Война и ее причины
Продолжение. Начало
В предыдущей статье мы говорили об ошибке в нашем восприятии добра и зла как непримиримых противоположностей, стремящихся уничтожить друг друга. Зародилась эта ошибка еще в Месопотамии в 4-м тысячелетии до Р.Х. Но каким образом она могла: а) привести к появлению внутривидовой злокачественной агрессивности и б) стать причиной зарождения первой в мире цивилизации? Чтобы понять это, придется рассмотреть сам процесс проникновения ошибки в сознание шумеров.
Известно, что в традиционных обществах индивид не мыслился как самостоятельная личность. Шумерское общество тут не исключение, оно также подавляло любое проявление личностного начала. Это наилучшим образом объясняет ту задержку в развитии на 300 тысяч лет, о которой говорил А. Дж. Тойнби, т. к. сломать тысячелетние традиции могли только личности.
Откуда же взялись личности? Добро и зло, понимаемые как антагонистические противоположности, разделили мир в сознании шумеров надвое. Возникает вопрос: что есть зло и что есть добро? При поиске ответа на него неизбежен анализ и переоценка всех устоявшихся понятий, событий и ценностей. Но такая переоценка требует причинно-следственного мышления, которым, как известно, люди того времени практически не владели. Этот факт отмечают все без исключения этнологи, изучающие примитивные народы. И все-таки процесс переоценки начался – именно под воздействием возникшего понимания (по нашему мнению, ошибочного) добра и зла.
Как только человек начинает задумываться над такой, казалось бы, незыблемой основой общинной жизни как равенство, так сразу становится ясно: никакого равенства нет - одни управляют, другие подчиняются. Примерно так же проясняется и сущность того, что называется справедливостью. Эта основа жизни общины начинает заметно блекнуть в сознании ее членов. Почему, в самом деле, «Удачливый охотник» должен потреблять столько же, сколько любой другой член общины, справедливо ли это? С точки зрения общины, да, а с точки зрения «Удачливого охотника», нет. Важно, что сомнение такого рода становится возможным, только если критерии справедливости установлены не богами, как это всегда понималось ранее, а людьми. «Удачливый охотник» начинает осознавать, что есть не одна, а две справедливости, и они противоречат друг другу. Вожди защищают справедливость для общины, «Удачливый охотник» для себя лично.
Так возникает конфликт между индивидом и нормами общинной жизни. Вступив в конфликт, пусть даже и в скрытой форме, с традиционными нормами, индивид превращается в личность. На этой почве возникают предпосылки для межличностных конфликтов: ведь уже вовсе не боги, а люди творят несправедливость - отбирают мясо у «Охотника» и его семьи.
Народившиеся личности пересматривают и переоценивают многие ценности и смыслы, в том числе, такие древнейшие понятия, как «Свой» - «Чужой». Понятия эти всегда были и остаются связанными с природной агрессивностью человека и животного, о которой замечательно пишет Конрад Лоренц. Но с осознанием человеком того, что есть добро и зло, эта, по Лоренцу, природная, естественная, агрессивность начинает менять свой характер. Теперь, когда становится все яснее, что, например, в несправедливости повинны люди, а не боги, агрессивность как защита от несправедливости и способ воздаяния за нее начинает все чаще обращаться не только на тех, кто всегда был «Чужим», но и на тех, кто всегда был «Своим», соплеменником.
В том, что страдания и наслаждения, справедливость и несправедливость, милосердие и жестокость теперь в сознании человека исходят уже не от Богов, а от людей, и заключена сама суть радикального изменения человеческого сознания.
«Чужими» становятся не только инородцы, но и члены своей общины, все те, кто творит несправедливость, как ее понимает вновь народившаяся личность. В чем же главное различие между тысячелетними традициями общины и вновь явившимися в сознании добром и злом? Альтруизм общины, как это его на пять тысячелетий позже сформулировал Огюст Конт, выражен формулой «Живи для других». Тогда как добро, как его понимали нарождающиеся личности, а вслед за ними и мы, насквозь индивидуально и эгоистично.
Следовало бы, таким образом, ожидать, что осознание добра и зла должно привести к чудовищному росту агрессивности, направленной, в том числе, и против соплеменников, отнесенных личностью к категории «чужой», и, как следствие, к междоусобным войнам. И это ожидание позже полностью подтверждается.
Но у шумеров в начальный период зарождения цивилизации междоусобные войны не были доминирующим явлением. Основная причина сравнительно мирного начала заключается, на наш взгляд, в том, что в начальный период общинные ценности еще очень сильны и жестко блокируют агрессию, направляя энергию нарождающихся личностей совсем в другое русло. Именно поэтому, хотя личности внутренне противостояли общинным порядкам, они все же долгое время не решались отказаться от традиционных ни-ги-на («истинность, постоянство») и ни-си-са («справедливость, равенство»), которые многие века являлись основой жизни их народа. Давление этих общинных ценностей на общество было столь велико, что вся энергия у шумеров, направленная на преумножение добра для себя и «своих», устремилась не в русло агрессии (захвата пищи и земель), а в русло научно-технического прогресса. Спасти себя и членов семьи от голода можно только, если производить пищи так много, чтобы ее и в самом деле хватило на всех. Рост производительности труда – вот что у шумеров составляло основу благополучия не только общины, но и вновь народившихся личностей. При этом совершенствование орудий труда становится одним из главных способов реализации стремления личности к добру для самого себя и своих ближних. На этой основе родился не просто новый способ выживать, народился новый тип мышления – индукция, без которого технический прогресс вряд ли возможен.
Благодаря этому шумеры достигают поразительных результатов. Но еще более поражает восприимчивость самого общества к этим новациям. То, что они были приняты и внедрены, говорит о том, что огромная часть обществом уже несла в себе качества личности. Без этого никакой абсолютизм власти общинных вождей не в состоянии был бы укоренить все достижения шумерской цивилизации. Стремление к добру, как его понимали нарождающиеся личности, и явилось, таким образом, могучим стимулом для развития науки, техники, социальных и политических нововведений у шумеров.
А что же агрессия? Она, как уже говорилось, была подавлена древними общинными ценностями. Подавлена, но не истреблена. Агрессия начнет играть важную роль в борьбе за добро для самого себя несколько позже. Вначале нарождающиеся личности в виду настойчивого устремления к добру сумели так или иначе аккумулировать достаточные ресурсы, чтобы прокормить себя и «своих», и тем вызвали уважение к себе. Это и есть и появление выраженных личностей, и начало отказа от общинных ценностей.
Личности иначе структурируют общество. Они все больше и больше захватывают власть, сначала оттесняя коллегиальные органы управления, а затем и вообще отказываются от них. С целью аккумуляции ресурсов личности привержены не только к изобретениям и новым орудиям труда, но уже и к военным способам добычи ресурсов. Растущая агрессивность повышает вероятность встречной агрессии. Это заставляет племя, недавно жившее на открытом пространстве, уходить под защиту князя или царя – успешного человека, создавшего достаточные запасы и умеющего их пополнять, в том числе и для содержания собственной армии, а это и есть процесс формирования городов – переход к городской цивилизации.
Города радикально меняют структуру некогда единого шумерского народа. Теперь каждый город представляет собой изолированное государство. Меняется при этом и смысл древних понятий «Свой», «Чужой». Чужим теперь становится не только тот, кто просто «не шумер», но и шумер – житель другого города. Цивилизация вступает в период бесконечных и кровопролитных междоусобных войн. При этом оказывается, что можно захватить не только земли соседнего города, но и заставить побежденных обрабатывать их и при этом отбирать большую часть урожая. Так возникает рабство. В рабовладельческом Шумере борьба за ресурсы по-прежнему ведется в двух направлениях: с помощью новой техники и новых технологий и с помощью войны.
Однако шумеры всегда были окружены другими народами. И если у шумеров нарастающая агрессия все же сдерживалась общинными законами, то у соседних народов сдерживающее влияние общины было значительно слабее. Это обстоятельство привело к тому, что ошибка в понимании добра и зла, проникнув к соседям шумеров, и там пробудило энергию личности. Энергия эта в отличие от шумеров начала расходоваться в основном не на получение новых знаний, а на агрессию, что и привело к многочисленным не только междоусобным войнам, но и войнам с соседними народами, в том числе с шумерами, к чему они не были готовы.
Жизнь, таким образом, показала, что для выживания было совершенно недостаточно направлять энергию личностей только на мирное добывание ресурсов. Для успешного противостояния возросшей агрессивности соседей требовалось распространить энергию личностей, питавшую собственную агрессивность, и вовне, на соседей. Однако шумеры, по-видимому, с этим запоздали. Их соседи не были так медлительны, и вскоре их агрессивность превзошла агрессивность шумеров. В.В. Емельянов, исследователь цивилизации шумеров, так пишет по этому поводу:
«Шумеры погибли от страха перед неравенством, не подобием людей и вещей»….
«…(погибли) от нежелания считаться с правом индивидуума на отдельную от коллектива жизнь»…
«В условиях, когда история объективно требовала агрессии вовне, признания ценности индивидуума, сильного мужского начала, позволяющего странствовать, не оглядываясь на покинутую родную землю, и приносить Богатство себе, а не земле, – шумерский идеал стабильного внутреннего роста, общинного родства, соответствия жизни календарю едва ли мог найти множество сторонников даже внутри самого шумерского общества. А когда идеал расходится с течением жизни – одно из двух: или носитель идеала меняет его, или жизнь списывает такого в аутсайдеры. Именно это и произошло с шумерами».[1]
Соседи шумеров, семиты, оказались значительно менее консервативны и, не успев усвоить научные и технические достижения шумеров, увидели в агрессии наилучший способ борьбы за добро для самих себя. Очень скоро благодаря распространению действия личной агрессивности вовне они и поглотили шумеров – этих создателей первой в мире цивилизации.
Вывод напрашивается сам собой. Именно понимание добра и зла как непримиримых противоположностей, связанная с этим наша постоянная борьба за торжество добра и истребление зла и является истинной, глубинной причиной укоренения злокачественной агрессивности в человеке, а через это - и причиной всех войн, от шумеров до наших дней.
Возможно, читатель усомнится в этом выводе, но таков факт, многократно подтверждавшийся в истории человечества. Судите сами.
Еще Навуходоносор II, царь вавилонский, перестраивая знаменитые ворота Иштар, составил надпись, которая гласит:
"Я - Навуходоносор, царь вавилонский, благочестивый принц, правящий по воле и благоволению Мардука (верховного Бога вавилонян), высший правитель Города, любимый Небом (сыном Мардука, верховным Богом соседнего города Ворсиппа), хитроумный и неутомимый... всегда пекущийся о благополучии Вавилона…»
Очевидно, что и Кир Великий, и Александр Македонский, и Спартак - все они вели кровопролитные войны исключительно из благородных побуждений. Таковы и все великие римские полководцы, такие как Гай Юлий Цезарь, Октавиан, Август, Константин Великий и т.д. – все они без исключения боролись не только и не столько за свою славу и свое богатство, но, прежде всего, за величие Рима. Таков и Наполеон. Е.В. Тарле так пишет об этом человеке: «Он так, по-видимому, искренне раз навсегда отождествил себя с Францией, что у него наперед было готово оправдание всему тому, что он делал: Благо Франции, величие Франции, безопасность Франции – вот что в его глазах оправдывало все, что он делал». Что изменилось с тех пор? Разве В.И. Ленин не мечтал о всеобщем равенстве и процветании и разве не во имя этой мечты он уничтожил миллионы ни в чем не повинных людей? А И.В. Сталин, не он ли искренне полагал, что великая цель построения справедливейшего в мире коммунистического общества не только оправдывает, но и решительно требует физического устранения всех тех, кто хотя бы только подозревается в несогласии с великой идеей коммунизма. И Адольф Гитлер собственноручно написал в «Майн Кампф»: «В этот период (речь идет о годах, когда Гитлер жил в Вене) у меня раскрылись глаза на две опасности, которые я раньше едва знал по имени и всего значения которых для судеб немецкого народа я конечно не понимал. Я говорю о марксизме и еврействе».
Что же удивляться после этих слов тому, что этот человек в борьбе с опасностями, угрожавшими, по его мнению, судьбам немецкого народа, залил кровью коммунистов и евреев всю Европу. Здесь нет ничего необычного. Снова речь идет о благополучии своего народа, в данном случае немецкого, для блага которого понадобилось только в Европе уничтожить пять миллионов евреев. Борьба же с марксизмом, как известно, привела к гибели более 20 миллионов только граждан СССР, погибших на фронтах войны с фашистской Германией. Все же жертвы политики Гитлера, направленной на благо немецкого народа, не поддаются учету.
ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ.
[1] В.В. Емельянов «Древний Шумер», изд. «Азбука-классика», «Петербургское Востоковедение». Санкт-Петербург 2003 год, стр. 129, 130.
Комментариев нет :
Отправить комментарий