимуру смену среди известных мне фигур, а не варягов, вроде вас. Впрочем, как и меня. Был на примете человек, имеющий связи с Росвооружением. Давно пора начинать пастись там. Но я оценил вашу корректность во взаимоотношениях с моей дочерью. И видел вас и вашу девушку вместе. Надо сказать, вы заработали у меня очки тем, что проявили характер и после нашего разговора остались с Машей, а не переключились на Нинку. Она ведь тоже весьма недурна собой. И завидная пара.

- Ваша дочь красавица, - совершенно искренне сказал я. Олигарх не ответил, но я чувствовал, что ему услышанное по сердцу.

Бедная старомодная акула капитализма...



Домой я прилетел как на крыльях. Может, это было безнравственно в той ситуации, но я не мог не похвастаться. Машка же откровенно куксилась. Рассказала, что звонила родителям в Курск, но не рискнула говорить с ними о маньяке.

- А может, отправить тебя к Гришке? – неожиданно для самого себя спросил я. - Там-то чужаку остаться незамеченным будет нелегко.

- Нет, Родик. Этот вариант мне не подойдет. Во-первых, я этого места боюсь из-за спиритического сеанса, из-за встречи с волком. Во-вторых, не хочу подвергать опасности хорошего человека, твоего дядю. И так уже двое поблизости от меня погибли.



Хлопотун внезапно пропал. До этого он проявлял себя достаточно активно, а тут испарился. Затаился. Охрана добросовестно следила за моей квартирой, группа Скворцова продолжала искать следы убийцы. Так прошел день, второй, третий... Я по все более расслабленному поведению Машкиных стражей заметил, что их первоначальная бдительность потихоньку сходит на нет. По-человечески понятно. Хлопотун мог специально устроить пе­рерыв в расчете на то, что напряжение спадет и люди расслабятся. Я позвонил Скворцову, поделившись опасениями. Ничего успокаивающего: он не скрывал, что и эту охрану ему придется снять вне зависимости от того, поймают они Хлопотуна или нет.

Так прошла неделя. У Машки возобновились съемки. Число охранников снова сократили до двух, Я позвонил Скворцову и попытался возмутиться, но Скворцов меня перебил:

- Я знаю, что вы правы. Но таким образом устроена и работает система. И вообще, Родион Николаевич, отсутствие активности Хлопотуна вовсе не означает, что он коварно затаился и выжидает. Вы же и сами заметили, что он не выдерживает долгого молчания. Не забывайте, мы имеем дело с обыкновенным больным человеком. Он мог попасть в аварию, его могли посадить в психушку, он просто мог уехать с женой в отпуск.

- С женой в отпуск?

- А почему бы и нет? С чего вы решили, что он не женат? Наверняка он с виду обычный законопослушный гражданин, начитавшийся «ужастиков».

То, что охранники начинают все больше расслабляться, получило подтверждение уже через два дня. По секрету и глупо гордясь собой, Машка поведала, что у Паши заболел пацан и некому было его везти к врачам. Павел, ужасно переживая, попросил у Маши разрешения смыться. На пару часов. Она, конечно, согласилась. А я обозвал ее дурой.

Наверно, это было к лучшему, что я был завален раотой. Мне было необходимо разобраться с кучей дел, которая осталась недоделанной, но, что еще важнее, нуж­но было подсуетиться и замкнуть на себе очень важные личные контакты, не дай бог, кто-то чужой попытается заполнить эту нишу.

Машка же снова целиком погрузилась в съемки. И была очень довольна их ходом. Каннский лауреат продолжал ее хвалить и не переставал время от времени выражать сочувствие по поводу случившейся с нею истории. Охранников она старалась не замечать, хотя время от времени приглашала подняться к нам выпить чая.



Так прошло еще дней десять. У Машки был выходной, она осталась дома. А у меня, как назло, сломалась машина, и на работу пришлось добираться своим ходом. Машка еще посмеялась, что наконец-то я вспомню, как чувствуют себя простые смертные. Меня смущало и злило, что я выбивался из обычного графика.

Как и в предыдущие дни, работы у меня было по горло. В редкие свободные промежутки я пробовал звонить Машке, но телефон дома не отвечал. Вначале не придал этому значения. Мало ли что? Вышла в магазин, неожиданно вызвали на студию. Но и мобильник тоже не отвечал. Я начал волноваться и попросил Генриетту сделать то, о чем никогда не просил раньше, связать меня по любому доступному телефону с Машей. Через час она доло­жила - ничего не вышло. Я набрал номер Скворцова.

- Олег Андреевич! - сказал я. - Боюсь, что я вам надоел и кажусь обсессивным, но панически тревожусь за Машу.

- А что случилось?

- Да понимаете, она сегодня свободна от съемок и должна сидеть дома, но не отвечает ни по городскому телефону, ни по мобильнику...

- Ладно, Родион Николаевич, - без особого энтузиазма пообещал Скворцов, - позвоню ребятам, пусть выяснят.

Я не находил себе места, то и дело погля­дывая на молчащий телефон.

- Родион Николаевич! - раздался голос секретарши. - Вам из милиции.

Моя рука стала влажной.

- Родион Николаевич, - услышал я хриплый голос Скворцова. - Немедленно приезжайте. С Марией Витальевной случилось несчастье.

- Она жива?

- Приезжайте немедленно.



Еще из коридора я увидел: Машка в ее обычном домашнем халатике лежала, вытянувшись по струночке, с букетом красных гвоздик. Из груди торчал нож. А на лице помадой была нарисована издевательская клоунская улыбка.

Нет, я не потерял сознание, отвечал на вопросы, о чем-то разговаривал со Скворцовым, выпил рюмку коньяка. Но я был не я. У меня было странное ощущение, что мой мозг и те­ло существуют отдельно друг от друга. Я поднимал руку, и мои глаза удивленно на нее смотрели: движется чья-то рука. Мир словно вывернулся наизнанку. Вон пожух листик на гвоздике в Машкиной руке. Но смысл проис­ходящего плохо доходил до меня. И я молил бога о том, чтобы все поскорее ушли и забрали Машкино тело. А по­том я неожиданно вспомнил, что нужно сообщить ее ро­дителям, и на секунду очнулся. Я ведь даже не знал их телефона.

- Олег! Посмотри, в ее сумке должна быть записная книжка. Сам я трогать ее вещи не могу. Они еще ею дышат.

- Хочешь, мы сами сообщим?
Я поморщился.

- Не могу себе этого позволить. Маша прожила со мной почти три года и была от меня беременна. Она погибла в моей квартире, в моем доме и, может, по моей вине. Надо было мне настоять и на время спрятать ее в лесу у моего дядьки...

Наконец они все ушли и забрали Машу. Совершенно обессиленный, я буквально рухнул на диван. Поколебавшись, набрал телефон Нины.

- Нина! - сказал я. - Машу убили.

И заплакал.



Трудно передать кошмар следующих дней. Трое суток у меня пробыли Машкины родители. Что я мог сказать совершенно пригнутым горем к земле, маленьким и провинциально добродушным людям, которые меня-то, по сути, и не знали. Да и кто я был им вообще? Полузять?

Поэтому день, когда я вернулся на работу, стал для меня настоящим облегчением и закончился быстрее, чем мне хотелось бы. У подъезда фирмы меня ждала Нина.

-   Ты как, Родик! Держишься? Может, если это не сильно ударит по доходам твоей фирмы, пойдем в кино? - осторожно предложила Нина. - Там темно, разговаривать не надо, а если захочешь поплакать, так никто не заметит.

-   Я уже свое отплакал, - ответил чуть резче, чем хотелось бы.

-   Вот и славно, - сказала Нина. И она действительно, как маленького, за ручку повела меня в кино. А потом пригласила подняться к ней перекусить. Но у себя не оставила. Сказала, что это грех, похоронив одну женщину, через несколько дней ночевать у другой.

- Было уже довольно поздно, когда я приехал домой, и поспел точь-в-точь к звонку Скворцова.

- Родион Николаевич, - вежливо попросил он, - зайдите, пожалуйста, завтра ко мне в управление. Я хочу вам что-то показать.

Это «что-то» было видеозаписью камеры наблюдения, установленной у нашего подъезда. В 8.14 по таймеру в дом вошел пожилой мужчина в очках и с усами. Он был одет в просторный неприметный плащ, из-под лыжной шапочки лезли седые космы. Обе его руки были заняты. В левой он держал плетеную пластиковую сумку с картошкой и пакетом молока, а в правой - букет гвоздик. Мужчина чуть прихрамывал на левую ногу. В 8.27 он вышел без цветов и сумки и через секунду исчез из поля видимости. Его лицо практически ни в один из моментов записи я толком разглядеть не смог.

Скворцов попросил еще раз повнимательнее вглядеть­ся в незнакомца. Мне показали запись повторно. Неизвестный мне никого не напоминал, о чем я заявил капитану, ожидая дальнейших объяснений.

- Видите ли, Родион Николаевич, - сказал Скворцов. - У нас за тот день есть запись всех лиц, входящих и выходящих из подъезда после вашего ухода на работу. Этот человек единственный, который вошел с цветами, а вышел без них.

- Так вы думаете, это Хлопотун?

- Гарантий у меня, конечно, нет, - ответил капитан. - Но почти уверен - это он. Хлопотун за вами, как вы догадались, следил, значит, просто мог попасться на глаза, а вы могли его разглядеть... И длинные волосы, и усы, и очки - это просто, но очень эффективно сбивает с толку и отвлекает внимание. Я даже обратился к нашим экспертам и попросил их составить его фоторобот, но без этих примет. Они посмотрели пленку и отнеслись к моей идее скептически. По их словам, в записи нет ни одного подходящего ракурса анфас.

Я покопался в памяти уже более целенаправленно. Нет, никого похожего не вспомнил.

- Ну, что ж. На нет и суда нет...



Олигарх не поскупился на свадьбу любимой дочери. Пригласил высокопоставленный зверинец. Но мне было наплевать. Главное, Нинка была совершенно счастлива, хотя мы с ней, честно говоря, ужасно устали от этого мероприятия. Я тайком от новобрачной заливал в себя водку. И что обидно-то - компании у меня не было. Приглашенные с моей стороны мама и Гришка вначале растерялись, а потом затерялись среди этого псевдобомонда, не успевшего еще закопать в огороде свои онучи, и быстро свалили, а мои мушкетеры, Дух и Ким, вообще меня подвели. Ким подвернул ногу, катаясь на горных лыжах, его загипсовали. А Дух укатил за границу, и от него давно не было вестей.

Наконец нам с Нинкой удалось смыться. Мы, как положено, сели в лимузин и покатили в заказанные по это­му случаю апартаменты, где должны были провести пер­вую брачную ночь. Нинка, хватившая приличную порцию шампанского, всю дорогу хохотала, а я, чтобы ее веселье не угасало, дурачась, изображал из себя неопытного молодожена и требовал клятвы, что она девственница...



...Я поехал к Духу, задаваясь вопросом, какого черта ему надо. Мы довольно давно не виделись и не перезванивались. Он уехал по своим делам в Штаты и пропал напрочь, а потом вдруг появился, худой, задерганный и неразговорчивый. Мы с Кимом вначале пытались вытащить его в сауну, но он избегал нас и затем вообще ушел в подполье. Ким, которому он все-таки позванивал, говорил, что Дух и с Таськой расстался. Она вроде не хотела разрыва, а он ее прогнал, хотя потом ужасно жалел.

А сегодня вдруг позвонил и мрачно велел приехать. Мне это было совсем не с руки. Нинка просила прийти пораньше. Она плохо переносила беременность...

Дух молча открыл дверь, безо всяких приветствий и рукопожатий, как какую-то диковинку, оглядел меня, повернулся спиной и пошел обратно в комнату. Было непо­хоже, что я для него желанный гость. Он вынул здоровенную бутылку виски и два бокала, притащил кусок довольно непрезентабельного вида колбасы и далеко не свежий хлеб.

- Нам сегодня понадобится много виски, - наконец сказал он. - На трезвую голову этот разговор не пойдет.

- Что такое, Дух? Ты сам на себя не похож.

Он брезгливо дернулся.

- Умирающие редко выглядят как свежие огурчики.

- Умирающие?

- Да, Зверек, умирающие. Мне осталось несколько месяцев. Болезнь вернулась.

Я вскочил и заходил по комнате.

- Погоди, Дух. Зря ты, что ли, столько времени в Штатах ошивался и сумасшедшие бабки заплатил?

Дух усмехнулся.

- Заплатил - не заплатил, но, видимо, нельзя купить себе здоровье чужой кровью.

- Погоди, погоди. Врачи-то что говорят?

- Да то и говорят, опять придется химию делать. А я-то уже грамотный, про свою болезнь все прочитал. При рецидиве после пересадки костного мозга шансы больного снова войти в ремиссию близки нулю. А все сейчас происходит так, как в первый раз. Тогда у меня кровь но­сом пошла, остановить никак не могли. Совали в нос тампоны, пока кто-то не догадался анализ крови взять. А там тромбоцитов с гулькин нос, удивительно, что еще до смерти не закровил. Позвали гематологов. Стали переливать кровь, сделали пункцию. Лейкемия. И пошло-поехало. Химия такая, химия сякая. А это, брат, не сахар. Но гематологи молодцы. Вроде выкарабкался я. У тебя, ска­зали доктора, полная ремиссия. Но это не выздоровление. Человек вроде бы совершенно здоров, но через пару-тройку лет лейкемия, как правило, возвращается. И снова надо делать химию до новой ремиссии, если вообще удастся ее достичь. Вторая намного короче первой, дальше та же музыка, рецидив, химия, снова музыка, но похоронная. Пересадка костного мозга - тоже не гарантия, но шансы выжить намного выше, если деньги не проблема. За рубежом опыта побольше. Я, понятное дело, полез в Интернет выяснять, что да как. Оказалось, процедура, в зависимости от страны и медицинского центра, стоит, на минуточку, от 20 до 100 тысяч баксов. Денег у меня не было. Вот так-то я и попал к тебе в лапы. Ты же - упырь, признайся.

Дух стал совать мне в лицо какой-то листок. Это был его анализ крови.

Я механически взял его в руки.

- Да на фига он мне? Я же все равно в этом ничего не понимаю.

- А что тут понимать? - издевательски спросил Дух. - Ты ж упырь. Погляди. Видишь, тромбоцитов только 15 тысяч. В любой момент могу закровить. Тебе тогда отлить стаканчик на халяву?

Отвечать на эти патологические выпады больного человека я не стал. Пусть выговорится. Я сел и плеснул себе и ему виски.

- На, Дух, пей. Это не кровь.

Что Дух болен лейкемией, я узнал не сразу. Когда мы, с легкой руки Кима, начали вместе ходить в сауну, я сра­зу обратил внимание, что Дух какой-то смурной. И пари­ться не любил, говорил, что вредно для здоровья, выпи­вал осторожно. Но потом потихоньку оттаял, вошел во вкус и как-то по пьянке проговорился про болезнь и необходимость пересадки. Я, естественно, посочувствовал, а что еще? Но помочь ничем не мог до того момента, пока не подвернулись эти «Сибирские дороги». Надеюсь, вы не оказались наивными и не подумали, что я отказался от денег? Я лишь, от греха подальше, громогласно отверг предложение Виктора Юрьевича при свидете­лях в кафе. А он-то сразу раскусил, что я просто работал на публику. Мы встретились еще раз и мило поговорили тет-а-тет. Нужно быть полным дураком, чтобы отказать­ся от полумиллиона при минимальном-то риске. Меня больше пугала не уголовная ответственность, а то, что я проект не сумею протолкнуть. Не дай бог, если б лажанулся, тогда бы точно ответил по всей строгости, но не перед законом. По чистой случайности из-за сентиментального отношения Олигарха к своему автодорожному образованию моих усилий почти не понадобилось. Хуже было, что история с «Сибирскими дорогами» вконец испортила мои взаимоотношения с Тимуром. Он, чего греха таить, давно надоел мне, мешая развернуться в полную силу, что и решило его судьбу. Более того, он стал еще более серьезной помехой, когда я узнал, что «Сибирские дороги» приватно встречались и с ним. И, несомненно, тоже пытались его подкупить. Но только разгневали. Доказать он ничего бы не смог, но испортить мне жизнь - запросто. У меня и раньше нет-нет да и возникала шальная мыль, а не грохнуть ли его. Знаете, начинаешь в шутку баловаться игрой под названием «внезапная смерть нача­льника»: то его машина вдруг сбивает, то он сибирской язвой заболевает. Чем дольше так шутишь, тем четче начинаешь понимать, что всерьез разрабатываешь план убийства. Но найти настоящего киллера легко только в кино. А мне нужен был такой, который не попадется. И все чисто сделает. Чтобы никому и в голову не пришло, что я могу быть с этим делом связан. Меня же обязательно, как заинтересованное лицо, должны были заподозрить…

Время поджимало. Если Тимур, как я полагал, на самом деле собирался рассказать Олигарху, что подозре­вает меня в получении крупной взятки, а проект «Сибирских дорог» - просто большая афера, то он мог сде­лать это в любой момент. И я подумал о Духе. Он как-то в сауне прилично перебрал и полунамеками стал рассказывать про свое боевое прошлое, где-то в юго-восточной Азии, где граждан России вообще быть не должно. И похвастался, что друзья преподнесли ему на память краденую американскую снайперскую винтовку «Windrunner  М96». В тот вечер он был настолько пьян, что я повез его домой, еле до­тащил до квартиры. А там он снова раздухарился и вместо того, чтобы лечь  спать, зачем-то полез на антресоли.

Он достал оттуда чемоданчик, с виду обыкновенный кейс, раскрыл его. Там действительно лежал разобранный карабин и оптический прицел к нему. Все чистенькое, акку­ратненько упакованное, как в боевиках про киллеров.

-   Видал миндал? - спросил Дух. Он еле держался на ногах и глупо улыбался. - А знаешь, сколько стоит? 7500 баксов. По каталогу фирмы. Но за такую цену эту игрушку у нас не купишь.

Потом я узнал, что он мастер спорта по стрельбе. И подумал: а почему бы этому смертнику не заработать себе необходимую сумму, проявив навыки ворошиловского стрелка?

Все люди читают детективные истории и понимают, что, как бы автор ни пытался запутать читателя, он в кон­це должен раскрыть преступление, опираясь на мотив и найденные улики. С мотивом у меня, как вы поняли, было все в порядке. Более того, даже для наших регулярно критикуемых сыщиков он лежал на поверхнос­ти. Обычная ситуация. Относительно молодой энергичный менеджер захотел избавиться от своего босса, чтобы занять его пост. А это означало, что если я планирую преступление и собираюсь собственноручно или чужими руками убрать Тимура, у меня должно быть железное алиби. Заказным убийством давно никого не удивишь. И в итоге что-нибудь бы выкопали. Вместо того чтобы создавать алиби, нужно было сделать так, чтобы улики против меня, как против невинной овечки, просто отсутствовали. Я подумывал, не инсценировать ли несчастный случай, но каждый раз приходил к неутешительному выводу, что обязательно где-то произойдет прокол.

Нужен был человек, стопроцентно уверенный, что на него идет охота. А ружье должно было хотя бы один раз в этого человека выстрелить, но не убить, чтобы у следователей уже была пуля для сравнительной экспертизы с той, которая должна поразить босса. И тогда круг бы замкнулся. Предумышленное убийство Тимура превратилось бы в непредумышленное в результате покушения на совершенно другую персону. И я бы как подозревае­мый вообще вышел из игры. И тогда я придумал эту воз­ню с Машкой. Возложив на нее роль жертвы преследований поклонника-маньяка. Она же так хотела быть актрисой...

Сложнее всего было договориться с Духом. Я долго готовился и как-то так, между делом, за выпивкой, поделился с ним своими неурядицами, тем, какой у меня старый и нудный начальник и как он меня зажимает. Дух согласно закивал и рассказал нечто подобное из своей биографии. Хорошо было бы, если б все начальники подохли. Не желая перегибать палку и торопиться, я увел разговор на обычное ля-ля, а потом, как бы случайно, перескочил на оружие. Дух обожал говорить о технических характеристиках всяких огнестрельных пукалок и о своей снайперской стрельбе. Когда он достаточно наговорился, а я восхищенно поохал, то, как бы из праздного, житейского любопытства я спросил:

- Слушай, Дух. Я, конечно, не думаю, что ты ответишь правду, но все-таки спрошу: тебе людей убивать приходилось?

У Духа появилось странное выражение, затуманенные алкоголем глаза вдруг стали совершенно трезвыми.

- Ты прав, Зверек. На этот вопрос я тебе не отвечу.

Мы выпили еще, а затем я, изображая нерешительность, проговорил:

- Научи меня стрелять из твоей винтовки.

- Зачем тебе это?

Я долго разыгрывал колебания, а потом, как бы решительно их отбросив, произнес:

- Мне нужен твой инструктаж и твоя пушка. Не могу я больше с Тимуром. Представляешь, организовал я тут как-то выгодную сделку, а он вдруг рогом уперся, не будет, мол, наша компания с этими людьми работать, и все. И никаких объяснений. Но меня, слава богу, в тот раз Олигарх поддержал. И сделка прошла. Тимур на меня совсем взъелся, в открытую заявляет: больше, сосунок, ты моей фирме не нужен. И, знаешь, так подленько продолжает: мол, ты даже не думай устроиться в бизнесе в Москве или Питере. Хрен тебя кто возьмет. Все будут знать, что ты нечист на руку. А у него-то связи ого-го.

- Да ты что! Вот сволочь.

Трясущейся от гнева рукой я взял рюмку.

- Понимаешь, Дух. Я на сегодняшний момент человек не бедный, но на мне висит содержание матери и Гришки. В лесу у него все на мои башли сделано, - соврал я, - если потеряю работу, пойду собирать бутылки.

Дух с иронией на меня посмотрел. Я усмехнулся.

- Ладно, преувеличиваю. Но то, что буду сидеть в глубокой заднице, точно. Поэтому не задавай мне лишних вопросов, а дай пушку на время и покажи, как стрелять. Убью гада.

Дух от моих речей совершенно обалдел.

- Ты, что, Зверек! Всерьез?

Я кивнул.

- Идиот! - заорал он. - Ты что, в тюрьму захотел? Загляни для начала, козел, в УК. Почитай 105-ю статью. Ты сам-то людей когда-нибудь убивал? Ты что, полагаешь, в людей стрелять - то же самое, что норму НВП, или как это сейчас называется, сдавать? Да и попадешься ты сразу, Козлодоев.

Я упрямо стоял на своем.

- Дашь ты мне винтарь или нет, я его все равно убью. Мне с ним на одной земле тесно.

- Удивительное дело, - снова заговорил Дух, - я давно уже решил, что времена, когда я всерьез держал в руках оружие, остались в прошлом. И надо же было нарваться на такого жаждущего крови идиота, как ты.

- Я жажду не крови, а справедливости, - хладнокровно парировал я. - Ты бы знал, какая Тимур сволочь. Подлый вонючий гад, лижет зад Олигарху и тайком запускает руки под юбки молоденьким курьершам. Да при том строит из себя святошу.

Дух тяжело вздохнул.

- Ладно. И как стрелять покажу, и как следов не оставлять. Может, одумаешься, пока будешь учиться. Только убьешь ты его или нет, а поймают тебя и упекут. А заодно и меня. Вот уж когда моя лейкемия пригодится. Небось, условным сроком отделаюсь.

- Дух! Ты же золотой мужик! - заорал я радостно. - Тебе цены нет.

Мы снова помолчали, и я с видом, что у меня возник­ла новая идея, осторожно подступил:

- Может, подло с моей стороны... Но ты упомянул про лейкемию.

Дух с любопытством поднял голову.

- Ты же, Дух, знаешь, что я человек бизнеса, и всегда прокручиваю всякие варианты. Может, есть способ убрать Тимура и не попасться? Только выстрел сделаешь ты. А я взамен оплачу тебе операцию по пересадке костного мозга.

Дух выглядел абсолютно спокойным, и я не знаю, что творилось в его голове, но то, что мне самому с большим трудом удавалось сохранять равнодушный вид, оказалось скрыть непросто.

- Знаешь, пойдем-ка лучше окунемся в бассейн.

Я чуть не взвыл от злости. Какой, к черту, бассейн. Говори скорей «да» или «нет».

Мы встали под ледяной водопад. Мне казалось, что струи, ударившись о мою голову, с шипением испаряют­ся, как будто падают на раскаленную сковороду.

А Дух вдруг буднично так спросил:

- У тебя есть деньги на пересадку?

Я чуть не подпрыгнул от радости. Но внешне сохранил невозмутимый вид.

- Деньги я добуду. Столько, сколько скажешь, в пределах разумного. Такую сумму просто из кармана, конечно, не вынуть, - соврал я, у меня, кроме моих сбережений, только взятки было полмиллиона, - но постараюсь. Что-то продам, где-то подзайму, не твоя головная боль...



Я встряхнул головой, отбрасывая воспоминания, и снова оказался в квартире Духа.

Он сидел напротив и разглядывал меня, как экспонат из паноптикума.

- Дух! Что уставился? - спокойно спросил я. Вдруг понял, что передо мной сидит не обвинитель, а просто сломленный страхом смерти человек, который безумно боится, что ему все-таки придется расплачиваться за грехи, и судорожно ищет оправданий и виноватых. Интересно, какие оправдания буду искать себе я? А никакие. Мне нет оправданий. Только, ради бога, не подумайте, что эти слова означают мое раскаяние. Мне не в чем раскаиваться. Я такой же, как все. Не хуже, не лучше, чуть хитрей и решительней. У меня те же 46 хромосом. И я, как лю­бой человек, получил при рождении волю к жизни, инс­тинкт самосохранения. Ни одно существо в природе не уступает дорогу без борьбы, всегда кто-то оказывается побежденным. И поэтому смерть человека, загораживающего кому-то дорогу, является вариантом проигрыша и закономерным следствием сложившихся обстоятельств. Я вовсе не кровожаден...

Вот он сидит и злобно на меня смотрит, как будто я заставлял его силком. Всего лишь предложил сделку. Может, юридически незаконную. Но, совершенно очевидно, взаимовыгодную. Я тебе - деньги на спасение твоей жизни, а ты мне в обмен - жизнь другого человека. И я абсолютно не виноват в том, что пересадка костного мозга не принесла ожидаемого результата и Дух скоро умрет, хотя сожалею. Но умру и я. Несколько позже.

- Слушай, Дух, - сказал я. - Если тебе от этого станет легче, могу признать, что я чудовище. Пью кровь невинных младенцев.

- Перестань паясничать! - зло бросил Дух. - Или живым отсюда не выйдешь. Не забывай, мне теперь все равно.

Я изобразил карикатурный испуг и, съежившись, сел.

- Ой, пожалуйста, не надо, мой милый, хороший Душок, - запричитал я. - От тебя же просто смердит трупами, может, это уже начинает заваниваться твое гнойное тело?

Дух вскочил, казалось, он на самом деле меня сейчас убьет. Я спокойно встал.

- Успокойся и сядь, - приказал я. - Убить меня не так легко, а тебе лучше бережней относиться к каждому прожитому дню. Их у тебя осталось не так уж много. И вообще скажи-ка мне, милосердный друг, если ты такой чувствительный, то зачем грохнул несчастную старуху? Она-то тут при чем? Мы ведь об этом не договаривались. Или решил потренироваться на кошках?

Дух как-то обреченно на меня посмотрел и снова сел.

- Сволочь ты, сволочь, - почти нараспев загнусавил он, раскачиваясь из стороны в сторону. - Не убивал я бабку.

- Ага, - сказал я, - она сама все сделала. Накрасилась, взяла букетик, ровненько легла и воткнула в себя нож, не оставив на нем отпечатков пальцев.

Дух затряс головой.

- Все вышло случайно, - в отчаянии завопил он. – Мне же нужно было продолжать запугивать Машу. Болтливая сорока проговорилась, что получила букет роз, который принесла красивая девушка. Я хотел под каким-нибудь предлогом этот букет перекупить, чтобы цветы снова вернулись к Маше. Бабка меня спокойно впустила, узнав собеседника с улицы, и мы начали торговаться. Ну, она стала волноваться, кудахтать, что я хочу обмануть беспомощную пожилую женщину. И вдруг завалилась на пол. Лежит без сознания, хрипит, задыхается, изо рта пена. Наклонился, пульс пощупал, нет его, а от нее такой знакомый мне кисловато-тухлый запах идет. Я-то этого запаха нанюхался. Смерть так пахнет. В больницах насмотрелся, как другие умирают... Так мне эту бабку вдруг жалко стало. Ведь помрет и «скорой» не дождется. И кто его знает, может, мучается сейчас ужасно. Как это на самом деле происходит, знать-то никому не дано. Ну и воткнул я ей нож в сердце, чтоб не мучилась. Знаешь, есть в рыцарском кодексе такое понятие - «удар милосердия».

Я, конечно, не девушка, но у меня округлились глаза: ничего себе специалист по эвтаназии...

- Дух! Плюнь. Перестань себя корить. Ты же вояка. Убийство, как ни крути, не может быть оправданным. Но может быть целесообразным. Ты вообще не убийца, а инструмент в моих руках. Так что успокойся. Грех падет на мою душу, я это переживу. Не вешай носа. Иди снова на химию. Залезь в Интернет, посмотри, что там врачи придумали нового. Понадобятся деньги, этот вопрос вполне решаем и не потребует бюрократических проволочек.

- Зверек! - снова заговорил он. - Ты очень хитрая сволочь. Ты меня почти убедил: быть киллером - та же работа. Если бы меня мучали колебания нравственного порядка, я бы на нее не согласился. В той, другой моей жизни, я как-то со своими ребятами заблудился в джунглях и попал на территорию противника. У нас было мало шансов выжить, и мы решили, в случае чего, раненых не понесем, будем добивать. Нас было семеро, вернулись четверо. Из невернувшихся троих никто не просил пощады. Так что старушку я тоже убил из милосердия. А твоего буржуина вообще было убрать несложно, у него и охраны толковой не было. Да ты мне еще насвистел, какой он гадкий...

- Я вполне смиренно тащу груз совести, - продолжал он, - которая давит на меня в связи с этими убийствами. Он не тяжелей, чем от убийств на войне. Однако я не могу мириться с угрызениями совести за преступление, которое не совершал.

- Объяснись, Дух.

- Ты этого хочешь? - с явным злорадством поинтересовался Дух. - Хорошо. Убрав твоего Тимура и получив деньги, я, как ты знаешь, целиком занялся своей болячкой и уехал в Штаты. Пробыл там несколько месяцев, совершенно отключился от событий, которые происходили здесь. Вернулся и какое-то время жил надеждой начать новую жизнь. И понятия не имел, что Машки больше нет. Мне об этом случайно сказал Кимирсен. Я пришел в ужас. Такая молодая красивая девчонка, да еще, как выяснилось, беременная. Наверное, попала в аварию? Но Ким сказал, что ее, как актрису, преследовал какой-то псих. Он пытался ее убить и, в конце концов, несмотря на ментовскую охрану, сумел проникнуть в дом и зарезать.

Дух встал и заходил по комнате.

- Зверек! Машку, получается, убил я!

- Что, правда что ли? - подыграл я.



…Мои мысли вернулись к тем дням. После тяжелого разговора с Нинкой, когда она четко дала понять, что не намерена продолжать наши странные отношения, я почувствовал себя загнанным в угол.

А по смерти Тимура, когда все наконец решили, что это результат неудачного покушения на Машку, милиция начала буквально рыть землю и тщательно Машку охранять. На мое счастье, не особенно интересовались моими друзьями. Кстати, спасибо покойной старушке. Дух ее очень своевременно кокнул. Кому теперь в голову могло прийти связать эту смерть и преследования Машки с от­ставным майором ФСБ? Его «Windrunner», понятное де­ло, нигде официально не фигурировал. И, как это бывает, «висяк», в отсутствии новой информации и звонков от маньяка, стал отходить на задний план. Произнеся по телефону через несколько дней после убийства Тимура сакраментальную фразу «в следующий раз я не промахнусь», он посчитал свое дело сделанным и отвалил. Дух даже совал мне свою «квакалку», но я не рискнул...

Ни от случайных свидетелей, ни от видеокамеры избавиться нельзя. Вспомнился Олигарх, его маскарадный на­ряд. Ходит же по городу всем известный, многократно виденный всеми на экране телевизора и на газетных фотографиях человек, и никто его не замечает. Самым важным фактором была простота маскировки, позволявшая мне легко превращаться обратно в Родиона. Для этого я купил дешевый неброский плащ и дурацкую лыжную ша­почку, а внешность решил состарить с помощью седого парика, усов и очков. Вряд ли кто-нибудь на улице обратил бы внимание на пожилого, просто одетого человека с сумкой, из которой торчат картошка и пакет молока. Но в подъезде я мог за секунду снова стать таким, каким был. В противном случае Машка не пустила бы меня в квартиру...

За день до того я сдал свою машину в гараж. В ней после некоторых манипуляций начинало что-то противно дребезжать.

Накануне не спал всю ночь. Максимально отодвинул­ся от Машки, чтобы не чувствовать тепло ее живого тела. А она еще, как назло, спала беспокойно и ворочалась. Не знаю, что ей снилось, но один раз она тоскливо пробормотала сквозь сон «Родик, Родик». Я думал, у меня случится инфаркт.

Утром Машка выпроводила меня, наказав, чтоб возвращался пораньше. Она и не подозревала, насколько скоро я вернусь.

Я неторопливо пошел, легонько размахивая дипломатом, в сторону проспекта Мира. На улице практически никого не было, да и не нужен был я никому. Дойдя до гаражей, юркнул в просвет между ними. Там, под бесхозным фанерным щитом, лежала сумка с маскарадными вещичками, продуктами и букет красных гвоздик...



- Родик! - воскликнула Машка, снимая цепочку. - Ты что-то забыл?

- Ключи, - ответил я, не глядя ей в глаза, и ударил кастетом в лоб. Бил изо всей силы. Знал: если она не потеряет сознание или застонет, я не смогу продолжать. Но тело беззвучно откинулось назад. Я снова надел плащ и подошел. Маша упала, опрокинувшись навзничь. Это просто кукла, сказал я себе и пробил ее грудь ножом насквозь...

В офисе во время обеденного перерыва я вышел прогуляться и в маленьком дворике одного из старых домов засунул пакет с маскарадным костюмом в помойку.

Из кабинета я сделал несколько бесполезных, но важных по плану звонков домой. Затем, попросив Генриетту помочь мне дозвониться до Машки, к концу рабочего дня связался со Скворцовым...

Женщина лежала в той же позе, в какой я ее оставил.

- Какой ужас! - только и сказал я, взглянув на убитую, и отвернулся. Я ждал, когда мне начнут задавать положенные вопросы, но попросил Скворцова перейти в другое место. Рядом с трупом я находится не мог. Отвечал механически монотонно. Когда я снова увидел мертвую Машку, в моей душе как будто все в один момент выгорело. Я вообще был не я, а манекен. Скворцов сочувствовал. Он думал, что понимает мое состояние, объясняя его горем утраты возлюбленной. А, может, он парадоксальным образом был и прав, только горе было в том, что я сам себе причинил горе. Но изменить ничего не мог и каяться или сожалеть не собирался.

Наконец криминалисты оставили меня в покое и забрали тело. Спектакль закончился, актеры разбрелись по уборным, свечи бала погасли. Покопавшись в кармане, я вытащил свой мобильник.

- Нина! - сказал я, - Машу убили.

И заплакал...



Дух стоял разъяренный посередине комнаты. Он в который раз обзывал меня сволочью, позабыв другие оскор­бительные слова. Не знал, что ничего обидного в этом слове нет. Оно происходит от глагола «сволочь» с ударением на втором слоге, т.е. «отнести». Команда, отдаваемая простолюдинам на Руси. Всего лишь указание на низкое происхождение, а мы и не скрываем, что пажеских корпусов не кончали.

- Сволочь! - кипя от гнева, повторял Дух. - Да как ты мог даже подумать, что я способен убить Машу? Да, я играл роль маньяка-преследователя. Но чтобы поднять на нее руку... Убить такую бабу... - Он начал буквально задыхаться от ярости. - Это ты! Больше некому. Ты, сволочь, убил ее так, чтобы все подумали на маньяка.

Дух вдруг замер.

- Черт! Я только сейчас догадался. Ты все эти убийства спланировал заранее... Ничего не скажешь, ловко задумано. Получил место директора фирмы, женился на дочери олигарха...

Я попытался переключить его внимание на что-нибудь другое.

- Миш! А ты тогда в лесу здорово придумал эту спиритическую историю, я даже и не подозревал, что в тебе скрывается такой рассказчик. В какой-то момент я почти поверил, что духи существуют.

А сам вспомнил, как я ловко снял нитку с упавшего перед Машкой колышка, когда вертел его в руках. Ту нитку, за которую, чтобы повалить его, незаметно дернул Дух.

Лицо Духа приняло странно спокойное выражение.

- А с чего ты решил, что мой рассказ выдумка? Я, когда заболел и понял, что моя жизнь висит на волоске, увлекся спиритизмом. Смерть, Зверек, это страшно. И я действительно попробовал вступать в контакт с загробным миром.

- Дух, ты всерьез считаешь меня наивным дураком? И хочешь отравить мою жизнь байками о загробной каре, которая меня ждет? Думай-ка лучше, брат, о своих грехах.

- Это не требует большого усилия, - грустно проговорил Дух, - я убивал из-за денег в надежде обмануть собственную смерть... Но в сценарий разыгранного спектакля не входила гибель Маши.

- И что ты предлагаешь? - я сосредоточился. Кажется, лирика кончилась и Дух собирается перейти к делу. - Воскресить ее?.. Воистину воскресе?

- Не ёрничай, кретин! - отрезал Дух.

Смотри, он вспомнил еще одно обидное слово.

- Я конченый человек, - тяжело ронял он, - и скоро умру. Но не хочу, чтобы на мне висел грех Машиной смерти. Не могу позволить, чтобы твое благосостояние было построено на ее крови. Я собираюсь явиться в прокуратуру с повинной.

- Являйся на здоровье, - спокойным голосом сказал я, судорожно прикидывая варианты решения этой свалившейся на голову проблемы. - Только что ты докажешь? Тебя подведет твой же «удар милосердия». Не забывай, за мной будут стоять лучшие адвокаты Олигарха, - издевался я. - Кто тебе поверит? Ты - смертельно больной человек с неустойчивой психикой. Еще тогда, во время отпус­ка у Гришки, ты тайно влюбился в Машу и ужасно ко мне ревновал. Не видя реальной возможности добиться ее взаимности, ты решил ее преследовать, наслаждаясь ее страхом и беспомощностью, а потом убить. Ты еще там устроил напугавший Машку спиритический сеанс, после которого она чуть не погибла в лесу. Ты убил ни за что несчастную старуху, показав Маше, какой ты всесильный. Ты специально договорился с сообщником, он выполнил твое поручение, пока ты находился за границей. А теперь сознавайся, кто твой сообщник, Дух?

Дух затравленно вперился в меня. Импровизация сработала. Я снова налил виски. Мы выпили. Я встал и потянулся. Затекли ноги. Спросив разрешения, вышел подышать свежим воздухом на балкон.

Его дом далеко на окраине Москвы. Сразу за дорогой начинался лес. Было уже совсем темно. Холодный ветер обдувал мое разгоряченное лицо. Плохо, что одновременно всем хорошо не может быть. Места не хватает. Борьба за существование. Kampf ums Dasein.

Так прошло минут десять. Я начал мерзнуть. У Духа кончилось терпение дожидаться меня, он выполз на балкон и встал рядом.

- В тюрьме тоже есть врачи, - твердо произнес он.

Я вынул руку из кармана, из него с неприятным треском вывалился на каменный пол мой мобильник. Я присел.

- Нервничаешь, Зверек. Вещи роняешь.

- Ага, - ответил я и, резким движением снизу обхватив Духа за ноги, выбросил его с балкона.

Перегнулся и глянул вниз. Меня не столько интересовало тело после падения с девятого этажа, сколько нали­чие случайных зрителей. На мое счастье, никаких внезапно притормаживающих машин, хлопанья окон и женских криков я не услышал.

Я сходил на кухню, вынес в коридор табуретку, залез на антресоли. Именно там Дух хранил дипломат с карабином. Я не ошибся. Чемоданчик, ни от кого не прячась, аккуратненько стоял у стеночки. Я вытащил его и вышел из квартиры. С невозмутимым видом спустился на лифте вниз, подошел к своей машине, бросил туда находку и вернулся в дом своего приятеля. Прокашлявшись, набрал номер телефона милиции, попросил срочно приехать - только что на моих глазах мой друг выпрыгнул из окна...

Какой-то замухрышного вида старлей записывал мои показания.

Да, сказал я, погибший - мой друг Михаил Духов. Вместе учились в школе, а потом прошло много лет, случайно встретились и время от времени начали видеть­ся втроем с еще одним нашим однокашником, Сергеем Кимом. Особенно близки не были, но вместе ходили в сауну и проводили отпуск. О его работе мне ничего практически не известно. У нас в компании не было принято задавать лишние вопросы. Девушка у него была. Звали Таисия, фамилию не знаю. Они недавно расстались. Могло ли это быть причиной самоубийства? Думаю, нет. Еще у него есть мама. Где живет и как зовут, мне неизвестно. Где-то с год назад у него лейкемию обнаружили, он пролечился и вошел в состояние ремиссии. Но врачи предупредили, что болезнь скорее всего вернется, если не сделать пересадку костного мозга. Для этого он полетел в Америку, и на какое-то время пропал. А сегодня позвонил и попросил приехать. Если б знал, чем это кончится... Мы с ним выпили, а потом он возьми и скажи: «Родька! Ты знаешь, пересадка не удалась, клетки не прижились». И показал мне листок с анализами. Вон валяется на столе. Я в этом ничего не понимаю, но там кто-то патологию подчеркнул красным. Видимо, сам. Я его, конечно, попытался ободрить, но он отмахнулся и заявил, что это - конец, он посмотрел в Интернете и понял: шансы выжить минимальны...

Вы можете понять мое состояние. Болтал я, болтал и, гляжу, вроде успокоился Михаил. Мы снова выпили, покалякали «за жизнь». А потом он вдруг и говорит: «Знаешь, Родик! Душно. Может, балкон откроем?» Миша открыл дверь и вышел. А я отвлекся. Собрался домой позвонить и сказать, что задерживаюсь. И даже не видел, как он сиганул. Только вскрик услышал... Минут пять просидел в шоке, пошевелиться не мог, а затем позвонил вам и в «скорую».

Оттарабанив экспромтом эту историю, я подписал в нужных местах все бумажки, и менты отпустили меня.

Я ехал домой и думал, какую историю расскажу Нинке, хотя и та правдоподобная белиберда, которую я наплел милиции, выглядела вполне съедобной.

На одном из перекрестков, переключая скорость, задел рукой чемоданчик с «Windrunner»ом. Хорошая штука, подумал я. Жалко выкидывать. Гришке, что ли, отвезти? Пусть забавляется.

А еще в бар, что ли, по дороге заехать? Nuns est bibendum*.

________________

*Nuns est bibendum (лат.) - Теперь выпьем.

Комментариев нет :

Отправить комментарий