Виталий КОРОТИЧ: ПОНИМАЕТЕ, ЖИЗНЬ — ОНА УЖАСНО ПРИЯТНАЯ ШТУКА

Софроновским, сурковским «Огонек»

Когда-то был, а я приехал в Киев,
И были у меня глаза такие,
Что девушек сбивал я взглядом с ног.
Навстречу мне красавицы шли скопом,
И друг мой, врач, на них глядел с тоской,
А из его кармана перископом
Торчал забытый в спешке стетоскоп.
Еще до всех Америк, всех Италий
Был Киев заграницей для меня.
И я врачу тогда сказал: «Виталий,
Мы будем знамениты — ты и я».
А нынче снова дрожь меня колотит,

Ведь в Киеве опять я наконец,

И рядом, словно в юности, Коротич —

Друг навсегда и гласности отец.

Евгений ЕВТУШЕНКО

 В. Коротич:

- Из поэтов моего поколения, живших в Москве, ближе всего мы сдружились с Робертом Рождественским. Нам всегда было интересно вместе, мы посвящали стихи друг другу; кроме того, он переводил меня на русский, а я Роберта — на украинский.

ВИТАЛИЮ КОРОТИЧУ

Хочу, чтоб в прижизненной теореме

Доказано было судьбой и строкою:

Я жил в эту пору. Жил в это время.

В это. А не в какое другое.

Всходили знамена его и знаменья,

Пылали проклятья его и скрижали...

Наверно, мы все-таки что-то сумели

Наверно, мы все-таки что-то сказали…

Проходит по ельнику зыбь ветровая...

А память, людей оставляя в покое,

Рубцуясь и вроде бы заживая, —

Болит к непогоде, болит к непогоде.

Роберт РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

Двадцать лет назад Виталий Коротич, возглавлявший журнал «Огонек», получил самую престижную в журналистике премию — звание «Международный главный редактор года».

Удивительно тогда встали звезды: народу понадобилась (а исторические условия позволили ее породить) журналистика, какой не видели целые поколения советских людей, а именно: просто называющая вещи своими именами. И выяснилось вдруг:  в ряду нескольких очень хороших и достойных изданий «называть  кошку кошкой» удавалось лучше всех именно «Огоньку». Отсюда – и фантастические тиражи, и, можно сказать, ненормальная, прямо-таки попсовая популярность многих «огоньковцев». Ну, и журналистский мир всего мира признал это продвижение заслуживающим внимания, отдав его лидеру лавры «главного» главного редактора.

Почему сегодня стоит вспомнить об этом? Потому что, мы убеждены, такая журналистика будет обязательно снова востребована в России – так сказать, не точечно, как сейчас, а во всеобщем масштабе. Стране неизбежно придется выбираться из провала, куда ее обронили архитекторы и труженики суверенной демократии. Будут возрождены суд, и вообще нормальная система правосудия, выборы властей и руководящих персон, подотчетность чиновников общественным структурам (а не наоборот). И все это, как и возрождение авторитета страны в мировом сообществе, будет возможно только при полноценной свободе слова, независимой и несервильной прессе.

Может быть, это случится уже после нас. А может быть, и послезавтра. Как говорится, кризис покажет.

Семидесятидвухлетний Виталий Коротич считает, что в жизни ему везло — он никогда не устраивался на работу, она сама его находила. После окончания школы с золотой медалью его отправляли в Московский государственный институт международных отношений, но Виталий Алексеевич пошел по стопам родителей в мединститут, а когда получил там диплом с отличием — взяли на работу в институт имени Стражеско.

Вскоре молодого поэта избрали секретарем Союза писателей Украины, но через три года выгнали. Виталия Алексеевича это обстоятельство не очень расстроило, говорит, мол, избрали сами и выгнали тоже без его участия. Потом около девяти лет Коротич нигде не работал: жил в Латвии, в Грузии, в России, делал то, что хотел — писал. Его много издавали, в том числе и на английском...

В середине 70-х по распоряжению первого секретаря ЦК Компартии Украины Владимира Щербицкого Виталия Коротича назначили редактором журнала «Всесвiт», который печатал произведения иностранных авторов и стал впоследствии самым успешным коммерческим проектом того времени. В 1986 году секретарь ЦК КПСС Александр Яковлев, архитектор горбачевской перестройки, инициировал назначение Виталия Коротича в Москву на пост главного редактора журнала «Огонек». Когда Коротич пришел в редакцию, всесоюзный тираж издания не превышал 400 тысяч экземпляров, а под его началом дорос до пяти миллионов и изменил представление читателей о советском прошлом.

В 1989 году Виталия Коротича назвали лучшим редактором мира. В 1991-м пригласили на работу в США. В Бостонском университете Виталий Алексеевич стал профессором, читал лекции до 1998 года. А потом вернулся в Москву, потому что украинского гражданства он лишился в 1991 году автоматически: когда меняли паспорта, его в стране не было, а когда появился, необходимо было доказывать свое гражданство.

Во время встречи с журналистами, состоявшейся в редакции киевских газет «ФАКТЫ» и «СОБЫТИЯ», Виталий Алексеевич признался: «Мое возвращение домой было долгим и непростым...»

 — Виталий Алексеевич, 20 лет назад вы были признаны лучшим редактором в мире. Помните, как вам вручили журналистский «Оскар»?



— Да, случилось такое в 1989-м. Я тогда редактировал «Огонек». Меня пригласили в Нью-Йорк, вручили медную доску. За что — не знаю. А потом позвонила жена и сказала: в программе «Время» сообщили, что я переехал в США и... попросил там убежище. За это мне, дескать, что-то там дали.

Я вернулся в Москву. А в моем доме, только в соседнем подъезде, жила диктор программы «Время» Аня Шатилова. Встретил ее на улице и спрашиваю: «Ты что, с ума сошла?» А она только рукой махнула: «Да это там!..» Но никто ничего не опроверг.



— Виталий Алексеевич, а когда вы почувствовали, что можете поехать работать в США? Не в тот ли момент, когда вам вручили тяжелую медную доску?



— Нет. Первое мое знакомство с Америкой произошло раньше. Значит, шел 1965 год. Я — молодой поэт. А в СССР после хрущевской оттепели был очередной приступ дружбы с Западом. И по этому случаю из ЮНЕСКО прислали в Союз приглашение для молодого поэта в США. На полгода! Правда, было условие — молодой поэт должен был хотя бы на бытовом уровне знать английский язык и быть чуть-чуть известен. В 1965 году в Торонто (Канада) как раз издали маленькую книжечку со стихами Лины Костенко, Василя Симоненко и моими. То есть чуть-чуть меня знали. А английский... Я ведь окончил киевскую 92-ю школу на бывшей улице Ленина, теперь это улица Богдана Хмельницкого. Английскому языку нас там обучали. Кстати, выпускников-медалистов этой школы всех в приказном порядке отправляли в Московский государственный институт международных отношений. Видимо, был какой-то замысел готовить дипломатов. Но я свой аттестат украл и пошел в мединститут: ни в какой МГИМО идти не собирался.

И вот в 1965-м я поехал в США, будучи полным нахалом, ничего не соображая. Но я хотел узнать Америку! И через месяц, когда улучшился мой английский, я уже везде выступал. А в конце четвертого месяца пребывания в США в городе Миннеаполисе я однажды вечером немножко выпил. Шел по улице, подпрыгнул — я любил доставать ветки, — но неудачно приземлился. Повредил лодыжку. Две недели провалялся с ногой и уехал домой. Америки мне на первый раз хватило.

Потом была еще командировка в Канаду на полгода. А после этого меня очень долго никуда не выпускали.

Понимаете, на моем восприятии Америки сказывалась, наверное, психология киевского парня, у которого за плечами была война, бурное уличное детство. Поэтому комплексов ни перед какими америками у меня не было.



— Может, вы чувствовали себя, как говорят, чужим среди своих?



— В странах с другой цивилизацией, например, в Японии, Корее, я действительно чувствовал себя не в своей тарелке. В США же все приезжие, все — чужие. Так что там легче. Во время моей работы в Бостонском университете моими коллегами были голландец, чех, итальянец, кто-то еще...

Остаться жить в Америке? Если бы здесь стреляли, вешали, что-нибудь такое делали, то такая мысль могла бы возникнуть. А так: зачем? В Америке я зарабатывал деньги, которые мне давали возможность устраивать свою жизнь здесь. Там я набирался знаний. Думал, комплекс этих знаний может пригодиться здесь, когда приеду. Но это было одним из моих глубоких заблуждений, потому что мои знания никому не пригодились. И я свой американский диплом академика повесил на чердаке на даче. А для студентов написал учебничек на английском — о пропаганде.



— О ее вреде?



— Я написал о пропаганде переходного периода: от советской власти к неизвестно чему. Вот этому, которое держится на анекдоте: человек выловил бутылку в окияне, из бутылки появился джинн и спрашивает: «Чего ты хочешь?»— «Ну, хотя бы «Мерседес», дворец...» Джинн говорит: «Да все можно». Тогда человек начинает перечислять: «Еще это, это... Ну, джинн, делай!» А джинн и говорит: «Деньги давай».



— Виталий Алексеевич, а вы не хотели бы вернуться в журналистику?



— Понимаете, я бы мог работать журналистом, но после советской власти это стало трудно, потому что я знаю, как обманывать ЦК, а вот как обманывать банкиров — нет. У меня нет достаточной квалификации (смеется).

Когда я редактировал «Всесвiт», у меня был оригинальный стиль предисловий. Вот, скажем, роман «Крестный отец» в СССР был запрещен к публикации потому что, дескать, там о мафии, бандитах, все это чуждо нашему советскому человеку!.. Что делать? Я нашел генерал-лейтенанта милиции, говорю ему: «Старик, прекрасный роман...» Он читает. А потом мы пишем предисловие, в котором аргументированно доказываем, что роман помогает понять психологию преступника, поднимает на новый уровень работу правоохранителей и т. д. Генерал подписывает. «Всесвiт» печатает «Крестного отца»...

А история с публикацией в нашем журнале романа Хемингуэя «По ком звонит колокол»! Его ведь тоже запрещали из-за фразы: «А ты знаешь, что у Долорес Ибаррури, между прочим, сын в Москве, а ты тут под пулями лежишь?» Все, этого было достаточно для запрета романа. Но мы в предисловии написали: сын Долорес Ибаррури Рубен Ибаррури героически погиб в Сталинграде, в танке... И напечатали роман! Такая тактика у меня была.

Я стиль своих дурачеств даже ввел в систему. У Егора Лигачева (секретарь ЦК КПСС, член Политбюро ЦК КПСС с 1983 по 1990 год. — Ред.) в его воспоминаниях есть целая глава о том, что я — дурак. Дело в том, что я ему так морочил голову, что он в конце концов поверил в то, что я страдаю... слабоумием, и отстал со своими претензиями.

Понимаете, когда ты убеждаешь начальника в том, что он умный, а ты дурак и не можешь подняться до его уровня, и только в этом причина того, что распоряжение начальника не выполняется, это помогает снять многие проблемы.

Например, в газете «Правда» вышла статья, критикующая меня, редактора «Огонька». Отдел пропаганды ЦК обязал перепечатать ее в следующем номере нашего журнала. Я не перепечатал! Почему? Когда звонил завотделом пропаганды, я ему говорил: «Вы понимаете, вот редколлегию не могу собрать. Это ж такой ужас! Они ж все кто где! Но я соберу в ближайшие дни...» Проходит месяц, о статье забыли...



— А как вы убедили начальство разрешить снять орден Ленина с обложки «Огонька»?



— Кстати, перед этим мы в редакции одними из первых в СССР распустили парторганизацию. Просто собрали партсобрание и приняли резолюцию о том, что «сегодня, когда в стране действует многопартийная система, нет смысла держать в редакции ячейку только одной партии. Члены КПСС могут стать на учет в типографии, в домоуправлении, где угодно, а мы в редакции всегда будем рады выслушать их мнение...»

Короче, парторганизацию мы распустили, естественно, никто из сотрудников не стал на учет в домоуправлении, типографии и т. д. Так тихо, без шума и пыли, закрылась первая в стране партийная организация. А потом мы сняли орден Ленина с обложки. Тогда уже, собственно, многие понимали, что никому это не нужно, но ЦК надо было делать вид, что ничего не происходит. И когда меня вызвали на ковер, я им сказал: сейчас новое время, вы же на пальто орден носить не будете, а на обложке у нас сейчас там девочки всякие, как же родной вождь будет рядом с ними? Все понимали, что мы валяем дурака, но объяснение приняли.

А вот с тем, чтобы убрать с первой страницы надпись: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» вообще проблем не было. Просто снял, и никто у меня ничего уже не спрашивал.

Понимаете, ведь была очень интересная система. Сегодня ничего этого нет, а я нет-нет, да иногда и вспоминаю, как Горбачев меня вызывал на ковер, орал. А потом Александр Яковлев (с 1986 года — секретарь ЦК, курировавший вопросы идеологии, информации и культуры. — Ред.) успокаивал: «Михал Сергеич не на тебя орал, ему председатель КГБ Крючков сказал, что тебя надо уволить. Так что он... для Крючкова на тебя орал».



— Виталий Алексеевич, а как «Огонек» финансировался?



— Да никак! В год мы зарабатывали 70 миллионов рублей — были самым прибыльным изданием в СССР. Когда я пришел на должность редактора, тираж «Огонька» составлял около 400 тысяч экземпляров, а через год уже было пять миллионов. При этом зарплата у нас была в три раза меньше, чем в газете «Правда», но они ведь были органом ЦК. Зато у нас была репутация. Ее не купишь.



...Помню, в Киеве недалеко от меня на нынешней Шелковичной доживал свои дни драматург Александр Корнейчук, — вспоминает Виталий Коротич. — Он праздновал день рождения 25 мая, а я — 26-го. Однажды в мае я приехал из Москвы, и он меня зазвал к себе по случаю дня рождения. А на следующий день я выступил с ответным предложением. Два дня пили, было хорошо, и он начал ко мне ходить. Я жил тогда на улице Суворова. Александр Евдокимович ходит и ходит, и рассказывает о своем ужасном одиночестве. Показывает фотокарточки: «Смотри, вот я и Сталин, вот я и Молотов, вот я и этот... Вот одна моя премия, вторая, третья...». А рядом-то с ним — никого! Полная пустота!..

Незадолго до смерти Александр Николаевич Яковлев издал книгу переписки членов Политбюро с деятелями литературы и искусства. И там есть потрясающая вещь. Сталин пишет Корнейчуку: «Прочел твою пьесу «В степях Украины». Интересно. Две реплики я вписал сам, думаю, это не повредит».

Вот так, понимаете! Естественно, Корнейчук получал и Сталинскую премию, и другие. Но ведь жил он подневольно, хотя его и превозносили... В итоге же Корнейчук получил смертельное одиночество в конце жизни!



— Работая в «Огоньке», вы встречались с президентами, королями. Разговоры по душам были?



— Нет, беседы были нормальные. Помню, записывал интервью с президентом США Рональдом Рейганом. В конце встречи спросил его: «Скажите, вот вы в своей жизни осуществили все американские мечты: стали богатым человеком, кинозвездой, президентом. Вы счастливы?» Рейган подумал, а потом говорит: «Я все это делал, не ломая себя, оставаясь собой. Раз, оставаясь собой, я смог всего этого достичь, наверное, я могу быть счастлив». И я подумал, что это хороший, поучительный ответ: важно достигать чего-то, не ломая по дороге себя на мелкие части...



— О себе такое можете сказать?



— Нет, не могу.



…— Виталий Алексеевич, вы любите Киев?



— Да это вообще мой единственный город! Я родился на нынешней улице Богдана Хмельницкого. Потом жил на Печерске, в Пассаже. Киев — мой главный город, здесь все было, и хочется, чтобы с ним были связаны только хорошие воспоминания.

В Киеве у меня были места, которые просто мне дороги. Я даже не знаю, чем. Помню, в конце войны немцы выселили людей из центральной части Киева, и мы с мамой какое-то время жили в Голосеево, где-то возле сельхозакадемии. Я, естественно, ходил по окрестностям, искал приключения. И нашел — склад немецких боеприпасов и оружия. Залез в окно абсолютно без патриотических мыслей. Наверное, если бы был советский склад, то тоже залез бы! Набрал патронов себе в карман и собираюсь назад в окно. В это время в помещение зашел немецкий часовой. Я бросился наутек, бежал, рассыпая эти патроны, а немец свистел мне вдогонку, хотя обязан был в меня стрелять. Помню этот случай до сих пор.

А однажды во время войны утащил минометную мину — и... упал с нею. Мина подо мной начала крутиться! Я стал рядом и смотрю, как она повертелась-повертелась и... перестала.

Вот иногда и думаешь, что, наверное, там высоко все-таки расписал кто-то план твоей жизни. Ведь десять раз мог погибнуть, но, видимо, к тому моменту я не все запланированное сделал...



— Во время ГКЧП, когда вас внесли в список тех, кто подлежит уничтожению, не испугались?



— Да, в этом списке я был 36-й. И очень гордился тем, что Ельцин был там, кажется, 53-й (смеется).

Знаете, что интересно? Летом 1991-го я решил совершить последний антиобщественный поступок — договорился об интервью с президентом Тайваня. До этого никто из наших советских журналистов с ним не общался. Ведь Китай не считает Тайвань полноценным государством. Но я честно предупредил Рогачева, замминистра иностранных дел СССР, о своем намерении. Он развел руками: «Ты с ума сошел! Китай пришлет нам ноту...»

Тем не менее, я поехал. И надо же такому случиться — лететь в Тайбэй, столицу Тайваня, должен был из Нью-Йорка 19 августа 1991 года, как раз, когда случился ГКЧП... О том, что произошло в Москве, мне рассказали коллеги с радио «Свобода». Сижу я в США и думаю: я лечу на Тайвань, у нас в СССР переворот, выходит, я остаюсь на Тайване, ведь виза у меня одноразовая... Что я там буду делать, на Тайване?..

Короче говоря, я не полетел. Был скандал, тайваньцы ужасно разобиделись за своего президента. Но переживать по этому поводу мне было некогда. В тот же день меня начали таскать по американским телеканалам.

Помню, участвовал в очень хорошей передаче: журналист Макнил в студии в Вашингтоне дискутировал со своим коллегой Лераром, который был в Нью-Йорке. И я у него. В Вашингтоне у Макнила в студии сидел беглый советский кагэбист — в парике, в очках, чтобы его не узнали. Я начал говорить какие-то банальности по поводу ГКЧП: хунта, банда, не позволим, не потерпим, наш народ отстоит демократию и так далее в том же духе.

А кагэбешник прокомментировал ситуацию просто гениально: «Вы понимаете, в чем дело? Это — не переворот! Перевороты не делаются в понедельник, настоящие перевороты совершаются в пятницу или, в крайнем случае, в субботу. Чтобы люди в понедельник вышли на работу, а везде уже стоят часовые, посты, везде все захвачено: почта, телеграф. А это — не переворот».

После слов кагэбешника я себя чувствовал таким профаном! (Смеясь.)

Кстати, перед тем, как случился ГКЧП, у меня уже был подписан контракт на год с Бостонским университетом. Так что в какой-то степени переворот мне помог реализовать свое желание попробовать себя еще и на преподавательском поприще в США. Мне интересно было. А вскоре СССР развалился, все мои сбережения здесь сгорели. И мне в США еще на два года контракт продлили. Потом дали пожизненный. Потом я понял, что хватит. Получать американское гражданство? Зачем? Ведь я терял все: дом, семью (сыновья после учебы в Бостонском университете вернулись в Москву), Киев...

Я и так Киев потерял, ведь когда в 1991-м все развалилось, я был в Америке, к тому же уехал туда из Москвы, поэтому автоматически стал гражданином России.

А чтобы стать гражданином Соединенных Штатов, нужно поднять правую руку и сказать: «Я отрекаюсь от всех обязательств, которые были у меня по отношению к стране прежнего гражданства. Я клянусь, что отныне все мои поступки будут во имя интересов Соединенных Штатов Америки». У меня рука не поднялась. И я получил только беленький паспорт: вид на жительство, срок действия которого уже истек. Поэтому вернулся сюда и живу там, где хочу. Купил дом в лесу, весь двор заставил параболическими антеннами, смотрю, что хочу. Каждое утро иду три с половиной километра на станцию и покупаю газеты. Потом сажусь на крыльце в шезлонге и читаю. Что еще делаю? Виски попиваю. Бывает, бывает!.. Позволяю себе грамм по сто. Но два раза. Понимаете, жизнь — она ужасно приятная штука.



— А какие у вас еще американские привычки появились?



— У меня появилось уважение к чужому времени. Я никогда никуда не опаздываю. И, наверное, уважение к собственному слову. То есть, договорились один раз — и этого достаточно. Еще у меня прибавилось ироничности. А вот оптимизма, такого, знаете, американского, больше не стало. Вот, скажем, их традиционное приветствие «как дела — хорошо» я переделал. Изменил вторую часть, ответ. В моей интерпретации он звучит так: «все еще живой».

 Беседу Виталия Коротича с журналистами «ФАКТОВ» и «СОБЫТИЙ» записала Ирина КОЦИНА

«…Я вам советую Коротича. Он умный, талантливый…»

 «Назначение Коротича… — крупнейшая кадровая ошибка»

«Украинский поэт Виталий Коротич начал путешест­вие... У меня есть его стихи на украинском языке. Я очень люблю этот язык. Мне кажется, что он звучит сре­ди славянских языков так же, как итальянский среди своих братьев. У меня дома был Борис Слуцкий. Он чи­тал мне по-украински стихи Коротича о Яне Гусе и сра­зу же сказал: «Хороший поэт». Я знаю, поэты похожи на красивых женщин и не очень-то охотно хвалят друг дру­га. Поэтому восхищение Бориса меня очень обрадовало.

Поэзия Виталия Коротича проста, умна, лаконична, у него сердце и голова едины, он любит глубокие обобще­ния».

Назым ХИКМЕТ. «Литературная газета»



«Многозвучностью, многогранностью поражает поэма Виталия Коротича».

Микола БАЖАН. «Литературная газета»



 «Коротич выбрал писательскую стезю... Медицина, видимо, потеряла выдающегося хирурга. Ведь, как говорят, талантливые люди талантливы во всем».

«Комсомольская правда» 



«Тема поисков свободы, любви к Украине, справедливости нашла свое место в произведениях украинских поэтов Лины Костенко, Ивана Драча, Миколы Винграновского, Виталия Коротича».

Михаил НЕКРИЧ, Александр ГЕЛЛЕР. «Утопия у власти», Лондон

Из отпечатанной программки:

«По инициативе Дома эстетики и досуга Першотравневого района г. Черновцы и областного молодежного центра «Импульс» впервые по прошествии более 30 лет после тех памятных стадионных выступлений — наши любимые поэты: Вознесенский Андрей Андреевич, Евтушенко Евгений Александрович, Окуджава Булат Шалвович, Рождествен­ский Роберт Иванович — выступают в Черновцах. Ведет встречу известный поэт Виталий Алексеевич Коротич».

(Выступление было запрещено уже после того, как были проданы все билеты на стадион. Вскоре после этого в Киевском театре им. И. Франко был отменен совмес­тный вечер поэтов А. Вознесенского и В. Коротича. Тоже после того, как все билеты на него были проданы...).



В звездном зале Киевского планетария прошел еще один показ видеозаписи встречи Виталия Коротича с эс­тонским журналистом Урмасом Оттом, которая была запрещена к показу по Центральному телевидению. Весь сбор от проведения вечеров идет на строительство киев­ского детского дома семейного типа «Малятко».

«Комсомольское знамя», Киев

«Видимо, кто-то на самом высоком уровне решил, что эта программа не нужна, потому что те мысли, те идеи, которые проповедует Коротич, не нужны».

Урмас ОТТ. «Советская культура»



«Еще слишком сильна литературная чернь, с ее ностальгией по сталинским методам руководства печатным словом. Эти люди не одиноки. Во время встречи Коро­тича с избирателями фашиствующее хулиганье не только выкрикивало лозунги крайней злобы и агрессивности, но и пыталось прорваться к Коротичу, расправиться с ним физически».

Фазиль ИСКАНДЕР. «Советская Эстония», Таллин



Из телеграммы:

«Дорогой Виталий Алексеевич, от имени правления Грузинской писательской организации и от себя лично выражаю вам, нашему доброму другу, горячую благодарность за сердечное участие в благородном бесценном по­чине по оказанию братской помощи нашему народу в дни постигших его тяжелых стихийных бедствий».

С глубокой признательностью и уважением

Председатель правления Союза писателей Грузии

Георгий Цицишвили.



«Я не собираюсь сравнивать, где Виталий Коротич сильнее, в каком жанре. Думаю, сильнее всего он там, где проявляются качества его характера, те качества, которые выходят за пределы «изящной словесности», тре­буя от него действий как от человека и гражданина...»

Генрих БОРОВИК. «Правда Украины», Киев



«Сначала редактором «Огонька» позвали Роберта... Роберт тут же перезвонил Яковлеву: «Александр Николаевич, я вам советую Коротича. Он умный, талантливый человек и сделает тот журнал, который нужен этому вре­мени». Коротич его и сделал, у Робы это бы не получи­лось, характер не тот...».

Алла КИРЕЕВА-РОЖДЕСТВЕНСКАЯ. «Караван историй»



«Ogonyok has become the most outspoken press defender of liberalism and reform in the land».

Rupert CORNWELL. Independent, London



«Ogonyok is like no other magazine in the world, and have a hunch that Vitaly Korotich may be the most liberal— and freewhilling — journalist in the world. There is certainly no American mainstream editor who is within miles of him when it comes to courage and humor...».

Studs TERKEL, columnist, Chicago



«Oghonyok is already a milestone in the new history of Soviet journalism, and Vitaly Korotich is eccentric and courageous hero».

John LE CARRE, writer, London



«В Риге состоялась демонстрация движения Интер­фронт. От 20 до 40 тысяч человек требовали, чтобы русский язык оставался официальным языком респуб­лики. Они также осудили интеллектуалов, поддержива­ющих Национальный фронт Латвии, в т. ч. В. Коротича».

«Радио Франции»



Из Открытого письма, принятого на митинге трудящих­ся города Риги:

«Товарищ Коротич В. А.!

Программа НФЛ — это программа партии, которая отрицает руководящую роль КПСС, не признает социализм... Ваше присутствие и выступление на митинге НФЛ, где не было ни одного флага Советской Латвии и Советского Союза, говорит о Вашем и НФЛ отношении к Советской власти в Латвии, интернационализму... Вы стояли среди толпы, которая пела не гимн Советской Латвии, а гимн буржуазной Латвии «Боже, храни Лат­вию...». Своей фразой, обращенной к толпе: «Будьте бдительны, не позволяйте себя убивать!», Вы тем самым пошли дальше толпы...».



«Korotich has given voice and direction to Glasnost... In his hands Ogonyok became the point of the spear and also a blunt instrument failing away at the enemies of change and renewal, including Communist party notables and formerly inviolate institutions like the K. G. B. and the Soviet Army. Korotich says that he is on a civilizing mission whose goal is «a normal life in an abnormal society» and explains, «For seventy years, we were taught that the son who betrayed his father, or a person who burned a church, was a hero. People has been living a comprehensive lie. We have to show that it is possible to live here and be normal».

«The New Yorker»



«For his leadership in a new age of journalism in the Soviet Union; for his devotion to reform and democratization despite efforts by conservatives to minimize his influence; and for his work to correct «official» but false-history and promote the rehabilitation of victims of Stalinist repression. Korotich becomes World Press Review's 1988 International Editor of the Year. He is the first Soviet journalist to receive our award, which is made annually for the demonstration of courage, enterprise, and leadership in advancing press freedom and responsibility, enhancing world understanding, defending human rights, and fostering excellence in journalism».

«The World Press Review», New York



«Назначение Коротича главным редактором «Огонь­ка» — моя крупнейшая кадровая ошибка. Так ему и пе­редайте».

Егор ЛИГАЧЕВ. «Бульвар», Киев



«Нашу партию удалось удушить, потому что: ...не бы­ло настоящего товарищества, поэтому на нас, рядовых, плевали, как наплевал Коротич...».

Александра ШАХВАРОСТОВА. «Советская Россия»



«На пленуме Союза писателей России были привыч­но предаваемы анафеме и призрак сионизма, что бродит по России, и «экстремистская ультрапресса», и «цепной пес перестройки» Коротич...

Мы прочли в журнале «Молодая гвардия» рассужде­ния о том, например, что «сейчас в стране установился настоящий культ Коротича».

«Известия», Москва



«Властям не нравится политическая деятельность «Мемориала» по выдвижению в народные депутаты Андрея Сахарова, Алеся Адамовича, Бориса Ельцина, Вита­лия Коротича...».

Радио Би-би-си, London



1.     Этой честной биографии

Верит сердцем весь народ.

Взятке, блату, черной мафии

Даст Коротич укорот!

2. Сегодня последний решительный бой.

Харьков! Планета следит за тобой!

Как знамя для всех демократий на свете,

Нам нужен Коротич в Верховном Совете!».

Из листовок, расклеенных в Харькове в канун выборов

в последний Верховный Совет СССР. (В. Коротич был

выдвинут и избран как независимый кандидат).



«Виталий Коротич заявил, что советский народ еще только учится демократии (он говорил с корреспондентом «Голоса Америки» по-английски): «Мы еще не зна­ем, как действовать в условиях демократии, в стране еще несколько лет назад царил страх перед правительством. Сейчас мы видим правительство, которое вынуждено считаться со своим народом. Люди полностью утратили страх, но пока не знают, что именно им следует делать».

«Голос Америки»



«Приятель мой показал плакатик фашистов-баркашовцев и листовку с частушками. Частушки были такие: «Пароход плывет, волны вздулися, проживет народ и без Бурбулиса. Пусть он катится к дальним родичам, Ростроповичам и Коротичам...».

«Новое русское слово», Нью-Йорк



«А диссиденты вроде редактора «Огонька»? От них не осталось ничего, потому что были они, в общем-то, чуж­ды российской культуре».

Академик Никита МОИСЕЕВ. «Советская Россия»



«Выступление в Иерусалимском университете редак­тора советского журнала «Огонек» Виталия Коротича до сих пор вызывает оживленные отклики и комментарии. Ряд израильских газет опубликовал отчеты об этом выступлении. Подкупало его свободное мышление, сам тон его речи, искренность и непредвзятость».

«Голос Израиля»



Анекдот:

«Перекличка: «Собчак!». — «Я!». — «Гдлян!». — «Я!». — «Иванов!». — «Я!». — «Коротич!». Молчание. «Коротич, я спрашиваю!». Нет ответа. «Коротич, трам-тара-рам!». — «Да вон Коротич в углу... Сидит, молчит...». — «Молчит? Раньше надо было молчать!».

Сборник анекдотов «Это просто смешно»



«В прошлое воскресенье в Манхэттене состоялось выступление Виталия Коротича. Я сильно опаздывала. Однако, подходя к зданию на Ист 38-стрит, где проходила его встреча с нью-йоркскими читателями, и издали заметив довольно большую толпу у входа, я про себя решила, что поспела как раз вовремя, так как мероприятия никогда, как правило, не начинаются в назначенное вре­мя. Оказалось, тем не менее, что Коротич уже давно вы­ступает, а толпа состоит из тех, кто не смог пройти в зал».

Юлия ТРОЛЛЬ. «Новое Русское Слово», Нью-Йорк



«I have Known Vitaly Korotich since the mid 1970's, and had frequent contact with him in Moscow in the 1980's when he was editor of the weekly magazine Ogonyok. He has writ­ten some of the most sensitive poetry in the Ukrainian lan­guage (some of which I have translated into English)...».

Jack F. MATLOCK, Jr., W. Awerell Harriman Institute,

New York



«Казалось бы, что плохого в «приятельских отношени­ях» бывшего посла США в Советском Союзе Д. Метлока с В. Коротичем, Ю. Афанасьевым и Н. Шмелевым? Но в том-то и дело, что апогеи этих, а также многих других «приятельских отношений» до удивительного точно совпадали по времени с публичными нападками перечис­ленных лиц на советскую многонациональную государст­венность...».

Виктор ИЛЮХИН. «Правда»



«Кто хочет разрушить государство до основания, на­чинает с шельмования Вооруженных сил, МВД и КГБ. Граждане Арбатовы, Коротичи, Собчаки, Гельманы, Егоры Яковлевы и К0, поднимитесь...».

А. МАКАШОВ, командующий войсками Приволжско-Уральского военного округа. «Советская Россия»



«Mr. Korotich addressed special sessions of CEDA Trustees and Their colleagues in Sidney and Melbourne. He also visited Canberra and had a lengthly discussion with a Minister for Foreign Affairs and Trade, Senator Gareth Evans... He proved to be one of the most dynamic speakers to visit Australia...».

CEDA Bulletin, Australia



«Чтобы заслужить профессорскую пенсию в Штатах, необходимо проработать в университете 10 лет. Наш земляк Виталий Коротич недобрал два года. Уехал, когда понял, что эти два года могут ему «дорого обойтись», когда окончательно убедился в том, что «надо жить в стране своего родного языка».

«Бизнес-анонс», Киев