Я иду по коридору. По нему можно идти бесконечно, потому что он круглый. Избавиться от него можно только одним путем – свернуть на манеж.
Манеж ударяет в глаза светом прожекторов, красным полем, зеленым обручем барьера. Под куполом качаются ловиторы. Руки их, белые от канифоли, ждут воздушной добычи.
Манеж. До вечера еще далеко, зрителей нет. Но здесь всегда столпотворение. В воздух взлетают булавы, мячи, кольца – синежелтокрасный дождь. Зал, как корабль: лонжи, протянутые через весь потолок, подобны корабельным канатам. Ловкими юнгами бегут по веревочным лестницам воздушные гимнасты. Девочка, идущая по проволоке, высоко и изящно вскидывает ножку, но снизу несется приказ: «Батманы до носа!».
- Юра, Оля, баланс! – перекликаются голоса эквилибристов. –Держите баланс!
По барьеру, круг за кругом, скачет большой белый пудель с обезьянкой на спине…
Так, день за днем, в любое время я приходил когда-то в цирк. Чуть не четверть моей жизни этот «круглый» дом был для меня родным домом.
Цирк моей юности
Я пришел в цирк вслед за своей младшей сестрой, которую, случайно увидев ее шпагаты и стойки на школьном концерте, сманил на свою летающую площадку акробат Виктор Шашков, искавший новую партнершу. Прежняя разбилась насмерть в одном из полетов. И Галя встала с Шашковым на «смертельную» площадку, творя на этом ковре-самолете такие акробатические трюки, что даже видавшие виды старые клоуны, жалея сердца зрителей, призывали безумцев быстрее спуститься на манеж.
Они кочевали по всей стране. А когда работали в Москве, я пропадал у Галки за кулисами, наблюдая цирк, так сказать с черного хода.
В то время я учился в МГУ, участвуя в студенческих пирушках, которые требовали карманных денег. И однажды в поисках заработка забрел в газету «Московская правда» с первым своим цирковым интервью, состряпанным из стихийных разговоров с клоуном Андреем Николаевым.
Он вел программу, в которой летала моя сестра. И как-то, дурачась, вывел Галку на поклоны, весело отпрыгав вместе с ней по манежу с десяток флик-фляков. С тех пор, я ходил за ним, как помешанный. Одетый в голубой костюмчик, с неизменной красной береткой на затылке, он умел все: крутил двойные сальто на батуте, жонглировал, ходил по канату, музицировал на любых инструментах, включая консервные банки, и даже пародировал великого Карандаша. При этом не произносил ни слова, но публика хохотала, валясь со стульев.
То был мой первый клоун, тогда еще малоизвестный. Но в своем интервью я пророчил ему все призы мирового цирка. И угадал. На всемирном фестивале в Италии Андрей Николаев удостоился высшей клоунской награды – Золотой маски Грока.
В МГУ я учился на историка. Цирк сделал меня журналистом. Вслед за клоуном «жертвой» моего бойкого пера стал Виталий – из легендарной династии дрессировщиков Тихоновых. Он играл на манеже тореадора, только без шпаги, орудуя лишь красным плащом. А быки у него были, может, пострашнее испанских: свирепые яки, до цирка бродившие в горных ущельях Тувы. На первых репетициях, охотясь за красным плащом, они внезапно бросались через барьер в амфитеатр, круша все на своем пути. Мог ли я думать тогда, что, укрощая строптивых, Виталий Тихонов посадит их на мотоциклы! И они поедут по манежу – огромные черные туши, выставив вперед жуткие рога, заглушая цирковой оркестр диким пещерным ревом…
Я много писал о людях искусства, наблюдая их на сцене и в жизни. И убедился: нет более благодарных артистов, чем цирковые кудесники. Вскоре я стал своим среди самых знаменитых, избалованных славой. Люди фантастического труда, легенды, выходящие на манеж под гром аплодисментов, все они, как дети, гордились каждой газетной и журнальной строкой, посвященной им, и буквально таяли от похвал.
Отныне я навещал цирк в любой день и час. Заходил в артистические, пил кофе и даже что-нибудь покрепче с жонглерами, жокеями, клоунами, среди которых выделялся Карандаш, мудрый ребенок, удостоивший меня особой чести – сыграть с ним в шашки. Клоун клоунов, он был первым и в шашках. Играя, кричал что-то, вскакивал и убегал куда-то, возвращался и, озорно хихикая, брал у меня за одну шашку – сразу четыре.
Мои похождения за кулисами цирка и газетные интервью заметили в журнале «Советский цирк» и предложили любую командировку. Я выбрал Николаев, где шли гастроли циркового спектакля «Пароход идет «Анюта». «Анюта» плавала уже несколько лет по городам и весям Союза, не нуждаясь в стационарных цирках, ибо ее артисты работали в шапито.
Я прилетел в Николаев из еще студеной апрельской Москвы и, ослепленный ярким малороссийским солнцем, сразу отправился на пляж в яхт-клуб. Откуда прибыл в «Анюту» уже без копейки. Покуда плавал, кто-то утащил из кармана брюк командировочные. Клоун Анатолий Векшин, которому, стыдясь, я поведал свою беду, нашел мое приключение забавным, в стиле цирка, и повел на квартиру к молодым акробатам, где мне поставили раскладушку и кормили-поили до самого отъезда.
Моих благодетелей, летавших в «Анюте» на подкидных досках, строивших фантастические пирамиды, крутивших сальто на ходулях, любили все николаевские красавицы. Каждый вечер толпились у служебного входа, поджидая своих героев. А моим героем стал гениальный дрессировщик, кореец Владимир Чжен Хай Тин, выводивший на манеж восьмерку совершенно очеловеченных медведей. Я уже знал, что медведь, за внешним добродушием которого кроется редкое коварство, считается в цирке самым опасным зверем. Медведи Тина разрушали все известные стереотипы. Нежнее и ласковее зверей я не видел больше никогда. Они выходили в обнимку с хозяином, плясали под его звонкую дудочку, и вдруг, всей восьмеркой встав на передние лапы, плясали «на руках». Подхватывали своего хозяина и весело подбрасывали в воздух - и раз, и два, и три… Затем бережно опускали на манеж и восторженно ревели, изображая хор, поющий гимн Владимиру Тину. На репетициях Тин репетировал со своими артистами, не пользуясь ни хлыстом, ни, тем более, железным крюком, который применяли почти все дрессировщики, в том числе знаменитый Валентин Филатов. На репетициях Филатова медведи ревели от боли и обиды. Он был так жесток со своими зверями, что по цирку ходил такой анекдот. Один циркач заблудился в лесу, встретил медведя и уже прощался с жизнью, как вдруг медведь заговорил человеческим голосом: «Я тебя не трону, но ты Филатову передай – пусть к нам в лес лучше не приходит».
Едва мой репортаж с «Анюты» появился в журнале «Советский цирк», позвонили из необычного журнала конца шестидесятых – «РТ», который знакомил слушателей и зрителей с героями радио- и телепередач накануне их выхода в эфир. Радиостанция «Юность» готовила передачу о разных знаменитостях, увлеченных одним и тем же хобби: в часы досуга они брали в руки гитару и пели. Автором этой передачи был поэт-песенник Леонид Куксо, в прошлом клоун, друг Юрия Никулина, уверявший, что в жизни Никулина было три самых важных события. Первое – когда он родился, второе – когда вышел на манеж. Третье – покупка гитары. С тех пор эта гитара путешествовала с Никулиным повсюду и звучала во всех городах и странах, куда заносила клоуна цирковая судьба. В моей радиопередаче «Человек и песня» Юрий Никулин играл и пел песни из личной коллекции песен, которых к тому времени собрал уже около тысячи.
Я поехал в Горький, где в эти дни клоуны Юрий Никулин и Михаил Шуйдин вели программу. Остановился в гостинице горьковского цирка и постучался в номер Никулина. Он открыл дверь, усадил меня за стол, за которым уже хлопотала женя Таня, и, весело подмигнув, спросил:
- Водочку пьете?
Я, конечно, пил водочку. Но, почему то смутившись, забормотал: «Так, иногда… По праздникам».
На что Юрий Владимирович, пряча улыбку, удивился:
- Вот как? А мне позвонил Леня Куксо и предупредил: приедет Лернер - очень любит выпить и закусить.
Так он шутил весь вечер, подливая в мою рюмку, сам же не пил совсем.
- Я, представьте, давно не пью. А все равно, где бы ни появился, предлагают «на троих». Принимают за своего. И когда отказываюсь, не столько удивляются, сколько обижаются: мол, народом брезгую.
В его номер то и дело заглядывали артисты. Он знакомил их со мной, якобы своим московским приятелем, не называя корреспондентом. И только Гитана, чернокудрая красавица-цыганка, наездница и жена Алексея Баталова сразу меня раскусила.
- Я вас читала - про Володю Тина. О нем раньше никто не писал, а ведь он и в самом деле великий дрессировщик.
Рано утром я пришел к манежу, на репетицию Гитаны. Она была великолепна. Пускала лошадь в галоп, бежала за ней и прыгала прямо на круп. И так, стоя, неслась на ней по манежу.
А вечером на манеж вышли Юрий Никулин и Михаил Шуйдин – белый и рыжий клоуны. Они дурачились, строя друг другу козни. Публика изнемогала от хохота. Никулин садился на стул, не замечая яйца, которое подложил ему под зад Шуйдин. Вставал – и… яйца как не бывало. Шуйдин недоумевал, сердился, снова подкладывал. Никулин садился и вставал – яйца исчезали бесследно. С галерки несся восторженный мальчишеский крик: «Ух ты! Жопой яйца ест!»
Цирк моей молодости
В семидесятые я уже имел постоянный пропуск в цирк на Цветном бульваре. И два раза в месяц делал трех- пятиминутные репортажи с манежа в воскресную радиопередачу «С добрым утром», которую слушала вся страна.
Я ходил по цирку, донимая артистов коварным вопросом: «Чего не видит зритель в вашем номере?». Этот, на первый взгляд, простой вопрос, многих ставил в тупик: удивлялись, сердились, думали, гадали и вдруг – зврика! Следовал остроумный и совершенно неожиданный ответ.
Как-то зашел с этим вопросом к Юрию Кантемирову, блестящему наезднику. Я бился с Юрой почти час. Он бегал по артистической, потел от напряжения, посылал меня черту и вдруг тихо спросил:
- А знаешь ли ты, что лошади в манеже ходят только по часовой стрелке?
- Спасибо, Юра, - сказал я, пожав ему руку. – Завтра об этом узнает вся страна.
В другом репортаже действовали дрессировщик Сарват Бег-Буди и … мой четырехлетний сын, которого я впервые привел с собой в цирк. И, конечно, зашел с ним к моему другу Сарвату.
- Пойдем в конюшню, - предложил он мальчику. – Поговоришь со слоном и жирафом.
Мы спустились в огромный подвал, откуда неслась какофония звуков: лай собак, рычание зверей, крики птиц, ржание лошадей… Через десять минут Сарват должен был выйти со слоном и жирафом на манеж. И они ждали его. Слон Замби подошел к хозяину и, заметив Мишку, дружески опустил свой хобот на плечо мальчика. Мишка замер. А Сарват, обняв его, сказал:
- Не бойся, Замби здоровается с тобой. Ну и ты поздоровайся.
Сын пришел в себя и погладил хобот. А сверху из своей клети к нему склонился жираф Степа и облизал щеку…
В репортажах для «Доброго утра» я всегда выделял клоунов, ведущих программу. Но однажды попал в ситуацию. Программу вел Олег Попов, «Солнечный клоун», с которым я еще не был знаком. Поэтому сразу пошел к нему.
- Олег Константинович будет позже, - остановил меня главный режиссер цирка Марк Соломонович Местечкин. – Приедет – я вас позову. А пока идите к другим артистам. Ведь сегодня у нас на манеже Волжанские!
И я пошел к Владимиру Александровичу Волжанскому, главе целого семейства самых знаменитых в мире канатоходцев, обладателю двух Оскаров Бельгийского Королевского цирка.
Тысячу лет канаты в цирке устанавливались горизонтально. Пришел Волжанский – и под купол цирка «полетела» Стрела – канат, ступенями поднимавшийся в небо.
Я был поражен, увидев, как из-под купола цирка по наклонному канату шел человек, на голове которого стояла девушка. И у обоих были завязаны глаза! Тишина стояла такая, будто зрители боялись своим дыханием сорвать этот немыслимый трюк. То были сын и дочь Владимира Волжанского. Сам он, будучи уже в летах, позволял себе только «самый простейший трюк»: шел по канату с доской на голове, на которой стояли жена и дочь.
Я пришел к манежу где репетировали Волжанские. Сел в амфитеатре, достал диктофон и помахал Владимиру Александровичу. Он поднял руку в знак приветствия: «Приходите к нам – за чаем поговорим».
И тут я увидел Попова. Он стоял в зале, в упор глядя на меня. И быстро вышел. Я поспешил за ним, но он скрылся в своей артистической. Я подошел и постучался. Не дождавшись ответа, приоткрыл дверь. И тут же раздался злобный лай. Хозяин сидел на диване, а его собачка по имени Чудо (на манеже – само обаяние) прыгала вокруг меня, пытаясь укусить.
- Олег Константинович, отгоните свое Чудо, - воззвал я.
- Не могу, - сказал он. – Вы ей не нравитесь.
От такого тона я просто оторопел.
- Я из «Доброго утра», готовлю репортаж с вашей программы…
- Без меня, - отрезал он.
Я пошел к Местечкину.
- Марк Соломонович, Попов меня прогнал. Не пойму, чего он злится.
- Наверное, обиделся, что вы начали без него. Ну, это я виноват. А вы не берите в голову, все уладится.
- Нет, я к нему больше не пойду. Репортаж выйдет и без него.
- С ума сошли! – испугался Местечкин. – Это же скандал. Хотите неприятностей?
- Но ведь он меня послал! – крикнул я.
- Послал, - согласился Марк Соломонович. – Но ведь он же Бог. Богам надо прощать. Вот что, приходите завтра часикам к пяти. У Попова репетиция с клоунами. Сядьте поближе, как ни в чем не бывало, и потихоньку записывайте. Потом вставите в репортаж.
Я сделал все так, как посоветовал мудрый Местечкин. Сел в амфитеатре, включил диктофон, и тут же раздался крик Попова с манежа.
- Прекратите записывать!
И в это время в проходе у манежа показался Никулин. Увидев меня, подошел, пожал руку, сразу все понял, засмеялся и сказал:
- У Олега Константиновича секреты! Такие секреты!
И пошел дальше, сопровождаемый смехом сидящих в зале и злобным взглядом Попова.
Репортаж таки прозвучал в эфире без Солнечного клоуна.
А героем моей репортерской рубрики – «Чего не видит зритель в вашем номере?» - в тот раз стал Константин Константиновский, муж и «тайный советник» знаменитой дрессировщицы тигров Маргариты Назаровой – суперзвезды, окрещенной за кулисами цирка Екатериной Великой.
Я сидел с Константином у самой клетки и невольно заметил: как только тигры начинали артачиться, Константиновский слегка привставал и посылал тиграм свой устрашающий взор. То был ответ на мой неизменный вопрос: зрители не подозревали, что ведущая знаменитого аттракциона только машет хлыстом, а тигры выполняют все трюки под неусыпным взором своего настоящего хозяина. Я не раз бывал свидетелем того, как тигры, едва учуяв Константиновского, поджимали хвосты.
Помню, когда моя сестра, миниатюрная акробаточка, привела к нам в дом своего друга – двухметрового Константиновского, я сразу узнал в нем героя фильма «Полосатый рейс», бившегося в рукопашной с тигром. Впрочем, судьба Константиновского оказалась трагичной. Он жутко ревновал свою Маргариту. Однажды рванул с револьвером на мотоцикле за царственной «Чайкой», увозившей его жену к некоему всемогущему министру. Умер от рака. На этом оборвалась и цирковая жизнь Маргариты Назаровой.
Эпилог
К сожалению, мой сын вырос, когда, уже в Уголке Дурова, я подружился с артистами Стрельниковыми, Семеном и Людой, имевшими дело со всеми животными и зверями, каких только создал Господь: от курочки Рябы и мышки Норушки до обезьян, носорогов и гиппопотамов, включая гривастых и полосатых царей джунглей. Я не раз чаевничал в их артистической под лай собак, визг мартышек и рык тигра, взволнованно ходившего по клетке неподалеку от нашего чайного стола. Зачарованно глядя на него, я вспоминал ученого-биолога Женю Смирнова, директора Сихотэ-Алинского заповедника, который рассказывал, что с тех пор, как уссурийский тигр попал в Красную книгу, он стал постоянным гостем на их центральной усадьбе. Смирнов жаловался, что, мол, житья от тигров нет, даже выстрелов не боятся – чем их отпугивать?
- Да это же очень просто, - сказала Люда Стрельникова. – Вот, смотрите!
Взяла со стола апельсин, подошла к клетке, подозвала тигра и брызнула ему в морду соком. Тигр отпрянул, как ошпаренный. А Люда засмеялась:
- Пусть там, в заповеднике, запасаются апельсинами.
С той поры прошло еще лет пятнадцать. Я все меньше бывал в цирке, увлекся народным и современным искусством. Но цирк навсегда остался в моем сердце. И когда я готовил презентацию альбома художника-акварелиста Артура Фонвизина (который полжизни провел с мольбертом у манежа и без конца писал цирковых наездниц), я позвонил Стрельниковым.
- Приезжайте ко мне на презентацию с кем-нибудь из своих зверушек.
- Слоны подойдут? – пошутил Семен. – Нет? Я так и думал. Прости, но других зверушек у нас сейчас нет. Утром, днем, вечером, даже ночью – слоны: у меня африканский, у Люды – индийский, у сына – непальский. А вот что тебе нужно – так это говорящий ворон. Приезжай – познакомлю.
Так я встретился со Светланой Максимовой и ее вороном.
Моя презентация вся была пронизана цирком. Еще до входа зрителей в зал оркестр грянул легендарный цирковой марш Дунаевского, и в фойе, как черти из табакерки, выскочили юные эквилибристы, студенты циркового училища. Мускулистый мальчик вскинул худенькую девочку в воздух и поставил себе на голову.
В этом своеобразном спектакле творил старейший цирковой фокусник Юрий Писаренко. А потом явился чудо-ворон. И, конечно, не случайно. Жена Наталья Фонвизина после смерти мужа писала: «Когда умер Артур, - писала она, - на дачу прилетел ворон. И так внимательно, Его глазами взглянул на меня. Это Он, мой бедный художник, прислал мне свой последний взгляд».
На этих словах в зале вспыхнул свет. Между рядами шла высокая молодая женщина в белоснежной блузке с черным вороном на плече. Ворон вспархивал огромными крыльями и выкрикивал свое имя: «Макарр-рр!». То была дрессировщица Светлана Максимова со своим волшебным вороном. Макар танцевал, ловил кольца, играл в баскетбол и даже гадал на ромашке – «любит-не любит»…
Так ко мне снова пришел цирк - моя неугасимая любовь.
17 декабря 2012 г.
Комментариев нет :
Отправить комментарий