воскресенье, 4 мая 2014 г.

ЗЛОКАЧЕСТВЕННАЯ АГРЕССИВНОСТЬ. ОТКУДА ОНА?


НАТО расширяется на Восток. Зачем?Американцы вооружают грузин. Что им надо на Кавказе?

…Этими и многими другими сверхактуальными вопросами задается Сергей Дулин,  автор заметки «Что происходит? И как быть?» , помещенной в этом номере «Обывателя» (раздел Спорное/ Гипотезы).

Нам показались весьма интересными его размышления, и мы, зная, что он тщательно разрабатывает тему причин войн на Земле, попросили его дать нашему журналу более всеобъемлющее (но все же популярное) сочинение на эту тему. Сергей Викторович откликнулся быстро,  и вот мы начинаем публикацию серии его статей.

Рядом мы помещаем отрывок из повести Галины Щербаковой «Метка Лилит», в значительной своей части посвященной тем же проблемам. Поскольку писательница – постоянный колумнист «Обывателя», печатаем его под традиционной рубрикой «Так говорит Щербакова».
Сергей ДУЛИН

ВОЙНА И ЕЕ ПРИЧИНЫ

Карл Клаузевиц и Конрад Лоренц – два человека, жизнь и творчество которых, казалось бы, никак не связаны между собой. Один знаменитый немецкий историк и военный теоретик, родившейся еще в XVIII веке, другой – наш современник, известный австрийский ученый, один из основателей этологии – науки о поведении животных.  Клаузевиц, теоретик войны, работал над направлением человеческой агрессивности в упорядоченное русло стратегии и тактики военных действий. Война как выражение человеческой агрессивности в ее предельной концентрации после Клаузевица стала, как никогда ранее, близка к искусству.  Другой,  Конрад Лоренц, убедительно показал, что нет более страшной угрозы для существования человечества, чем непрерывно нарастающая внутривидовая агрессивность.



Война как искусство управления человеческой агрессивностью и внутривидовая агрессивность как угроза жизни человечества  – вот логика, которая связывает Карла Клаузевица и Конрада Лоренца. Внутривидовая агрессивность человека является внутренней, заключенной в самом человеке причиной войн. Все остальное, что мы до сих пор привычно называем причинами войн, - лишь поводы к войнам. И, следовательно, если мы хотим отыскать главную, органическую причину войн, нам надо понять, в чем истинная причина нашей агрессивности. К этому надо добавить, что под нею здесь понимается не агрессивность как таковая, присущая всему живому и направленная на защиту жизненных интересов особи, популяции или вида. Речь идет о злокачественной агрессивности человека. Это важное добавление, т.к. оно направляет нашу мысль в достаточно узкое русло поиска истоков исключительно злокачественной и деструктивной внутривидовой агрессивности человека.

Каковы же истоки нашей деструктивной агрессивности? Принадлежала ли она человеку изначально или приобретена в ходе развития общества? Ответ на эти вопросы дает Эрих Фромм. В книге «Анатомия человеческой деструктивности» он методично пытается добраться до сути проблемы. И вывод его однозначен: человек изначально не являлся агрессором и разрушителем, он стал таким в процессе эволюции общества. Эрих Фромм, и не только он, относит появление деструктивной агрессивности в человеке примерно к третьему тысячелетию до нашей эры и связывает это с переходом от первобытнообщинного строя к строю рабовладельческому. Так называемая «Эпоха городов» впервые дает нам многочисленные примеры проявления деструктивной агрессивности. Подтверждается это и тем, что войны, в нашем сегодняшнем их понимании, начинаются именно в это время. Этот хорошо известный факт позволяет с уверенностью сказать, что время это - ключевое, определившее всю дальнейшую судьбу человечества.

Что же произошло тогда, и какие факторы оказали решающее влияние на зарождение внутривидовой человеческой агрессивности?



На рубеже IV и III тысячелетий до н.э. произошло важнейшее событие. Возникла и начала стремительно развиваться первая в истории человечества цивилизация – цивилизация шумеров. Почему именно этому времени обязаны мы рождением первой цивилизации? Что явилось решающим фактором, позволившим людям преодолеть состояние варварства? Ответив на этот вопрос, мы, возможно, найдем и истинную причину деструктивной агрессивности человека, т.к. агрессивность эта начала проявляться именно в период перехода к цивилизации.

В разное время ученые, среди которых немало великих имен, выдвигали различные гипотезы, проча на роль такого фактора то самого Бога, приписывая возникновение цивилизаций его воле, то географические, то климатические особенности того региона, в котором зарождались цивилизации вообще и в том числе цивилизация шумеров. Выдвигалось на роль решающего фактора и естественное стремление человека восстановить гармонию с внешней средой, нарушенную при переходе на новый, более высокий уровне потребления, так называемый «экологический детерминизм». В XVIII веке на роль обстоятельства, оказывающего решающее влияние при возникновении цивилизаций, был выдвинут демографический фактор. Высказал эту идею Дж. Вико в 1725 году. Заключается она в том, что с ростом численности населения запасов природных ресурсов оказывается недостаточно, и тогда люди вынуждены переходить к новым технологиям.

Не будем далее перечислять все известные гипотезы и теории, чьи авторы пытались найти главный фактор генезиса цивилизаций, а попробуем получить портрет этого фактора. В связи с этим, однако, невозможно обойти стороной теорию «Вызова и Ответа», создателем которой является английский историк и культуролог Арнольд Тойнби. Он поставил перед собой задачу - найти универсальный (положительный) фактор, определяющий динамизм развития общества, превращающий его в цивилизацию. При этом Тойнби утверждает, что нет какого-то одного сверхфактора, а «причина генезиса цивилизаций кроется не в единственном факторе, а в комбинации нескольких; это не единая сущность, а отношение». Это и есть одно из важнейших положений теории Тойнби. Второе, не менее важное, состоит в том, что Тойнби отказывается считать переход к цивилизации следствием действия каких либо благоприятных факторов. Его точка зрения противоположна. Он утверждает, что общество переходит к цивилизации под воздействием неблагоприятных факторов, которые, бросая «вызов» обществу, заставляют его давать «ответ» на этот вызов. Таким ответом и является, по Тойнби, переход к цивилизации. При этом сами вызовы делятся у Тойнби на три категории: а) неблагоприятные природные условия; б) агрессия соседей; в) разложение предшествовавших цивилизаций.


Третье важнейшее положение Тойнби состоит в том, что «Вызов» этот неизменно вызывает в обществе циклический процесс, заставляя его двигаться от одной противоположности к другой - от Инь к Ян. Под воздействием «Вызова» общество, считает Тойнби, на пути от варварства к цивилизации проходит три этапа. Он пишет: «На первой ступени главный герой драмы реагирует на нападение со стороны искусителя (Читай «Вызова») переходом из состояния пассивности к активности - от Инь к Ян».

Второй этап – это кризис, который начинается, когда активность Ян достигла наивысшей точки. По существу, это состояние означает, что общество уже преодолело подъем и находится на новом уровне развития – цивилизация зародилась. Обществу теперь предстоит жить в новых условиях. Этот момент характеризуется новым поворотом, на этот раз от Ян к Инь, от состояние активности к состоянию покоя.

Третий этап - это, по сути, завершение цикла. Общество, совершив поворот от Ян к Инь, медленно успокаивается. Тойнби пишет: «Космический ритм совершил полный круг: от Инь через Ян и снова к Инь. Но новое состояние Инь отличается от предыдущего так, как весна отличается от осени».

Арнольд Тойнби нарисовал весьма гармоничную картину перехода человечества от варварства к цивилизации. Однако многие вопросы все еще остаются не выясненными, а сама картина незаконченной. Один из этих вопросов: какие именно факторы входили в состав «Вызова», приведшего к возникновению шумерской цивилизации? Ответ, данный Тойнби, не может нас удовлетворить. Во-первых, что касается шумеров, то никакой предшествующей цивилизации не существовало и, следовательно, процесс ее разложения не мог повлиять на шумеров. Во-вторых, суровость природных условий Месопотамии несравнима с условиями, например, заполярья. Однако северные народы ни тогда, ни впоследствии так и не создали цивилизации. В-третьих, агрессия соседей по отношению к шумерам не могла в то время быть деструктивной. Мы уже выяснили, что деструктивная внутривидовая агрессивность появляется в человеке в период возникновения цивилизации, в Эпоху городов, и, следовательно, она не причина, а, возможно, следствие развития цивилизации.

Но даже если предположить, что природные условия Месопотамии и в самом деле бросали шумерам вызов, а естественная агрессивность соседей за долгие тысячелетия просто надоела шумерам (так надоедает жужжание комара, заставляя нас подняться, зажечь свет, уничтожить зловредное насекомое и снова лечь, т. е. перейти от Инь к Ян и снова к Инь), даже, если все так, то все равно остается непонятным, почему эти постоянно действующие факторы не привели к возникновению цивилизации много раньше IV тысячелетия до н.э. Тойнби и сам задается этим вопросом. Он пишет: «Сила инерции, воплощенная в обычае, хорошо объясняет задержку человечества на примитивном уровне приблизительно на 300 тыс. лет».

И все-таки: почему факторы, действующие 300 тысяч лет с постоянной силой, вдруг в одночасье преодолели силу инерции? Может быть, природные условия Месопотамии становились все суровее, а соседи шумеров все агрессивнее? Возможно, и так, но предположение это не подтверждается фактами и потому принято быть не может. Гораздо более правдоподобно выглядит другое предположение. «Вызов» по Тойнби – это всего лишь оболочка, которая может включать различные факторы, а значит, состав факторов, входящих в «Вызов», может изменяться. Предположение наше, таким образом, состоит в том, что на рубеже IV и III тысячелетий в состав «Вызова» вошел какой-то новый, не известный до того времени фактор, радикально усиливший действие этого «Вызова».


Не ясным остается пока и еще один вопрос. Как могли факторы, действующие явно однонаправлено, привести к постоянному циклическому развитию человечества? Действие однонаправленного фактора могло возбудить один такой цикл. Но заставить общество в своем развитии пройти множество циклов однонаправленный фактор не в состоянии. В самом деле, предположите, что объективные условия заставили некое племя осесть в безводной степи. Там они жили многие столетия, постоянно ощущая вызов в виде нехватки воды. Наконец охотники, скитаясь по степи в поисках дичи, вышли на берега полноводной реки. Надо думать, что это открытие действительно заставит племя подняться с насиженных мест (перейти в состояние Ян), переселиться к реке и на том успокоиться (вернуться в состояние Инь). Но как и почему река, постоянно дающая человеку одни и те же блага и предъявляющая одни и те же угрозы, т. е. действующая однонаправленно, будет заставлять племя переходить в течение тысячелетий на все более высокие уровни развития, остается непонятным. Чтобы циклическое развитие продолжалось, в состав «Вызова» с необходимостью должен входить, как минимум, один фактор циклического характера, т. е. сложный фактор, сам состоящий из противоположностей.

Основные положения теории Тойнби и сформулированные нами неясности позволяют теперь подвести промежуточные итоги, открывающие путь к дальнейшему поиску важнейшей причины (фактора), под действием которой человечество перешло к цивилизации, а заодно и обрело внутривидовую злокачественную агрессивность.



Итак, промежуточный итог. Фактор, заставивший шумеров перейти к цивилизации, очевидно, входил в состав некоего «Вызова», включающего и другие факторы. Фактор этот появился в составе «Вызова», скорее всего, в IV тысячелетии до н.э. Его появление многократно усилило действие «Вызова», что и позволило шумерам преодолеть «силу инерции», о которой говорит Тойнби. И, наконец, фактор этот сам включает в себя постоянно борющиеся противоположности. Борьба этих противоположностей и обеспечивает постоянное циклическое развитие общества от шумеров до наших дней.

Прервем теперь наши размышления, чтобы вернуться к ним в следующем очерке.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

Так говорит Щербакова

МЕТКА ЛИЛИТ

Отрывок из повести

Где-то…

…Где-то в Шотландии, не в каком-то научном центре, а в простом университете, молодой ученый, глядя в электронный микроскоп, обнаружил странную клетку. Она нагло развалилась под окуляром и как бы даже подмигивала. Потом исчезла – показалась, мол, и хватит, но в голове ученого засела.

Ученого звали Егор, был он русский, бежал, как муха в форточку, в весенний призыв от военкомата через Финляндию и всю Скандинавию. В городе Бергене удачно попал на сухогруз и приплыл в Шотландию, далее где пешком, где автостопом добрался до Эдинбурга и сдался полиции. И не могло это кончиться ничем хорошим, не будь при нем несколько тетрадок с удивительными наблюдениями над природой, рельефом, минеральными источниками и особенностями изменения вод, что с течением времени порождало неких причудливых рыб и небывалые растения. Их было не много, наблюдений, но они были сделаны именно там, где незаметно для глаза сливались ручьи и реки. За парня ухватились, тем более что он прекрасно владел английским.

Еще на первом курсе, на родине, будущий микробиолог Егор дни напролет просиживал в Щедринке или научной библиотеке университета. Увлекшись в качестве развлечения флорой и фауной оконечностей Европы, он прочел об этом все, что было, и делал чисто фантастические предположения, которые однажды вдруг, как пазл, сложились в цельную картину. Он записал свое открытие в тоненькие школьные тетрадки и всегда таскал их с собой в котомочке через плечо или в рюкзачке, что казался скорее принадлежностью первоклашек. С рюкзачком его и взяли прямо с лекции и, практически связанного, привели в военкомат. Уже начиналась вторая чеченская война. Егор был смирен и покорен, попросился в туалет и, перекинув рюкзачок вперед, худенький, вылез в окно. Весь поцарапанный, рванулся в Сестрорецк - почему-то был уверен, что уходить надо водой. Добрался до Выборга, кротом пролез через границу, и возле Иматры обдумал дальнейший путь. В Эдинбург – двигаться туда он решил сразу – отправился, будто точно знал дорогу. И как-то так получалось, что его не трогали: была в нем какая-то милота и приятность. В полиции Эдинбурга он достал из кроссовок хорошо упакованный советский паспорт и прошение о месте жительства. Как обоснование – неправедная война.

Осматривая его котомку, нашли тетради. Полицейский не был олухом царя небесного, он показал их военным, те тоже не были олухами и отправили их  в университет. Так Егор стал еще раз студентом биофака, а потом и молодым ученым. Через какое-то время он увидел в микроскопе удивительную наглую клетку.

У него не было семьи. В отечественную войну погибли его деды и бабки, мать и дядя прошли все ужасы детдомов. Дядя не выдержал издевательств сотоварищей – его ненавидели за миролюбие и доверчивость, за неумение красть, доносить и подличать – повесился в уборной, когда ему было пятнадцать лет. Мать чуть с ума не сошла от горя, но ее взяла к себе повариха. Одинокая и тоже детдомовская, женщина пригрела девчонку, оставила у себя после окончания детдомовского срока, выучила своему чисто женскому делу, а потом и замуж выдала за хорошего парня, опять же бывшего детдомовца. Но недолго длилась их впервые нормальная жизнь. Молодого забрали на афганскую войну, где его и нашла пуля-дура. Егор остался сиротой, когда мать умерла от операции аппендицита - ей внесли какую-то инфекцию.

Егора от сиротства спасла баба Саня, та самая повариха, спасшая его мать. Она сказала себе, что найдет ему приличных родителей, но потом так прикипела к парнишке, что никому не отдала и даже успела дать ему среднее образование. После этого пошла в церковь, истово поблагодарила Бога, упала в обморок, там и скончалась. Умереть в церкви – это дано не каждому. Бабу Саню хоронили как святую. После похорон Егор поехал в Питер и легко поступил на биофак, куда конкурс был нечеловеческий. Педагоги удивлялись остроте и глубине его ума, товарищи завидовали и злились на оборванца, которому дела не было до их навороченных курток и знания рок-музыкантов со всеми их любовницами. “Ломоносов сраный”, – услышал он как-то вслед и почувствовал зуд в ступнях как знак: надо уходить.

И хотя в Эдинбурге чуть с ума не сошли, прочитав его тетради, главное в талантливом русском парне они не увидели. И никто не увидел. Егор был повернут на теме войны  не менее, чем на микробиологии.

Он непрестанно думал об убийствах и войнах, об их бесконечности в мире, о неотвратимости их почти всегда необъяснимого начала. За землю? Глупости. Взял эту, хватаешь следующую, и все мало, мало, а счастья как не было, так и нет. Гневит чужая кровь? Но во время войны, как никогда, она перемешивалась, что вода в океане. И драгоценная голубая кровь арийца-воителя уже давно позеленела или покраснела, а дети войны несут в себе разноцветные крови, как радугу.

И тогда Егор понял, что в человеке искони, извечно живет не жажда быть, а восторг смерти. И он – человек – лютее тигра, лютее крокодила, акулы, гюрзы, ибо все животные изначально лишены права выбора в своих убийствах (не будет тигр есть лягушку, хоть задавись), а у человека есть разум для понимания, есть душа и тысячи книг от Пифагора до Мартина Лютера Кинга, которые учат, объясняют ему, порой становятся перед ним на колени – читай, дурак! - но он все равно убьет просто так, из собственной охоты, а книгой растопит печку. Это еще и без войны...

Откуда в людях это – от Македонского до Гитлера, от Гитлера до Бен Ладена, от Бен Ладена до мальчишки, который душит собственную мать? И чем больше убитых, чем больше на земле крови, тем сильнее страсть к смерти - своей ли, чужой…

Егор нашел то стеклышко, с которого на него смотрела странная клетка, пошел в тюрьму, и попросил разрешения сделать анализ крови убийц. У них это были не клетки – это были метки. Оказывается, достаточно взять у человека кровь на стеклышко -  и все ясно: убийца. Как просто! Хочешь выбрать президента – проверь его кровь. В живой крови-метке особенно видно, как она меняет свою форму, свой цвет, у нее даже есть как бы выражение лица: отвратительно-насмешливое. Ибо знает, что нельзя не убить, если она в тебе есть. И умрет она только с тобой. А может, и не умрет, может, превратится в летающий атом смерти и поселится в чьем-то ухе или ноздре и пустит свой яд, и ты, еще вчера вполне милый человек, однажды сожмешь руками шею ребенка и почувствуешь, что наконец началась твоя настоящая жизнь. 

Егора охватил ужас от мысли, что среди людей может не оказаться неубийц. Он неистово рассматривал кровь у всех, у кого мог. И потихоньку успокаивался. Людей без меток было достаточно много, дети были практически все чисты, но метка мгновенно появлялась, стоило им увидеть убийство – пусть даже котенка или собаки. Убийство на глазах детей было страшнее тифа, спида, проказы. Оно поселялось в человеке навсегда.

Егор искал выход

.……………………………………………………………………………………………………………..........
Где-то в России…

Вахид отправлял сыновей и внуков на север, где нужны были новые силы. “И жертвы”, - думал Вахид.

Он, старик, оставался в ущелье, кашеварил, лечил, читал молитвы. Он знал, что вернуться назад шансов мало. Русские все больше свирепели, и это рождало содержание его молитв. Он не слал на их головы хулу и проклятья и он не хотел смерти их детей. Он обращался к русской душе, на его взгляд, слабой и доброй. Он просил ее победить в теле черную кровь, у которой нет другой цели, как убивать. Он думал: не странно ли, что русские не верят в загробную жизнь, православная церковь бежит этой темы, и растерянный человек, даже истово верующий, так до конца и не знает, есть ли место, где ему будет дано знание и покой. И тем не менее, не веря в дальнейшую жизнь, они кромсают эту, единственную, свою и чужую, как хотят, они дышат ненавистью и злобой, и ни один священник никогда не остановил мчащийся отряд головорезов. Он, священник, сам их на это и благословил. И имам сделал то же. И Вахид просил своего бога Аллаха встретиться с их богом Христом. Ну кинули бы нарды для начала. Выкурили бы трубку и рассказали друг другу, что за тайну скрывает в себе человек. Откуда в нем хужезверь? Один поперек ляжет, чтоб защитить другого, другой каблуком на грудь наступит и еще крутнется для куражу.

Откуда было знать Вахиду, что в далеком Эдинбурге ученые разглядывали странную клетку, исторгающую ген смерти, и даже пробовали убить ее вакциной, но ничто не давало результата. Были посчитаны дети, не знавшие войны и убийств, и было решено собрать “чистых” отдельно, чтобы вырастить поколение, не способное убивать и ненавидеть. Там и сям собирались резервации, без полной уверенности, без особых надежд, но со страстью – убить войну, если не сейчас, то хотя бы через время.

А что делать с инфицированными людьми? И кто-то из ученых сказал, что это тот случай, когда надо прибегнуть ко злу, то есть к уничтожению. Но те, кто сделает это, должны добровольно умереть, ибо иначе одни просто заменят других.

Уже было доказано, что гена смерти нет у хищников, потому что у них нет души. Только одушевленный, этот ген толкает убить себе подобного. Война превращала людей в нелюдей, и не было, не могло быть, исходя из человеческого предназначения, войн праведных, убийств законных и смертей справедливых. Потому что часть человечества не несла в себе гена смерти изначально, и ничто не могло заставить таких людей взять в руки оружие. Но была и другая, большая часть…

Вахид глядел на ночную Башлам-гору. Сколько она видела смерти! А ведь сказано, что вблизи Башлам нельзя творить ни малейшего зла. Что ты скажешь мне на это, Башлам? Что сама ты бессмертна, и только?

В последнее время стало совсем тревожно. Ночью рычала земля. Вахид не мог понять эти звуки, но они шли как раз от Башлам, от Эльбруса. С красавца Эльбруса в момент рычания серебристо ссыпался снег и таял. И ночная луна подсвечивала этот ссып и таяние, а где-то в горле земли откашливались горы.

Если, Аллах, ты устроил мир так, что вечными могут быть только горы, то зачем тебе люди? Какую роль готовишь ты им там у себя, позволяя убивать их каждодневно? А ты, Иисус, ты же знаешь боль смерти, как никто, ты принял на себя наши грехи. Кому стало от этого легче? А сколько крови пролилось твоим именем?.. Нет, не получался у Вахида разговор с небесными царями. И как-то сама собой пришла простенькая, как полевая мышь, мысль, что не с того конца он ищет истину.  Все дело в человеке, в каком-то его изъяне. Что-то не так в нем самом.

У Вахида не было лабораторий и суетливых сотрудников. Чтобы понять, надо самому стать и объектом, и субъектом, и даже скальпелем…

 

Комментариев нет :

Отправить комментарий