понедельник, 5 мая 2014 г.

С НЕЙ БЫЛО ТЕПЛО

Александр ЩЕРБАКОВ «В незримом мире сердца». Галина Щербакова. Любовь и судьба

 А.ЩЕРБАКОВ «В незримом мире сердца». Продолжение.

 А.ЩЕРБАКОВ «В незримом мире сердца». Продолжение-2.

 Александр ЩЕРБАКОВ «В незримом мире сердца». Продолжение-3

 А.ЩЕРБАКОВ «В незримом мире сердца». Продолжение-4

 А.ЩЕРБАКОВ «В незримом мире сердца». Продолжение-5

А.ЩЕРБАКОВ «В незримом мире сердца». Продолжение-6


ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ СЧАСТЬЯ

Сорок дней как нет моей Гали.

Знаю, что нужно ощутить мысль, что ее нет, но не могу. Знаю, что нужно благодарить Бога, давшего пятьдесят лет счастья, подаренного мне этой женщиной. И все равно не могу.

Легко лишить счастья. Но невозможно с ним расстаться. В самые последние дни свои (никто не предполагал, что они такими станут) она дважды сказала мне: «Какой же ты красивый». Я сердился на нее за это. Не мог понять, что это ее последний дар в сокровищницу счастья моей жизни.

В последней повести Галины Щербаковой главные персонажи – коты и кошки, которые жили с нами. Нынешний наш кот по имени Мурзавецкий, проникнув  в место обитания душ, ушедших в иной мир, спрашивает у кота, давнишнего его предшественника, какой была его хозяйка в молодости.

«- Она всегда хотела океана любви. От мужа, детей, меня, даже от цветов. Это, скажу тебе, напрягало.

- Но ведь она и сама была океаном.

- Это тоже напрягало. Нельзя ничего делать слишком. Надо быть в мере… В смысле знать меру. Она была чересчур».

Мурзавецкий размышляет: «Пахучие ветки сирени – это ведь тоже чересчур. А закат солнца? Такой неповторимый с этого моего места на окне. Все прекрасное есть чересчур… У истинной любви нет краев».

В этом была убеждена моя Галя. Она хотела океана. Я не был океаном. А она была.


Александр ЩЕРБАКОВ

Памяти Галины Николаевны Щербаковой

Ольга АРНОЛЬД

Умерла Галина Николаевна Щербакова, большой писатель и светлый человек.

Я просматриваю в интернете посвященные этому трагическому событию сообщения: «Автор бестселлера «Вам и не снилось»; «писала интеллектуальную женскую прозу»... Как это все несправедливо и неправильно! Кроме повести «Вам и не снилось», вышедшей в свет тридцать лет назад, Галина Николаевна написала более 40 книг, и многие из них, как она считала, гораздо глубже, интереснее и значительнее, чем это раннее произведение. Нет, не осталась она в памяти читателей автором одной книги, как она боялась! А насчет «женской прозы»... Что это значит? Что автор ― женщина? В этом нет сомнений. Что все ее произведения ― о любви? Но, позвольте, вся классика ― это о любви! На самом деле, ее книги ― о жизни, а жизнь без любви представить себе невозможно. Галина Николаевна не любила разделение прозы на «мужскую» и «женскую», в ее понимании литература могла быть хорошей и не очень ― вне зависимости от половой принадлежности автора. Честно говоря, меня коробит, когда ее зачисляют в авторы «женской прозы», оскорбляет сама мысль о том, что произведения Щербаковой можно сравнивать с легковесными дамскими романчиками или так называемыми « женскими ироническими детективами», которые пекутся, как блины, коллективами литературных негров. Такое впечатление, что те, кто так говорит и пишет, ничего не читали, кроме достопамятной повести «Вам и не снилось», или просто смотрели фильм, который теперь называют «культовым». Книги Галины Николаевны ― это Большая литература. Да, большинство из них ― о любви, о любви во всех ее оттенках и проявлениях. Но не только.  Как назвать, например, «Метку Лилит»? Что это ― фэнтези или антиутопия? Но, увы, как это так близко к нашей жизни...



Многие произведения Щербаковой ― это предупреждение, предсказание. Каким-то неведомым образом она предугадывала действительность. Она написала «Актрису и милиционера», где милиционер становится убийцей из-за своей абсолютной бездуховности, задолго до того, когда  преступления Евсюкова и иже с ним ужаснули всю страну. А сейчас, когда я пишу эти строки, только что отгремели кровавые взрывы в метро, и мне на память немедленно пришла  повесть «Смерть под звуки танго», произведение о ненависти, которая становится убийственной и пожирает невинных людей...

Галина Николаевна мастерски владела всеми жанрами. Что такое, например, «Подробности мелких чувств»? Современный «театральный роман»? Ироническая проза? А ее короткие рассказы можно сравнить разве что с чеховскими историями ― кстати, Антона Павловича она особенно ценила, недаром одна из ее последних книг, «Яшкины дети», навеяна его произведениями. Но что бы она не писала, это было всегда  не просто интересно - от страниц ее книг невозможно оторваться ― но и оставляло след в душе читателя. Мне не раз говорили знакомые, что та или иная книга Щербаковой, а иногда просто ее короткая история  не только заставляла задуматься, но и что-то изменить в своей жизни.

А язык Галины Николаевны ― это особая песня! Неприглаженный, сочный, необычный, «вкусный»... Надо сказать, что она не только писала так, но и говорила, слушать ее было одно удовольствие. В советские времена, да и немного позже, редакторы пытались подравнять ее тексты под общую гребенку, убрать особо «непонятные» выражения. К счастью, на последнем этапе ее деятельности издатели стали гораздо бережнее относиться к ее словам. Сама она свои произведения  шлифовала до бесконечности, в этом отношении она была перфекционисткой.

Галина Николаевна работала за большим письменным столом, писала ручкой на белой бумаге. Как и многие пишущие люди, она не признавала компьютер, который занимал почетное место в кабинете ее мужа, известного журналиста Александра Сергеевича Щербакова. Правда, в разговоре со мной она как-то сказала, что не хочет иметь дело с компьютером, потому что боится, что, привыкнув, не сможет от него оторваться, и это помешает работе. В хорошие дни она усаживалась за стол с утра и писала, не отрываясь, много часов подряд; тогда она вставала из-за стола удовлетворенная. Творчество было для нее потребностью, она мучилась, когда у нее ничего не выходило, зато успешный «рабочий день» приносил ей радость. Нередко перед ней на стопке рукописи сидел их огромный кот Мурзавецкий, и ей приходилось вытаскивать из-под него листочки. Бывало, он играючи сбрасывал со стола ее любимую ручку, которую приходилось долго искать, но на кота она никогда не сердилась. Когда Галина Николаевна не сидела за работой, этот непременный член их семьи любил удобно устроиться в ее кресле, показывая, кто тут главный. В семье Щербаковых животные всегда были на особом положении, недаром ее последняя повесть посвящена именно этому любимчику, выдающемуся представителю кошачьего семейства.

Она любила не только животных, но и людей. Правда, не всех, но никому она не желала зла. Не любила она советскую власть и нынешнее наше руководство. Терпеть не могла дураков. Не желала иметь дело с теми критиками, которые во времена «Вам и не снилось» и первых романов ее «гнобили», а потом… изъявляли готовность ко всякому благожелательству. Они с мужем были шестидесятниками в самом лучшем смысле этого слова, у нее всегда была четкая гражданская позиция, о которой можно судить по ее статьям в периодической печати и интернет-журнале «Обыватель». Галина Николаевна и Александр Сергеевич, несмотря на возраст и болячки, участвовали в акциях гражданского протеста, если этого требовала их совесть. Каюсь, в прошлом году я их втравила в историю с дельфинарием, захваченным рейдерами, и они очень нам помогли в этой борьбе за справедливость.

Широкая публика почему-то считает, что известные писатели «гребут деньги лопатой». Может, в отношении некоторых это так и есть, не знаю. Но Галина Николаевна к этой категории никак не относилась. Они с Александром Сергеевичем жили очень скромно. Может, потому, что в известной пушкинской формуле «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать» их больше привлекала первая часть. Для Галины Николаевны гораздо важнее, чем деньги, были хорошая редактура, культура полиграфии и внешний облик ее книг. К тому же она была в некоторых вопросах весьма консервативна, и решиться на то, чтобы «изменить» издательству или журналу, которые перестали ее устраивать, ей было всегда сложно.

В жизни Галины Николаевны было и много горя, и много радости. Была большая любовь — они с Александром Сергеевичем не расставались в течение не нескольких лет, а многих десятилетий. А печали она переживала острее, чем обычные люди, не наделенные даром — очевидно, повышенная чувствительность была другой стороной ее таланта. Иногда казалось, что нервы у нее обнажены. Невзгоды в ее жизни были заложены уже изначально — родилась она во времена голодомора, детство ее прошло в оккупации... Впрочем, у многих советских людей, появившихся на свет в те лихие годы, начало биографии ничем не лучше. Только далеко не всем дано было рассказать об этом так ярко и образно, как это сделала она. Получив педагогическое образование, она несколько лет работала учителем русского языка и литературы — и своим ученикам внушила такую любовь к своему предмету, что многие из них стали журналистами и писателями. Некоторые из тех, кого она учила в школе, стали ее друзьями на всю жизнь.

Галина Николаевна просто неизъяснимым образом привлекала к себе людей. Любой, кто хоть раз имел счастье с ней поговорить, стремился снова с ней увидеться. Нельзя сказать, что она обладала харизмой, нет; харизма — это нечто мужское, в ней обязательно присутствует властность. Галину Николаевну окружала какая-то особая аура, она излучала доброту и интерес ко всему, чем с ней хочет поделиться собеседник. С ней было тепло. В молодости она была очень красива, на склоне же лет ее лицо приобрело  некую значительность - отпечаток богатой внутренней жизни. О ней трудно судить по фотографиям, в жизни она была обаятельнее. Главное в ее облике было — живые глаза и подвижность мимики. Эту ее особенность — необыкновенно живые, лучистые глаза — отмечали все, кто имел счастье с ней общаться в молодости, сохранила она их до самого конца. В молодые годы она была заводилой, вокруг нее всегда были люди.  Я об этом знаю только понаслышке, к сожалению, я познакомилась с Щербаковыми недавно, лет пятнадцать назад.

В их доме всегда было много народа. Приходили ее ученики и одноклассники, те, с кем она училась в Ростове и Челябинске. Приезжая в Москву, обязательно заглядывали коллеги, с которыми она работала в молодежных изданиях — путь из педагогов в писатели прошел у нее через журналистику. Там можно было встретить и поклонников ее таланта, ставших друзьями. Она рассказывала, что после выхода в свет «Вам и не снилось» у дверей ее квартиры случалось «столпотворение» — приезжали читатели из самых дальних уголков страны, каким-то образом узнавшие адрес,  только для того, чтобы поблагодарить писательницу, привозили немудреные подарки.

У них с Александром Сергеевичем был открытый дом, всех они привечали, всех обязательно кормили, это было чисто русское гостеприимство. Галина Николаевна страшно переживала, если по какой-либо причине она не могла пригласить гостей за стол. А как она готовила! Мой муж долго гордился тем, что знаменитая писательница угощала его настоящим украинским борщом — она варила его просто замечательно, по маминому и бусиному (так она называла бабушку) рецепту. К сожалению, не все ее посетители обладали достаточным тактом, чтобы понять, что не всегда их общество желанно, некоторые беззастенчиво пользовались ее временем. В результате она читала чьи-то графоманские романы, часами правила интервью, которые брали у нее журналисты, плохо владеющие профессией... Я за нее переживала — я-то прекрасно понимала, что эти люди воруют у нее время, которое она  с гораздо большей пользой могла провести за письменным столом или просто за чтением. Но Галина Николаевна никому не могла отказать — в этом была вся она...

Всех, кто знакомился с ней, поражало, насколько проста в общении знаменитая писательница. Никакого высокомерия, проще говоря — выпендрежа. Нельзя сказать, что она не имела представления о собственной значимости,  но это касалось ее творчества, а не ее самой. Трудно представить себе человека менее «гламурного»; она с удовольствием ходила в театр, на выставки, любила хорошие фильмы, но терпеть не могла пустопорожние говорильни, так называемые «светские тусовки». Просто удивительно, как в общении с нею раскрывались собеседники. Она редко давала советы, и всегда по делу. Если бы не она, я бы, наверное, так и осталась автором одной-двух книг, но она мне всегда говорила: «Пишите!». И в последнем нашем разговоре она долго  меня расспрашивала, над чем я работаю, и требовала рассказать ей об этом во всех подробностях.  А еще она обрадовалась, когда я ей сообщила «хорошую новость»: под Москвой разбился самолет, но вот чудо из чудес: все остались живы! Главное, что все живы!

Как, оказывается, трудно писать об ушедшем близком человеке. Постоянно ловлю себя на мысли: об этом надо рассказать Галине Николаевне — но поделиться теперь не с кем, не услышать больше ее голос.   Она ушла от нас на взлете. Она вовсе не собиралась умирать. У нее были планы, замыслы новых книг, она ждала молодых кинематографистов, собиравшихся экранизировать «Яшкиных детей»... Я всегда буду помнить ее живой. Такой же живой, как ее книги.

В январе 1999 года в «Литературной газете» вышла моя статья «Приговорённая к любви» - о прозаике Галине Щербаковой. В нашей литературе после успеха её «школьной» повести («Юность», фильм, дискуссии в прессе о подростковой любви) Галина Щербакова числилась по ведомству беллетристики. Что, сами понимаете, несерьёзно. Так считала критика, не сразу заметившая в Щербаковой автора самого что ни на есть первого ряда. Просто целевая аудитория её книг – женщины. Но если книги о войне, целевая аудитория которых мужчины – серьёзно, то почему любовь – несерьёзно? В общем, примерно об этом и была статья.
Через несколько дней Галина Николаевна мне позвонила и сказала фразу, которую я запомнила навсегда: «Татьяна, вы так хорошо обо мне написали, а ведь мы с вами даже не знакомы». То есть, она была уверена, что хорошо о прозе Галины Щербаковой может написать только знакомый критик… Кривая у нас всё-таки страна…
Мы так и не познакомились, хотя подружились. По телефону. Я вела в «ЛГ» рубрику «Отсебятина», где литераторы могли сказать о главном литературном событии недели, и Галина Николаевна была в моём «золотом фонде», среди авторов, которые никогда не подводили и отвечали интересно и структурировано. Последний раз долго разговаривали, кажется, в 2005-м, уже не по литературным вопросам… До свидания, Галина Николаевна!


Татьяна МОРОЗОВА
(«ЛГ», 20.01.99)

ПРИГОВОРЕННАЯ К ЛЮБВИ

Новое старое имя: Галина Щербакова

 Всякий раз, когда в "Новом мире" ли, на книжном ли прилавке появляется имя Галины Щербаковой, возникает одновременно и повод поговорить о женщинах и женственности. В литературе, естественно. В последнее же время - благо книги писательницы выпускают чуть ли не собраниями сочинений самые что ни на есть коммерческие издательства - не использованный прежде повод стал прямо-таки насущной необходимостью. А раз насущная, то - труба зовет. Итак, Галина Щербакова. Писательница, вышедшая из традиционно сентиментальной "Юности" 70-80-х и заговорившая в последние годы на совсем другом языке. Новое старое имя в русской литературе.

Пожалуй, именно Галину Щербакову можно назвать самой женственной современной писательницей. И дело не в том, что она пишет о женщинах - женщина как раз излюбленный объект наблюдений авторов любого пола, - а в том, что пишет о любви. Притом не о любви просто, а о Любви, как о смысле жизни. Именно это она и хочет донести (и доносит) до читателя своими повестями, долго и вкусно рассказываемыми семейными историями.
Когда-то, когда журналы еще не только читали, но и выписывали, повесть Щербаковой "Вам и не снилось" (плюс кинофильм) сподвигла нашу страну, то есть, скорее, прессу, на долгую дискуссию. В те давно-давние времена очень любили печатать в, например, "Комсомолке" (да и "Литературка" не "гребовала") письма простых читателей, так называемые отклики на. Темы дискуссий были самые что ни на есть злободневные. Например, права ли была молодая семья, отказавшись от родившегося у них ребеночка с тремя ручками (на каждой по шесть пальчиков)? Так вот, тема школьной, детской любви, поднятая в повести Щербаковой, и в самом деле оказалась очень "в жилу". Хотя до опубликования цифр абортов, сделанных несовершеннолетним, все же не дошло, но о любви говорили все. Потому что - о любви. Потому что - это было то немногое, чего у нас не смогли отнять. (Так пока и не отняли). С тех самых пор и оказалась Галина Щербакова прикована к теме. Приговорена к любви.
И все же в "большую" литературу, которой у нас по сложившейся традиции ведают "толстые" журналы, Галина Шербакова вписалась, или, если угодно - ворвалась, в 1995 - троекратной публикацией (рассказы "Косточка авокадо" и "Радость жизни", повесть "Love-стория") в наитолстейшем "Новом мире". И - стала традиционным автором журнала. 1996 - "У ног лежащих женщин", 1997 - повесть "Митина любовь", 1998 - роман "Армия любовников". 1999 - заявлена повесть "Актриса и милиционер".

Главная особенность прозы Галины Щербаковой - это, пожалуй, полная - от и до - прочитываемость текста. Отчего она и числится по ведомству беллетристики. С обычным, вроде бы солидным, но на самом деле с легким оттенком высокомерия, уточнением: "крепкий беллетрист". Подразумевается - высокая, горняя проза должна читаться с усилием, лучше - неимоверным, а то и еще лучше - вообще не прочитываться полностью (в чем, конечно же, не всякий и сознается). А все остальное - что ж, очень симпатично, но - беллетристика. Такая вот бацилла пробралась в нашу великую литературу - чем путаннее, высокопарнее и непонятнее, тем лучше. А кто не понимает - просим вас выйти вон. Возможно, именно из-за такой, уже несколько старомодной позиции, и потеряла "большая" литература большую часть читателей. Что же касается беллетристики, то здесь, пожалуй, надобно разбираться. Поскольку этот термин, порядком подустав, все же в нынешнем понимании означает не занимательный рассказ, а некий суррогат - стилистически усредненный текст, где важно происходящее действие, а вовсе не то, как об этом поведано. Если воспринимать "беллетристику" в таком именно аспекте, то книги Щербаковой последнего времени никак нельзя отнести к этой категории. Уж больно запоминающимся и индивидуальным стал ее стиль, слишком уверенно звучит (и слышен) голос автора, уж больно точно и направленно умеет находить она болевые точки.

Востребованность сюжетных текстов о любви оказалась двусторонней - и от литературы и от читателя. Эти потребности читателя, воспринимаемого в качестве покупателя, очень чутко (правда, пока лишь на интуитивном уровне, без проведения глобальных маркетинговых исследований) улавливают коммерческие издательства. И книги Галины Щербаковой благополучно выходят не только в "черной" серии "Вагриуса", но и в однозначно коммерческих ЭКСМО и АСТ, притом в романтично-любовных сериях. Объемный том "Отчаянная осень" (М., ЭКСМО-ПРЕСС, 1998), куда вошли семейный роман "Лизонька и все остальные", повесть "Дверь в чужую жизнь", школьная повесть "Отчаянная осень" и рассказы, выпустило ЭКСМО в серии "Очарованная душа". А издательство АСТ в завядшей было, но вновь распускающейся (не иначе, как по зиме) серии "Русский романс" издало сразу несколько книг Щербаковой, из которых последняя - "Армия любовников" - включает в себя последнюю же новомирскую публикацию. Вот так пересекаются параллельные миры. Случай вполне схожий с "синдромом Пелевина" - автор, считающийся на одном краю элитарным, благополучно "продается" в глянцевом фантастическом виде. Разница, конечно же, в читателе: Пелевина читают студенты, Щербакову - женщины. Общее - в тенденции. Выживает писатель, который думает о читателе, который, в свою очередь, "покупает" писателя. Двойная связь - или замкнутый круг? Скорее - путь. Впрочем, далеко не единственный, не единственно, скажем так, верный. Путей - много, всем хватит. Щербакова выбрала тот (или все же выбирает не писатель, а писателя?), который можно условно назвать "средним". Природный оптимизм и благожелательное отношение к людям удержали ее от мрачного (и весьма даже соблазнительного в своей ужасти) бытописания нашей и впрямь далеко не всегда приятной жизни; здоровое же чувство юмора и умеренный скептицизм не позволили окунуться в леденцовые реки (пряничные берега) сентиментальности. Путь выбран и, кажется, Галина Щербакова уверенно - воспользуемся дорожно-транспортной терминологией - набирает скорость.
Представляется, что проза Щербаковой столь же будет (если не уже) востребована и западным читателем (не вижу в том препятствий, кроме разве что загадочной не менее классической русской души заглавной буквы фамилии автора). Точнее, читательницей, не менее отечественных женщин нуждающейся хотя бы на уровне текста в подлинных страстях, а не в тех заменителях - любовных романах - где можно обнаружить лишь имитационные модели, не имеющие ни вкуса, ни цвета, ни запаха. Любовь, между прочим, вполне конвертируемый товар.

Читатель отечественный, чудом сохранившийся, конечно же, знаком с писательницей. И знакомство это гораздо более близкое, нежели просто информированность. Потому что в большинстве своих текстов Галина Щербакова присутствует лично, в первом лице. Это честная игра. Она не втискивается положительным персонажем на птичьих правах, она сразу предупреждает: вот есть я, рассказчица, со своей жизнью, со своим внутренним миром, в который я вас, конечно же, не подпущу, а вот лучше я вам расскажу об имярек, а вы посмотрите со стороны, и сами решите, судить или не судить, мое же дело - сторона, мое дело - увидеть и передать. Такая вот позиция мудрой рассказчицы, впрочем, иногда выходящей из себя и открывающей и собственные (точнее, авторского персонажа) семейные тайны. Надо сказать, что "образ няни" очень похож на ту Галину Щербакову, которой она предстает перед читателями уже в "прямом эфире". Дело в том, что Щербакова достаточно откровенна не только в прозе, но и в интервью. Тут-то и происходит частичное слияние образов - персонажа-рассказчика и человека. При этом достигается еще один эффект - этакое зыбкое раздваивание. Привнесение ли в книгу деталей из собственной жизни, или наоборот - игра в ту себя, что придумана?

В одном из интервью Галина Щербаков признавалась, что беда ее в том, что все свои дороги она истаптывала до конца. То есть - пока не понимала, что оказалась в тупике. Так было и в школьно-преподавательской работе, и в журналистской деятельности. Видимо, для того, чтобы расширить истаптываемое пространство, Щербакова и обратилась к... детективу. Несколько неожиданный поворот. Сам по себе тот факт, что современный писатель захотел попробовать себя в жанре, совсем не удивителен. Многие пробовали, а кто-то даже и написал. Стимулы разные - от понятного денежного до тоже понятного: могу ли я? Объясним и выбор жанра - и впрямь, если бы автор выбрала жанр любовного романа, который, казалось бы, и ближе, и проще, и понятнее, это стало бы элементарной профанацией творчества. Зачем лепить пироги из пластилина, если умеешь печь настоящие? Странно то, что выступая в детективном амплуа, Галина Щербакова не взяла псевдонима, как обыкновенно поступают писатели, имеющие даже малипусенкое имя в высокомерном литературном мире. Имя, оно ж в каком-то смысле жмет, стесняет движения, обязывает, в конце концов. Слова себе лишнего - грубого - не поволишь. Хотя никаких таких грубостей и кровавостей не понадобилось.

Книга Галины Щербаковой "Кто смеется последним" (М.: ЭКСМО-Пресс, 1998 , серия "Детектив глазами женщины"), куда вошли повести "Кто смеется последним" и "Скелет в шкафу", написана в стиле классического детектива, где не принято описывать вывалившиеся кишки, мозги и прочие мелочи человеческого организма. Там не дерутся, изящно задирая ноги, шварценеггеры и норрисы, автоматные очереди не косят всех персонажей подряд, а прекрасные блондинки не прячут за пазухами миниатюрных пистолетов, инкрустированных бриллиантами и рубинами. Жизнь идет размеренно и почти обыкновенно. Основные преступления совершаются тихо и тайно, как и положено им совершаться. Наиболее часто употребляемое оружие - яд. Подается: в конфетке, под видом лекарства, в чашечке растворимого кофе. Простенько и со вкусом. Подозреваются, конечно же, все. Главный герой - следователь-любитель поневоле - не женщина, что типично для русского женского детектива, а мужчина - журналист Юрай. А по ту сторону, напротив, - женщины. Убийцы, значит. Ну, а когда не убийцы, то руководят злодеяниями. Такой вот чисто английский расклад.
И, конечно же, даже в детективе Галина Щербакова не ушла от главного в своем творчестве. От любви, что столь же зла, сколь и необходима. От любви, которая - смысл жизни.






1 мая 2010 г.

Комментариев нет :

Отправить комментарий