Аида Злотникова? Знакомая фамилия... Это ее публикации мы читали в газете «Время». Это ее статья о творчестве Марины Цветаевой печаталась в газете «Новости недели» и привлекла внимание. И голос ее знаком многим - она ведет на радио РЭКА передачу «Дневник алии». В Реховоте, где Аида живет, ее знают не только по фамилии и голосу, - она стала родным человеком для тех, кто посещает Реховотский культурный центр вот уже 10 лет.
В 90-х годах, когда началась большая алия, Аида Злотникова, зная, что понятия «иммиграция» и «одиночество» часто неотделимы друг от друга, поняла, как важны для репатриантов встречи, общение, обмен мнениями. Она стала частым гостем в муниципалитете, в отделе абсорбции... Наконец, ей выдали ключ от здания по улице Абарбанель, 92. Аида назвала эту комнату культурным центром. Туда стали стекаться репатрианты: музыканты, художники, врачи... Люди, которым пришлось переменить специальности и приобретать новые профессии, без которых не прокормиться...
В то самое время при Открытом университете впервые в Израиле открылись экспериментальные курсы журналистики. По окончании курсов - следующая удача: ее принимают на работу в газету «Время». Но после занятий и после работы Аида неизменно, каждый вечер, шла на улицу Абарбанель, 92.
Она «заболела» общественной работой. Была организована выставка бывшего художника Большого театра Марка Гольденбланка. Создали детский лагерь летнего отдыха, проводили экскурсии, открывали кружки… Здесь играли музыканты с консерваторским образованием, Лариса Якобсон, профессор Кишиневского университета, открыла семинар «Познай себя, помоги себе сам». И даже когда не было никаких мероприятий – приходили люди.
В 1994 году Центру было выделено более просторное помещение.
- Не бывает в Культурном центре мероприятий, которые не собрали бы своих поклонников, - рассказывает Аида Злотникова. - С любовью слушают «Беседы у рояля» Русланы Штеренберг, сопровождающиеся музыкальными иллюстрациями (Людмила Пархомовская - скрипка, Вилли Юнг - виолончель). На презентации книги Марины и Даниэля Мазиных «Объять необъятное» попросту не хватило стульев. Популярны семинар профессора Владимира Хазана «Евреи в культуре русского зарубежья» и «Цветаевские чтения», для которых специально пишет музыку к стихам Марины Цветаевой Ольга Уманская.
«Людей неинтересных в мире нет» - эта строка Евтушенко стала лейтмотивом деятельности Злотниковой. Она написала книгу очерков о репатриантах, не опустивших рук, не растерявших душу.
- Я сама заново родилась в Реховоте! – говорит ее автор. - В Израиле состоялась моя дочь, она учительница начальных классов. Несмотря на то, что я 24 года проработала в челябинской газете, именно здесь я сложилась как личность.
- 24 года в газете? Так вот откуда у вас страсть к литературе?
- Нет, она появилась благодаря моим школьным учительницам по литературе: с 5-го по 8-й класс это была Елена Михайловна Крылова, а с 8-го и до сегодняшнего дня - Галина Николаевна Щербакова.
- Как это - до сегодняшнего дня?
- Она была любимой учительницей, а я - любимой, может быть, очень любимой ученицей. К ней я пришла в 14 лет спрашивать, можно ли целоваться с мальчиком...
- Разрешила?
- Разрешила и благословила. Она меня всегда благословляла. После школы предложила мне поработать в газете. Так я начала свою журналистскую карьеру, параллельно учась в педагогическом институте. Потом Галина Николаевна переехала в Ростов-на-Дону. Через некоторое время написала мне письмо, в котором, среди прочего, сообщила, что в Ростове есть факультет журналистики. И я уехала в Ростов. А теперь раскрою тайну: Галина Николаевна - это та самая Галина Щербакова, которая стала известной писательницей. Вы, наверное, помните ее повести «Моление о Еве», «Подробности мелких чувств», нашумевшую «Вам и не снилось», по которой поставлен фильм, и многое другое...
- В Челябинск я вернулась, - продолжает Аида. - Но с Галиной Николаевной не рассталась. Переписываемся, приезжаем друг к другу в гости. В первую свою поездку в Израиль она сказала: «Даю тебе три года на то, чтобы стать на ноги». И, как всегда, благословила... К счастью, в Израиль приехали многие мои дорогие друзья-челябинцы. Мы стараемся общаться, хотя и разлетелись по разным городам...
Мне повезло: за годы жизни в Израиле у меня не было неудач. Наверное, потому, что я сразу приняла Израиль со всеми его плюсами и минусами. Он платит мне тем же...
Анат МАЗИНА,
Галина МАЛАМАНТ
(«Новости недели», Израиль)
ГРАФИК, ЖИВОПИСЕЦ, СКУЛЬПТОР…
Из работ В.Курова
Валерий КУРОВ родился в 1939 году в Подмосковье. Окончил Абрамцевское художественное училище, а затем - Московское высшее художественно-промышленное училище (бывш. Строгановское). Его творческий диапазон весьма широк: живопись, графика, дизайн и прикладное искусство. Автор более 300 экслибрисов, сделанных в технике офорта и ксилографии. В собрании гравюр Государственного музея изобразительного искусства имени А.С Пушкина – 140 его экслибрисов. Уникальные сборники миниатюрных гравюр Курова находятся в фонде редких изданий Национальной библиотеки России. Начиная с 1970-х гг., участвовал в более чем 130 выставках в России, Европе, Северной и Южной Америке, в Израиле.
Творческое увлечение всей жизни Валерия Курова – резьба по кости. Его изделия – это скульптура, выполненная с элементами офорта, литографии, ксилографии. Десятки произведений художника из резной кости приобретены Государственным историческим музеем России.
- Само ощущение прикосновения к кости зачастую достаточно мне для вдохновения, – говорит Валерий Куров. - Кость - это моя слабость. Я не работаю ни с деревом, ни с камнем, но знаю все тонкости кости, впитавшей соль земли… Раньше я любил масштабность, потом заставил себя перейти к миниатюре в кости, пролежавшей тысячи лет в земле, и это притом, что я имел доступ ко всем новейшим технологическим материалам.
Валерий Куров - член Союзов художников России и Израиля. Живет в г. Реховоте.
Мне захотелось в путь - туда - в метель...
М. Цветаева
Хорошо, как во сне, но грустно. Уже за шестьдесят. И, конечно, куча болезней. Недели не хватает, чтобы обойти всех врачей. Сдаешь анализы, диагноз установить пока не могут. Но холестерол зашкаливает. Рекомендуют купить поглотитель жира. Каждый день мерить давление и принимать огромное количество таблеток. Еще предлагают сделать центур (так в Израиле в бытовой речи называется стентирование — восстановление кровотока в коронарных артериях путем введения специальных приспособлений – стентов. – Ред.), но я боюсь. Главное, нервотрепка не только себе, но и всем домашним, а им некогда, у них своя сумасшедшая жизнь. Ссорюсь с близкими и любимыми людьми. Старею. Все, как в плохом романе. Но этот образ жизни придумала не я.
Решила убежать от повседневности. Купила билет на самолет, заплатила бешеные деньги, из Израиля в Россию без визы не впускают, а я - иностранная гражданка. Раньше тоже так делала. Придумаю командировку. Всем разболтаю, как будто еду в газету «Театральная жизнь» на семинар. Мама верила, я была спокойна: дочке с бабушкой - кайф.
А я летела посидеть два часа возле своей учительницы. Поговорить, посмотреть на нее. Потом шла покупать абажур и напольную вазу: без них в моей «комувалке» было как-то неуютно. Вместе с этим богатством отправлялась по заснеженной Москве в Дом архитектора слушать Булата Окуджаву. Ночью, счастливая, возвращалась в свой родной город.
Но это было в той жизни. А в этой?
Я 14 лет не видела снега. Конечно, ездила на Хермон и даже на лыжах каталась. Но снег был рыхлый, таял под ногами, а мне хотелось - с морозцем, блестящего на солнце. Он мне снился. Я его ела, целовала, каталась на санках, специально падала, чтобы поваляться.
В Москве под ногами был голый, серый асфальт. «Не унывай, все равно - зима», - сказала я себе и пошла на Казанский вокзал покупать билет на поезд. В Оренбург, к Любе. «Вот ненормальная», - подумает она, но я уже ехала. В запасе были целые сутки.
Я смотрела в окно. Радовалась. Снег - на сколько хватит глаз. И мороз.
Я стала читать стихи.
За возвращенье вечных звезд,
За вьюжный танец,
За поздних странников мой тост,
За ранних странниц...
- Ну, ты и бродяжка, сколько километров одолела, - сказала Люба. - Устала? Иди спать.
И я легла под икону. Первое, о чем подумала: имею ли я право? Раньше в Любином доме я никогда икон не видела, но, видимо, что-то произошло.
«Это сон или грех?» - спросила я. И услышала: «Это не сон и не грех. Это - последняя встреча».
Меня в синагоге зовут полурелигиозной. Я - иудейка. И мой диван дома, на Земле обетованной, стоит под мезузой. Стала просить прощения у Бога, читая молитву «Шма Исраэль».
В Саракташе - снег. Сияет солнце. Мы идем с Любой на кладбище. Потом она рассказывала Оле: «Представляешь, наша артистка первой бабушкин крест увидела».
На могиле - белые хризантемы в снегу. Я - счастлива.
«Почему тебя окружают покойники?» - спросила меня гадалка.
Я от неожиданности развела руками.
Звоню Хане. Месяц не была у своих старушек в деревне.
- Как Циля?
- Нет больше Цили, - говорит Хана и кладет трубку.
Циля умерла во сне. Как моя мама. Мы переезжали. Мама позвонила и сказала, что плохо себя чувствует, я посоветовала принять таблетки и не мешать нам. Через несколько часов я сидела возле мамы. Она была еще теплая. Я с ней разговаривала, гладила ее, плакала, просила прощения. Мама молчала. Теперь я прошу в синагоге прочитать в память о маме молитву, зажечь свечу и написать в книге ее имя. Но мне легче не становится.
Я была первой Цилиной квартиранткой. Новая репатриантка. До меня в мошаве олим не принимали. И я была удостоена чести зажигать свечу в день праздника Независимости государства Израиль.
Циля провожала меня на работу, кормила, давала деньги взаймы.
Теперь - это моя история.
Пасхальный седер. Я готовлюсь к нему вместе с Цилей и Ханой. И мне хочется рассказать им, как моя мама делала седер. В огромной бочке, куда она бросала раскаленный топор, кошеровалась посуда. Голову курице обязательно должен был отрубить шойхет, иначе она была некошерная. И, конечно, на эту процедуру посылали меня. Однажды по дороге к шойхету я зашла в кино, и курица у меня в сумке задохнулась. Я, конечно, призналась в своем преступлении, но если бы вы знали, какие это для меня были муки.
Каждый год бабушка возглавляла праздничный седер, а мы пели песенки из Пасхальной Агады. И повторяли: «В будущем году - в Иерусалиме».
* * *
...Еврейские похороны - великое таинство. Голубой таллит. Звезда Давида. Все закрыто.
Душа в небе.
Маленький комочек в земле.
Неужели я больше никогда не приду к Циле в дом, не сяду за стол? И за меня некому будет молиться?
Она устроила мой первый день рождения в Израиле. И я получила в подарок 51 розу. Я возила к ней в деревню всех моих родственников и друзей, приезжавших в Израиль, - знакомила.
* * *
Странные бывают ассоциации мыслей и чувств.
Дима умер в Песах. В хамсин.
Я плохо соображала, и когда меня на рассвете разбудили, стала объяснять, что он живет в другом городе. Только потом до меня дошло, что надо ехать в Абукабир (морг).
Представить, как можно смертельно себя уколоть, я не могла. Скромный, тихий, добрый, элегантный Дима. Ничего не просит и ничего не рассказывает. Так мы жили.
«Лишь обменялись взглядами-молитвами и разбежались по своим мирам...» (Т. Очеретян)
У меня - сцена, у него - стройка.
- Привет.
- Привет.
- Как дела?
- Барух-а-Шем.
Диму хоронили по христианскому обычаю, в гробу, в костюме и туфлях. На нееврейском кладбище.
- Но ведь Бог один? - спрашивала я.
- Не задавай вопросов.
Следующая моя ночь - в другом доме. Так расположена кровать, что я должна лечь под крест. Снова поднимаю глаза к небу. И читаю «Шма Исраэль». Мне снится: старушка стоит на коленях и просит кипяточку.
- Если можно, то еще немножко супчику и котлетку, - говорит она.
- Дома никого нет, и когда придут, не знаю, - отвечаю я.
- Ой, вы приехали из Израиля, я вас помню, мы в лифте прошлой осенью познакомились. Не говорите Александру Сергеевичу, что я приходила. Как-то неудобно: мы ведь вместе работали.
- Сколько ей лет? - спрашиваю я свою учительницу. - Она только к вам и приходит?
- Раз в неделю в три часа, - смеется учительница и идет выполнять заказ о супчике и котлетке.
А я, еврейская женщина, начинаю готовиться к шабату. Хала, вино, свечи...
- Это вам! - я несу поднос с фруктами. Завтра - праздник, Ту-би-шват. Новый год деревьев.
Мой кустик растет в Иерусалиме. Но корни - в мошаве, где я жила у Цили, там я посадила ореховое дерево. Оно плодоносит.
«Мне бы кипяточку», - снова слышу я.
«И почему тебя окружают покойники?»
«Ну, ты и бродяжка».
- Мне так хорошо в дороге, - говорю я. - И усталость прошла.
Метель заметает следы. Я - сплю.
Борис КОРШ
ИЗ ПРОШЛОЙ ЖИЗНИ
ИЗ ПРОШЛОЙ ЖИЗНИ
«АНГЛИЧАНЕ УХОДЯТ, НЕ ПРОЩАЯСЬ»
(Быль, рассказанная моей мамой)
Распалась Российская империя. В 1918 году Азербайджан стал независимым государством. Власть взяла муссаватская партия. Правительство состояло из интеллигентов различных национальностей, которые много и красиво говорили, но управлять государством не могли и больше всего на свете боялись большевиков. В принципе правильно боялись, потому что в Баку было очень много богатых людей, сделавших миллионы на добыче нефти и ее переработке. Вокруг них сплотилась интеллигенция, в основном техническая, и тоже довольно состоятельная, так что инженерам и мастерам-нефтяникам жилось неплохо.
Бакинское месторождение было самым крупным в России и породило развитую по тем временам нефтеперерабатывающую промышленность. А сураханская нефть считалась и считается лучшей в мире. Естественно, здесь сошлись интересы многих стран, в том числе Англии и Турции.
Итак, в 1918 году в Баку входит батальон английской армии. Встретили его как избавителя от большевиков. Офицеров разместили в лучших и богатейших домах города, тем более что офицеры были молодые и все «джентльмены». Молодости свойственно увлекаться, так что офицеры начали ухаживать за богатыми девушками. Молодежь танцевала, пела, устраивала пикники и купания в море. Но англичанам тактично намекнули, что здесь все-таки Восток и так просто ухаживать за девушками нельзя. Это их компрометирует - потом и замуж не выйдешь. Офицеры все поняли и сделали избранницам своего сердца официальные предложения. Конечно, они были с радостью приняты. Отпраздновали пышные свадьбы, но оформление официальных документов решили отложить до приезда в Англию. Так - объяснили офицеры-джентльмены - легче получить английское гражданство, хотя, если родители невест настаивают, то это можно сделать и в Баку, но в Англии тогда возникнут трудности: брак будет приравнен к колониальному, и получить полное гражданство можно будет только через несколько лет. Кто же враг себе и своему дитяти? Все согласились. И эта идиллия продолжалась еще месяца три.
Но вот к Баку начали продвигаться турки, и англичане собрались в дорогу. Бакинский вокзал был переполнен цветами, радостью и завистью. Женам был выделен спальный вагон прямого сообщения в конце поезда. Родители тоже мечтали переехать к дочкам в Англию и, боясь и турок, и большевиков, драгоценности и дорогие вещи отправляли с девочками. Офицеры положили драгоценности в ротный сейф, который постоянно охранялся и находился в офицерском вагоне в середине поезда.
Для багажа был выделен специальный вагон в голове поезда. Все были счастливы. И только одной даме не хватило места в спальном вагоне, и она ехала с мужем в офицерском. Все ее притворно жалели и немножко подсмеивались.
В день отъезда бомонд Баку был на перроне.
- Как только приедешь, напиши свой адрес, ведь ты не захочешь жить с его родителями! - кричала чья-то мама.
- Конечно, напишу!
- Папа все обратил в бриллианты и валюту, которые я везу с собой в Англию! Так надежнее... - комментировала одна дама.
- Нет, ковры не испортятся. Мы пересыпали их нафталином и зашили в мешки! А сервизы - в ящиках с опилками.
- Мама, не беспокойся! Как только оформим документы, сразу начну хлопотать о разрешении на ваш приезд!
Третий звонок, слезы, последние поцелуи и наставления. Поезд трогается. И вдруг все замечают, что спальный вагон остается на перроне.
Шум, суета, крики:
- Его, видно, забыли прицепить к поезду.
А в Баку так был устроен вокзал, что поезд сразу заворачивал за депо и скрывался из виду.
Но так как люди ехали состоятельные и они знали, что можно догнать поезд на ближайшей станции - Баладжарах, то тут же пролетки, фаэтоны, машины - все ринулось к Баладжарам.
Наконец показался поезд; все ждали, что, в виду толпы на перроне, он остановится. Но поезд, напротив, набирая скорость, проскочил станцию, а в офицерском вагоне все окна были закрыты.
Поезд ушел на Джульфу и далее - в Иран.
Баку хохотал месяца три, хотя бедных девочек было жалко - замужество им уже не светило, вещи и драгоценности тоже пропали. Где искать теперь приданое?..
Вот уж действительно: англичане уходят, не прощаясь!..
НОЧНОЙ ОБЫСК
В 1950 году я перешел на второй курс и летом занимался математикой. Так как никаких кондиционеров в Союзе тогда не было, а лето в Баку бывало очень жаркое, то занимался я ночью. В одну из ночей, примерно в половине второго, в ворота начали стучать. Думая, что это кто-то из соседей загулял, я вышел и спросил: "Кто там?!".
- Откройте! Милиция! - прозвучал голос.
- Я не открою, так как вас не знаю!
Перебранка бы затянулась надолго, но вдруг другой голос сказал:
- Посмотрите в щелочку, это я, ваш участковый!
Участкового я знал в лицо и ворота открыл. На улице
стояло пять человек. Все они были в штатском, но с оружием.
- Где живут Липшицы? - спросил один из них.
- Там, напротив, - и я показал их квартиру. К соседям они стучали уж очень бесцеремонно - я думаю, что проснулся весь двор, но выходить боялись. Через несколько минут прибежал бледный сосед и попросил меня придти к ним в качестве понятого. Одеваться я не стал, а пошел как был - в пижамных брюках и сетке.
Когда я зашел к соседям, сидевший за столом мент спросил мое имя и фамилию.
- Чем занимаемся?
- Учимся в ВУЗе.
- Это хорошо. Комсомолец?
- Конечно!
- Кто родители?
- Отец - полковник Советской Армии, а мама не работает.
- Это подходяще, прошу вас быть понятым при обыске.
- Хорошо, но я представился, а кто вы - в штатском не поймешь! Прошу ваши документы!
- А, сурьезный студент, - ответил старший и показал мне удостоверение капитана милиции, старшего оперуполномоченного.
- А что вы ищете? - спросил я.
- Золото, ценности, царские десятки, валюту, - ответил начальник.
- Ну, тогда вы не туда попали, эти люди живут бедно. Ответ был немедленный:
- У нас в СССР бедняков нет, а здесь посмотрим.
И я, честно говоря, испугался, что сморозил что-то не то, но против демагогии нет оружия. Я заткнулся, появилась злость на себя и на милицию. Было все понятно, мы точно знали, что написала донос новая соседка. Во дворе это случилось впервые.
Милиционеры искали долго и упорно, до 5 часов утра, но ничего не нашли и перед уходом стали проверять печку-голландку. Им показалось, что рядом с печкой тайник. Они сорвали обои почти с четверти комнаты, но оказалось, что за много лет цемент повыветрился и никакого тайника нет. Обыск закончился, и меня попросили подписать протокол. Я его внимательно прочел и спросил:
- Так что, ничего не нашли?
- В протоколе и записано, что все в порядке, - ответили мне.
- Значит, гражданин Липшиц и его семья - честные люди?
- Да, конечно. Это просто был анонимный сигнал, но мы должны все проверять, - ответил мне начальник.
- Значит, честному советскому человеку вы нанесли материальный ущерб? - спросил я начальника.
- Какой ущерб? - не понял меня начальник.
- Как какой? - удивился я, показывая на голую стену. - Теперь он должен купить новые обои и заплатить мастеру за оклейку всей комнаты. Я понимаю, что если бы что-нибудь нашли - преступника не жалко. Но он честный человек, и милиция должна заплатить компенсацию, иначе я не подпишу протокол.
- Какую компенсацию? - спросил один из сотрудников.
- Как какую? Стоимость обоев и поклейки.
- Все в порядке, ничего не надо, - верещал хозяин и тащил меня за пижамные штаны, которые медленно, но верно сползали с меня вниз.
Я разозлился на хозяина и почти кричал:
- Как это не надо, ты же честный человек!
Тогда я свято верил в справедливость советской власти. Но его остановил капитан милиции и сказал:
- Гражданин совершенно прав, я работаю в милиции 15 лет, но по такому вопросу к нам еще никто не обращался. Завтра зайдите в 12 часов дня в Главное управление милиции в комнату № 206, а я утром у начальства узнаю, что надо сделать. Конечно, надо заплатить.
Убедить хозяина квартиры идти в милицию за деньгами я не смог, но с некоторых пор он стал меня обходить стороной...
ДЕНЬ СМЕРТИ СТАЛИНА
Для евреев Советского Союза 1953-й год начался весьма неудачно. 13 января в газетах "Правда" и "Известия" было напечатано, что органами государственной безопасности была раскрыта большая группа врачей-убийц, которые задались целью уничтожить всю верхушку руководителей СССР. Список врачей был длинный и состоял почти сплошь из еврейских фамилий. Однако были и трое русских: известные профессора В.Н. Виноградов и П.И. Егоров, а также врач Г.И. Майоров. Вообще все это были виднейшие представители медицинской науки - академики и профессора, так как в кремлевской больнице были сосредоточены лучшие силы медиков. На следующий день в Союзе началась настоящая "охота на ведьм". Десятки врачей лишились работы, их увольняли из институтов, лишали званий, участковых врачей выгоняли из квартир, люди отказывались идти на прием к врачам-евреям. Говорили, что где-то на Украине были даже еврейские погромы. На всех евреев смотрели как на врагов народа. А как поступал с неугодными народами "отец всех народов", мы уже знали. Только потом стал известен весь задуманный сценарий.
5 марта должна была состояться публичная казнь "врачей-убийц" на Красной площади в Москве, а потом, охраняя евреев от "справедливого гнева" советского народа, нас всех должны были выслать в Сибирь на медленное вымирание. Уже были готовы железнодорожные ветки, которые вели в никуда. Нас должны были вывезти, а строить лагеря и землянки мы должны были сами. То, что погибли бы все старики и дети, «отца народов» не смущало. Он пошел по гитлеровскому пути "тотального решения еврейского вопроса". Так что кто был страшнее - Гитлер или Сталин, решить трудно.
Списки евреев составляли на производствах, в колхозах и совхозах, в домоуправлениях и поликлиниках, даже в тюрьмах. Все было готово, но Б-г не допустил этого: тиран умер 5-го марта 1953 года, не приходя в сознание. Это было как раз в праздник Пурим, когда Господь творит многие чудеса, не раз спасавшие еврейский народ.
С 13 января 1953 года и до смерти Сталина я каждый день, идя в институт, надевал чистую сорочку, как на экзамен. К этому времени у меня и моих друзей - Кима и Додика - уже не было никаких иллюзий относительно и "отца народов", и всей коммунистической системы. Мы понимали все и готовились к самому худшему.
День 5-го марта 1953 года начался в 6 часов утра: меня разбудил отец.
- Папа, что случилось? - спросил я.
- Вставай! Сталин умер!
Но я не понял, почему мне надо было вставать, и между мной и папой произошел следующий диалог:
- Что, точно умер?
- Да, сейчас передали по радио, только что.
- Но уже умер, так зачем ты меня разбудил так рано, ничего бы не произошло, если бы я узнал об этом позже.
Отец схватил меня за грудки и начал сильно трясти.
- Да ты понимаешь, что говоришь?! - кричал он.
После такой встряски спать уже не хотелось, и я поднялся с постели. Слушал радио (телевизоров тогда еще не было), собирался в институт, хотя понимал, что занятий сегодня не будет. Ровно в половине восьмого раздался стук в дверь. Дядька в брюках и нижней рубахе побежал открывать. Перед дверью стояла его родная сестра Дора Владимировна Гефтер, интеллигентнейшая женщина, от которой никто не слыхал не то что крика, но даже повышенного тона.
"Ху гепейгер!" - сказала она на идише и, повернувшись, пошла на работу, не произнеся больше ни слова. (У них в лагерях погиб родной брат - молодой талантливый инженер-нефтяник, в 34 года ставший главным инженером "Грознефти" по бурению.) В десять минут девятого мы, как обычно, встретились с моим другом Кимом Вайнштейном и пошли в институт, куда ходу было 12 минут. В институте, естественно, занятий не было, и нас послали на площадь имени В.И. Ленина, что находилась в центре Баку, на траурный митинг. Улицы были полны угрюмого народа, многие плакали. Всех интересовал вопрос: "Как мы будем жить дальше?" Многие это спрашивали с тревогой. Нас тоже интересовал этот вопрос. Прекратится ли всеобщая вакханалия или "соратники" довершат дело вождя? По дороге встретили наших друзей Раю Каплан и Лилю Каневскую, студенток филфака. Их тоже погнали на траурный митинг. Площадь была полна, уже установили мощные громкоговорители, и вскоре начался траурный митинг. Наши девочки плакали навзрыд, а нам все это было "по барабану". Чтобы как-то остановить поток слез, Ким попытался рассказать анекдот, но ничего не вышло, да это было и опасно. Наэлектризованная истеричная толпа могла растерзать каждого, кто посмел бы даже улыбнуться. Молотов, говорят, плакал, насколько искренне, не знаю; Берия говорил твердо и уверенно, остальных не помню.
Промаявшись на площади около часа, мы засобирались домой; в Баку в марте Каспий штормит, дуют очень сильные ветры и выдувают все тепло. Остаток дня прошел в слушании радио, разговорах о том, как теперь решится еврейский вопрос, как будем жить, как поведет себя Маленков, ставший генсеком, какую роль будут играть Хрущев и Берия... Так прошел первый день оттепели.
ЧЕМПИОН МИРА
Нас было трое - Ким Вайнштейн, Давид Заферман и я. Нас так и звали - «три мушкетера». Последним из тройки женился Ким, и в результате 13 апреля 1963 года родился будущий великий шахматист - Гарри Кимович Каспаров. Когда Гарику было 5 лет, отец начал учить его играть в шахматы. С шахматной, да и с иной литературой было плохо, и как-то Ким поинтересовался, нет ли у нас чего-нибудь по шахматам. Нашлась книга Беляева "Основы шахматной игры", и мы отдали ее Киму.
- Когда надо книгу вернуть? - спросил он.
- Ничего не думая, кто-то ему ответил:
- Когда Гарик будет чемпионом мира, тогда и вернешь!
- На дворе был 1968 год, и, конечно, никто тогда не думал, что эти слова станут пророческими. Прошли годы, надо сказать - нелегкие. Ким умер 23 января 1971 года. Давид с семьей в 1973 году уехал в Израиль. Для меня это было трагедией: я ведь не думал, что мы с Додиком снова встретимся. Я остался без друзей.
А шахматная карьера Гарика стремительно шла вверх, хотя на его пути палок было гораздо больше, чем колес. И несмотря на то, что пришлось бороться с системой под названием Советский Союз, его талант был настолько огромен, что он победил. И Гарри Каспаров триумфально возвращается в Баку в звании чемпиона мира. Его последняя, 24-я партия, заставила не спать не только весь Баку, но, по-моему, и половину СССР. Болельщикам пришлось изрядно понервничать, ибо комментарии поначалу были весьма пессимистические. Когда же, наконец, комментаторы распознали силу позиции, игра, по сути, была уже сделана.
Итак, страна обрела своего самого юного, 13-го чемпиона мира, а я вспомнил об уговоре. Поздравляя маму Гарика -Аиду - по телефону, я напомнил, что книгу надо вернуть. Она очень удивилась и спросила:
- Боб, неужели ты думаешь, что Гарику нужна эта книга?
- Абсолютно уверен, что не нужна, но уговор дороже денег.
- Знаешь, я передам ему трубку, договаривайтесь сами! Я рассказал Гарику про уговор, и он обещал поискать книгу, вспомнив, что часть книг он раздал знакомым. Через два дня позвонила Аида и сказала:
- Приходи, сегодня я пойду и заберу книгу: наконец-то мы ее нашли!
Когда Аида пришла к мальчику, у которого была эта книга, он поинтересовался, для чего чемпиону мира "Основы шахматной игры". Аида рассказала эту историю, и тогда мама мальчика категорически заявила:
- Книгу не отдам, я тоже хочу, чтобы мой сын был чемпионом мира!
Ну, что нам осталось делать? Только ждать.
ХОРОШО СМЕЕТСЯ ТОТ, КТО СМЕЕТСЯ ПОСЛЕДНИМ
В 100-120 километрах от Баку, в море, расположен небольшой безымянный островок. Там в пятидесятые годы было открыто богатейшее месторождение нефти и появился город на сваях - знаменитые "Нефтяные камни". Это была гордость Баку, и туда возили именитых иностранных и отечественных деятелей.
В 70-е годы, а может, и раньше, в "Азинформ" - республиканском ТАСС - работал замечательный фотокорреспондент. Но не будем называть фамилий. Назовем его просто Фазиль или Соломон - что не столь важно для нашего повествования.
В одно прекрасное утро два веселых человека, начальник одного из отделов редакции и его заместитель, решили немножко развлечься. Они позвали фотокорреспондента и сказали, что надо срочно ехать на "Нефтяные камни" и сделать несколько снимков о встрече французского писателя Виктора Гюго с морскими нефтяниками. Фотокорреспондент попросил все уточнить, и они написали задание. Нельзя сказать, что Фазиль-Соломон не слышал, что есть такой писатель - Виктор Гюго, он даже что-то видел в кино, и даже читал его произведения, но даты его жизни не знал, поэтому и помчался на "Нефтяные камни". Естественно, там на него посмотрели как на идиота, сбежавшего из сумасшедшего дома. Ему объясняли, что Гюго давно умер, но он не хотел этому верить. Тогда его повели в библиотеку, и там он удостоверился, что Виктор Гюго умер в 1895 году...
Фазилю было очень обидно, что его разыграли, да еще так просто. Все знали о Гюго, а он не знал, и это тоже было обидно. Но как отомстить? Надо придумать такое, чтобы все поняли: с ним так шутить нельзя. Всю ночь Фазиль-Соломон просидел в своей маленькой лаборатории. Утром, отрепетировав перед зеркалом беспристрастно-деловую физиономию, он отправился в редакцию.
- Ну, как? Сделал? - спросил завотделом, встретив его в коридоре. Он с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться вслух, а потому голос его прозвучал несколько неестественно.
- Да, конечно! Сейчас занесу, - подчеркнуто деловым тоном произнес Фазиль-Соломон.
И он принес прекрасный фотомонтаж из нескольких фотографий: Виктор Гюго пожимает руку знатному нефтянику Исмаилу Искандерову на фоне "Нефтяных камней", Виктор Гюго с группой морских нефтяников Каспия и т.п.
- Сколько я получу за эти фотографии? - спросил Фазиль-Соломон.
В комнате стало тихо.
- Понимаешь... - начал начальник отдела.
- Я все понимаю, ты заплатишь за эти фотографии хорошие деньги, - ответил фотокорреспондент.
- Но я не могу! - закричал начальник отдела, вмиг утерявший интерес к затеянному им веселому розыгрышу.
- Хорошо, - сказал Фазиль-Соломон, - нам с тобой говорить не о чем.
Он пошел к главному редактору и положил на стол задание и фотографии, объяснив, что ему не хотят оплачивать его работу. Главный все прочитал, просмотрел и наложил резолюцию: "Заплатить срочно по высшей категории за счет начальника отдела».
Хорошо смеется тот, кто смеется последним!
ТАК ГОВОРИТ МАЛКИН
Нельзя стать первым без очередей.
Зачем хамить тому, кто не поймёт?
Быть членом - лучше вместе с партией.
Кто был ничем, тот станет чем угодно.
Не спорьте с дураком – он лучше подготовлен.
Жизнь может выкинуть такое, что может пригодиться.
Свои недостатки надо нести с достоинством верного выбора.
Не стоит делать из скотины - зверя.
Полюбив навсегда, первым не засыпай.
Если вас ударили по лицу, подставьте другое.
Не можете жить – займитесь чем-нибудь другим.
Если махнуть на все рукой, то можно и не плевать.
Стремясь быть честным до конца, ищите конец.
Роняя свое достоинство, делайте вид, что это - не ваше.
Комментариев нет :
Отправить комментарий