Любовь Михайловна Майкова ушла из этого мира на сто первом году жизни. Жила на Волге, под Кимрами, в деревне Селищи. Пережила две русские революции, первую и вторую мировые войны, двух мужей – первый трагически погиб в коллективизацию, второй пропал без вести в Великую Отечественную. В возрасте восьмидесяти четырех лет крестьянка Любовь Майкова нарисовала первую в своей жизни картину.
«Открыл» тетю Любу московский художник и коллекционер Владимир Мороз. Его рассказ о встрече с ней, сам по себе любопытный, не предвещал сенсации. Вот как это было:
«Летом 1984 года я гостил у друзей в Селищах. Мне посоветовали сходить к тете Любе: мол, она замечательно грибы солит. Я вошел в избу Майковой и загляделся. Взгляд мой, словно магнитом, потянуло к небольшим картинкам на стенах – гуашам, вставленным в простые рамки, либо просто приколотым к стене булавками… Тетя Люба давно уже уложила грибы в принесенные мной ведра, а я все не мог оторваться. Я чувствовал, что вижу художника, которого давно хотел увидеть, - чистого, с детской душой, не продажного, работающего, как говорил Дюрер, «для славы Божией». Я предложил тете Любе продать мне эти картинки, чтобы показать их в Москве. Она охотно мне их отдала, но деньги взяла только за грибы…»
К встрече с чудом нужно быть готовым - иначе с ним легко разминуться. Владимир Мороз не разминулся.
Вскоре он привез тете Любе из Москвы холсты и масляные краски. И она стала писать маслом. Десять холстов исписала за полмесяца и потребовала еще…
А в ноябре 1986 года против Музея изобразительных искусств, в Доме культуры на Волхонке появилась афиша: «Живой родник. Выставка работ 86-летней крестьянки Любови Михайловны Майковой».
И начались чудеса.
На выставку съехалась тьма народу. Всех разбирало любопытство: какая она? Бабка из глухой деревни, наверное, будет всего бояться. Но тетя Люба оказалась в полной боевой готовности, и, как потом кто-то пошутил, «сама могла кого угодно испугать».
Она выглядела необычайно величественно (и это при ее-то маленьком росточке!). И была замечательная сцена. В числе многих именитых гостей пришли знаменитая певица Елена Образцова с не менее известным дирижером Альгисом Жюрайтисом. Оба весьма крупные люди: когда подошли к Любови Михайловне, то оказались раза в два больше ее. Несмотря на это, крошечная старушка, запрокинув маленькую головку в платочке, заговорила с ними совершенно свободно. Радио есть и в деревне, Образцову Майкова слышала, но нисколько не тушевалась перед ней. И вот что интересно: было очевидно, что и Образцовой хорошо с тетей Любой. Они долго сидели вместе, и певица предавалась воспоминаниям о своей родной деревне. А Майкова со знанием дела ее поправляла.
Уходя с выставки, Елена Образцова призналась, что «бабушка» ее потрясла.
Удивительными были и названия картин, представленных тетей Любой. В них угадывался явный поэтический дар: «Вечная любовь», «Ты моя жизнь бессмертная», «Полна корзиночка, устала», «Отдых задумчивых решений», «Могила защищает грудью землю», «Погибшим под Смоленском воинам подает руку мать»… На этой картине Майкова изобразила женщину в черном, которая наклонилась над речкой, будто хочет поднять тех, кто, раненный, навсегда ушел под воду. Образ любящей женщины-матери и жены: любимый муж Колюшка (пропавший на войне) давно уже по тому возрасту годится в сыновья Любушке, тете Любе.
А как бесстрашно выражает она в своих картинах основы бытия: природу, труд, любовь, смерть, радость свидания, память о прошлом! Она рисует лес, воду, небо, поле, цветы, осенние листья, коров, кур с цыплятами… лето, осень, зиму, весну.
Позже в одном из каталогов к выставкам Майковой я обратил внимание на заметки искусствоведа Светланы Кайдаш о «небе» тети Любы. «Небо на картинах тети Любы особенное, оно никогда не повторяется – розовое, голубое, фиолетовое, серое, почти черное… Небо Майковой приближено к человеку. И три мира в каждом пейзаже – неба, природы и ласковой, сосредоточенной внимательности человека ко всему, что вокруг».
Художественная природа тети Любы – необычайно страстная: все в этом мире принадлежит ей. Помнится, с каким восторгом Майкова комментировала на разных своих выставках перед зрителями свои картины: «Э! Красотища! Граждане, скажите, почему это картина, а на ней дали – такие, как море! Ведь почти старуха, 90 лет, а что наповыдумывала!»; «Красотища, кто понимает, а слепому нечего и показывать».
Слава, столь неожиданно пришедшая, не изменила ее ни в чем. Майкова, как и прежде, осталась простой русской крестьянкой, которая своими руками делает все. Домик свой сама обшила тесом. В возрасте уж за 90 залезала на крышу и чинила ее. В своей лодке перевозила людей через Волгу… На вопрос, почему раньше не рисовала, тетя Люба отвечала, что раньше просто некогда было. А вот как время освободилось - «захотела жизнь украсить». Впрочем, тут она слегка лукавила. Ибо, по словам Мороза, и раньше рисовала: на обертках конфет, печенья – огрызками карандашей. Подсознательная страсть к живописи жила в ней всю ее огромную жизнь – с того дня, как маленькой девочкой увидела иконописца, «маляра», который расписывал в их деревне церковь. Ее потрясло, «как он облачка пишет».
Говорят, что в истинно талантливом человеке все талантливо. Я слышал, как она поет. Потрясает не мастерство исполнения. А стихийная одаренность – как в живописи. И что она пела! Помимо напрочь забытых народных песен, пела еще и романсы, которые пели в домах дворянских аж в начале прошлого века! Откуда она их знала – Бог весть… И самое главное, разящее: молодость голоса. Когда она просто говорила – голос у нее был старческий. Когда же пела, чудилось, будто внутри ее сидит другая женщина. И когда очень разгорячалась в речах, на щеках разгорался такой румянец, что на глазах волшебно молодела. И тогда невольно думалось о том, сколько же голов мужицких могла она в свое время вскружить…
Тетя Люба в Селищах была «чужая». Пришла сюда еще в сорок первом, спасаясь от оккупации, из-под родного испепеленного Ржева. Таких – наделенных даром чутья и провидения – в народе, бывает, недолюбливают. Она несла крест того, что всегда испытывали пришлые или знахарки. А тут еще вдруг - «художница». Даже незлые деревенские люди недоумевали, а то и завидовали, когда к тете Любе начали наезжать сначала из Калинина, потом из Москвы – искусствоведы, журналисты, иностранцы…
Чем больше росла ее слава, тем больше ее не любили. Когда телевизионщики брали интервью у соседей Майковой, те твердили: «Какая она художница! Художники разве такие?» Ее знали как «бабку Любу». Жила себе бабка под боком – и вдруг - на тебе!..
И можно было поверить, когда они говорили, что бабка – колдунья. Не раз удивляла Майкова и видавших виды приезжих. Однажды зимним вечером, к примеру, вывела каких-то ученых гостей из своей избы – поглядеть на небо. «Знаете ли вы, - спрашивает, - как эта звезда называется? А эта?» – Не знают. А старушка называет любые.
«Взгляните на ее картины, и вам станет ясно, что Майкова – художник вдумчивый и пронзительный, а вовсе не такой сладенький, как ее порой изображают, - говорит знаток народного «наива» Ольга Петрочук. – Тетя Люба наивный художник. Но, в отличие от других, как правило, подражающих профессиональным мастерам, никому не подражает. Более того, отличается «неподражательной странностью». Помните из «Евгения Онегина»? «Мечтам невольная преданность, неподражательная странность…» Любовь Михайловна из тех «странных», но очень сильных людей, которые способны, живя тяжелейшей жизнью, видеть ее непреходящую красоту».
Обычно со словом старость неразрывно связаны такие понятия, как болезни и одиночество. И можно лишь дивиться тому, как эта, почти уже столетняя женщина, погружала нас в стихию радости бытия, наслаждения, которые дают человеку такие простые вещи, как хлеб и ключевая вода.
Говорят, что под каждым надгробным камнем погребена Вселенная. Может быть, на кладбище мы и способны понять эту мысль, но совершенно не в силах ощутить ее в каждом находящемся рядом живом человеке.
Эта Вселенная жила в тете Любе. Этому она учит в своих картинах: восхищению перед жизнью – неистребимой Матерью Мира, созидающей силой любви.
18 июля 2010 г.
Комментариев нет :
Отправить комментарий