АЛЕКСАНДР III Сокращенный вариант книги «Недолгое величие Российской короны»

Михаил ВОЗДВИЖЕНСКИЙ

Каждый, кто перекипел в котле Российской Государственности, рядом с любым из европейцев – человек.

С.С. Аверинцев

Александр III отличался от всех русских императоров. И прежде всего тем, что, обладая железной волей, стал истинным правителем, оказался способным держать в кулаке огромную страну, хотя формулу философа Гоббса «война всех против всех» как естественное состояние людей никто не отменял и на территории России.

Дед Александра III император Николай I, если верить легенде, как-то особенно радовался в феврале 1845 года рождению внука, отнюдь не первого, а стало быть, не очевидного наследника, радовался, будто предвидел, что именно второй внук пойдет по его стопам, исповедуя основы власти, выраженные в трех словах: самодержавие, народность и православие. По случаю рождения Александра был издан манифест с пожеланием преуспеяния новорожденному. Манифест Николай подписал 26 февраля, но обнародовали его только 1 марта. Через 36 лет именно в этот день сыну императора суждено будет умереть от рук террориста, а внуку  вступить на престол…

Александра III называли тенью деда. Совпадения часто принимают за рок, но случаются роковые совпадения. Вступая на престол, Николай I по воле рока казнил пятерых бунтарей, скорее напоминавших оппозиционную фракцию нынешних парламентариев. Александр III начал царствование аналогично: с пяти виселиц. Но казнить пришлось уже не полемистов с реформаторскими проектами в кармане, а пятерых отчаянных убийц.

Мы не так много знаем о правлении Александра III. И в том нет ничего удивительного. Император, повесивший брата вождя кровавой, но все же победной революции, после 1917 года был предан анафеме, если что-то и писали о нем, то по большей части похожее на пасквиль, карикатуру. Впрочем, как заметил историк А.Боханов, «с утверждением власти коммунистов писать что-либо пристойное о царях вообще практически было невозможно. Исключение делалось лишь для Петра I. В отношении остальных разрешалось лишь упражняться в оскорбительном острословии, дозволялось лишь разоблачать и клеймить». Александру III досталось больше всех. Отбирали все негативное даже о периоде обучения Александра-подростка. И ленив он был, и не очень способен к наукам, неуклюж.

 Эдисона считали неспособным учеником, потому что он задавал много вопросов. Александр относился к тем людям, которые не способны были повторить дословно напечатанное в книге, хотя знали текст не хуже преподавателя. Могли решать у доски запутанные математические шарады, но бессильно молчали на уроках истории. Видимо, таково свойство людей мыслящих независимо. Пересказывать чужое они почитали занятием глупым и даже постыдным.

Родители одевали мальчика в платья. Но пышные локоны со временем исчезли, облик юноши стал больше напоминать былинного богатыря. В.М. Васнецов изобразил его на картине «Русские богатыри». Шевелюра после тяжелого тифа вскоре поредела, а потом в связи с другой, «главной» болезнью, Александр сильно полысел.

Меж тем суетливые реформы и раскрепощение повергли крестьян в состояние прострации. Свободные люди вышли на дорогу, а куда идти не знали.

Славянофилы, выросшие в николаевское время, старались осмыслить и привить иную форму государственного устройства. Ф.М. Достоевский написал цесаревичу письмо. Несколько витиевато, но как всегда глубоко, изложил в нем самую суть нового мировоззрения: «…представители нашего псевдоевропейского развития давным-давно уже пришли к убеждению о совершенной преступности для нас, русских, мечтать о своей самобытности. Всего ужаснее то, что они совершенно правы, ибо, раз с гордостью назвав себя европейцами, мы тем самым отреклись быть русскими. В смущении и страхе перед тем, что мы так далеко отстали от Европы в умственном и научном развитии, мы забыли, что… способны, может быть, принести новый свет миру, при условии самобытности нашего развития».

Идеи славянофильства, преломленные по форме, но незыблемые по содержанию, просуществовали до наших дней. В 1946 году П.Л. Капица отослал смелое письмо Сталину. Речь шла об атомной бомбе и реактивных двигателях. Ученый заметил, что в стране явная «недооценка своих и переоценка заграничных сил, что «излишняя скромность – это еще бо́льший недостаток, чем излишняя самоуверенность».

Сталин поддержал ученого: «Все чувствуют себя еще несовершеннолетними… привыкли считать себя на положении вечных учеников. У таких людей не хватает достоинства, патриотизма, понимания той роли, которую играет Россия…»

 В самом деле: Европа это Европа, она потому интересна, что каждая европейская страна есть страна со своим лицом, и никакому немцу не придет в голову мысль стать похожим на русского, и во Франции едва ли кому хотелось жить по-русски, тем паче говорить по-русски.

Славянофилы не ошибались, но они проиграли. Сегодня Россия безоглядно идет по стопам других народов, теряя самобытность, теряя все прекрасное, что дала природа племени под названием «русские», строя жизнь на заморский лад, изуродовав природу и, как минимум, два поколения детей. И потеряли язык, культуру, которую легко заменили низменной западной субкультурой, то есть отбросами.

Александру ставили в упрек даже русскую одежду, в которую он облачился сам и облачил армию.

Русский мужик, крестясь у сохи, и сегодняшний русский у телевизора, видя, как крестятся явные безбожники, недавние хулители церкви, мучается от неразрешимой загадки: отчего все чужое? Нет своей русской религии, нет своего Бога, почти два века Русью правят инородцы…

Не отсюда ли вечное отчаяние?

В ситуации революционного движения, увлечения либерализмом, новыми, красивыми понятиями вроде народного парламента и конституции, принципы, сформулированные С.С. Уваровым, мало кому были по душе. Александр II понимал, что Россия с такими старомодным устоями пошла бы супротив всей Европы, выглядела бы белой вороной. Преклонение перед западными моделями возникло как результат насущной, казалось бы, задачи - заменить «русское варварство» европейской культурой и цивилизацией. Слабая промышленность, истощенная казна не позволяли дать надлежащий отпор внешним посягательствам на страну. Поклонение западной идее фритредерства – свободной торговли - требовало подчинения русских финансовых и экономических интересов интересам европейской промышленности и европейских бирж. Россия после реформ пошла вразнос, даже в территориальном отношении: чуть не каждая область в ней стала стремиться к обособлению от государственного целого.

Отца мало интересовало, что там в голове у подрастающего сына, тем паче младшего, на которого в семье не больно-то обращали внимания. Все внимание уделяли старшему, Николаю – наследнику престола. Его и обучали тщательнее и воспитывали сердечнее, давали возможность путешествовать, дабы расширить кругозор юноши.

Александр с младенчества рос абсолютно независимым человеком, жил сам по себе, реагируя на мнения окружающих как-то вяло. Вот что он сам рассказал в письме по этому поводу.

«...Я вообще не люблю и не умею передавать мои душевные мысли и думы, но теперь само вырвалось!.. Никто из гувернеров не имел на меня никакого влияния, никого из них я не любил, ничего они не могли передать мне, я их не слушал и на них не обращал решительно никакого внимания, они для меня были просто пешки. Кроме Мама́, один во всю жизнь оставил мне дорогое незабываемое воспомина­ние и тоже имел влияние на мою жизнь и характер, это дорогой брат и друг Никса… Папа́ мы очень любили и уважали, но он, заваленный работой не мог нами столько заниматься, как милая, до­рогая Мама̀».

 Императоры на Руси являлись по-разному. Одни боролись за престол, другие садились на трон волею случая. Были и такие, что чурались власти. Иван IV, Петр I, Екатерина II, Елизавета ради господства готовы были уничтожить поголовно всех соперников, включая ближайших родственников. Константин Павлович, брат Николая I, законный наследник, буквально бежал от трона, будто видя наперед и Сенатскую площадь, и поверженный Крым.

Александр Александрович не помышлял о верховной власти. Счастливая жизнь за спиной старшего брата, наследника престола, сулила спокойную по-царски обеспеченную жизнь молодого крепкого юноши, и взваливать на плечи государевы заботы мог помыслить только маньяк типа Ричарда III.

Александр даже не хромал...

И потом он достаточно нагляделся на сизифов труд своего отца. Наконец, он был домоседом, любившим уединение в роскошном Аничковом дворце, так что все помыслы его не простирались дальше обычных семейных утех.

События, вытолкнувшие Александра в престолонаследники, нагрянули стремительно и даже через сто сорок лет кажутся фантастичными.

Отчего вдруг Александр II вознамерился женить своего старшего сына на датской принцессе, не совсем ясно. Униженное государство никак не могло входить в число престижных. Нельзя, конечно же, исключить интереса России в том, чтобы проливы Эресунд, Большой и Малый Бельт лучше всего находились бы под контролем Дании. Балтийское море в этом случае становилось свободным для русского флота. На этом, пожалуй, все «датские интересы» России и ограничивались.

А меж тем семнадцатилетняя принцесса Дагмар, которую встретил в Дании Николай, понравилась русскому принцу. Ликовали обе стороны, династический брак для России стал привычным и даже обязательным. За исключением, может быть, Софьи Палеолог, вывезенной из Византии Иваном III, правда, еще не царем, а великим князем.

Супруги всех русских императоров за два века, включая жен Павла I, были иностранками, точнее, сплошь немками. Впервые на эту роль претендовала датчанка.

И хотя оба знали подоплеку их будущего брака, внешне сватовство и помолвка выглядели вполне естественно. Каждый демонстрировал неземную влюбленность, не скрывалось страстное волнение и обе стороны легко договорились в сентябре 1864 года о свадьбе, пристойности ради отложенной на год. Да и куда спешить: жениху всего 21 год, вся жизнь впереди… Юноша был красив и пусть не богатырского сложения, как младший брат, - крепок и здоров. Хотя уже кое-какие недуги мучили.

О них вскоре пришлось вспомнить, толком  не разобравшись, что стало причиной жуткой болезни. Травма ли при падении с лошади, ушиб ли спины о мраморный стол во время игры, а то и чрезмерное закаливание холодной водой. Болезнь почек не заметили.

Расставшись с невестой, Николай в октябре отправился в Ниццу, где его ждала мать Мария Александровна и куда должна была вскоре приехать Дагмар. Но еще на пути к курорту, во Флоренции, обострились боли в позвоночнике, так что в Ниццу прибыл уже полный инвалид.

Болезнь прогрессировала, врачи множили диагнозы.

Один из них страшен. Менингит спинного мозга и сегодня, скорее всего, означал бы неизбежный конец… Это понял Александр, когда 9 апреля приехал в Ниццу к брату.

К умирающему наследнику русского престола с двух сторон спешили поезда. С севера шел датский с королевой Луизой и Дагмар - невестой умирающего, с востока мчался русский император Александр II с младшими сыновьями.

У постели больного собрались две монаршие семьи. Не лучшее место для знакомства, но именно здесь впервые встретились Дагмар и Александр. Много позже, рассуждая о Божьем промысле, историки будут удивляться стечению трагичного и светлого.

Они сидели у кровати умирающего друг против друга, оба плакали.

Родственники и невеста имели возможность видеть живого Николая лишь сутки. Ночью Николай умер. В этот час Александр стал наследником русского престола.

В решении цесаревича взять в жены невесту брата кроются особые душевные качества будущего Государя. Они олицетворяют тишину и кротость, обычно присущие людям богатырского сложения, необычайную скромность при полном безразличии к чужому, как правило, злому мнению.

Вполне естественно, однако, то, что отец и мать умершего так сразу не бросили принцессу, всячески подтверждали благосклонное к ней отношение, почти родительские чувства. И пожелали, «чтобы девушка осталась в их семье».

Фраза многозначительная, которая не может повиснуть в воздухе.

Этот период в жизни Александра III принято перебивать историей единственного любовного увлечения будущего императора.

Мария Мещерская появилась в его жизни за год до встречи с Дагмар. Вовсе не красавица, но за 18 лет вкусившая страдания, пережив к 15 годам смерть отца и матери. Немилосердная судьба скорее всего и привлекла к девушке великого князя Александра, которому исполнилось 19 лет. Тут уж чисто русская история. И любовь вышла с надрывом, слезами, скандалами. «Я ее люблю не на шутку, - запишет он в дневнике, - и если бы был свободным человеком, то непременно женился». Но…

История скоротечной любви пришлась на перелом в судьбе Александра. Увлечение Мещерской началось у великого князя, а вышло на уровень отношений престолонаследника. Морганатический брак во многих странах мира, в том числе и в России, считался каким-то неполноценным, даже непристойным. За браком наследника, как правило, стояло множество интересов империи, включая политические, экономические и территориальные.

Мария приехала в Россию из Парижа, где жила с теткой Екатериной Ивановной Чернышевой. Только причастность отца Марии Элима Петровича Мещерского к дипломатической миссии России спасла девушку от прозябания на родине. Ее определили фрейлиной к императрице Марии Александровне, матери цесаревича. Знакомству с Александром содействовал дальний родственник Марии, потомок Карамзина, князь Владимир Петрович Мещерский, редактор журнала «Гражданин».

Князь почти 12 лет числился у Александра в приятелях, они подолгу общались и при очень смутных обстоятельствах расстались. В своих воспоминаниях Мещерский сбивчиво и противоречиво объясняет разрыв с наследником, однако не исключено, Александр погнал приятеля по причине его наклонности к гомосексуализму.

Светская молодежь, которая веселилась на дворцовых балах, пикниках в Павловске, разумеется, была под строгим неусыпным контролем. Окружение поголовно сочло наследника по уши влюбленным. А ему, избегающему шума, страдающему от необходимости присутствовать на официальных балах, молодая девушка, с которой он как-то умудрился преодолеть неловкость, с которой ему даже удавалось прилично потанцевать, стала близкой. Лишь раздражало вмешательство в их отношения со стороны разных сановников.

«Черт бы всех этих дураков побрал!.. Сами делают черт знает что, а другим не позволено даже видеться, сидеть рядом…» - ворчал Александр. Им редко случалось оставаться наедине. В беседках Царского или Петергофа, если и удавалось уединиться, то их встречи кем-то замечались,  обсуждались. Неприличными посчитала его встречи с фрейлиной даже мать, высказав желание, чтобы сын женился на датской принцессе.

Александр рассказал обо всех препятствиях возлюбленной. Удивляет, с каким раболепием приняла объяснение цесаревича княжна. Хотя, по сути, она и была рабыней. Нельзя не  заметить и того, что будущий император отнесся к своей пассии именно с позиций господина.

В начале января 1866 года отец конкретно определил срок отъезда сына в Копенгаген и даже оповестил о нем короля Дании Кристиана. А ехать не хотелось. Александр готов был отречься от престола… Вот запись в дневнике, корявая, сбивчивая, но, как бы то ни было, от сердца.

 «Может быть, это будет лучше, если я откажусь от престола. Я чувствую себя неспособным быть на этом месте, я слишком мало ценю людей, мне страшно надоедает все, что относится до моего положения… Несносно, что поездка в Данию на носу и преследует меня, как кошмар».

Живой человек мечтал о простой живой жизни. Только крупный во всех отношениях человек мог сказать о себе не очень престижные вещи. Качество сие, кстати, давало ему право говорить открыто и о других людях, не оглядываясь на чины и этикет.

Тем временем во французской газете появилась ядовитая статья о похождениях русского наследника с княжной Мещерской, в результате чего намеченный брак с датской принцессой под угрозой…

Статью перепечатали в Дании, и обескураженный король Дании послал Александру II срочное письмо, в котором просил разъяснить суть скандального происшествия. И тот вызвал сына.

Привычная картина русской действительности: грозный отец вызывает сына. Как известно, такие встречи не всегда заканчивались мирно… О разговоре известно из дневников Александра.

«… Папа́ рассердился и сказал мне: «Что же ты хочешь, чтобы я так и написал в Данию, что все, что написано в газетах, правда, и поэтому ты не приедешь? Ты, я вижу, не знаешь сам, что говоришь, ты с ума сошел». И потом прибавил: «Если это так, то знай, что я сначала говорил с тобой, как с другом, а теперь приказываю ехать в Данию, и ты поедешь, а княжну Мещерскую я отошлю...» Папа́ сказал мне: убирайся вон, я с тобой говорить не хочу. С тем я и вышел…»

Александр мучился, корил себя за слабость, однако послушно подчинился воле отца, великого в свою очередь грешника. А Мещерскую все же удалили в Париж, где она вышла за Павла Демидова Сан-Донато - богатого и знатного. Над несчастной женщиной, однако, тяготел злой рок, - в 24 года Мария умерла на другой день после родов.

    …В июне 1866 года произошло объяснение Александра с Дагмар, затем официальная помолвка. Перед ней стоял огромный мужчина, от которого исходила какая-то поистине богатырская сила. Ей предстояло создать атмосферу семейного счастья в его стране с иными устоями, историей, верой. Северная сдержанность, воспитание, пусть и суровое, но в атмосфере домашнего уюта, сделали принцессу простой в общении. Это отметил Х.К. Андерсен, воспитатель шестерых детей, из которых Дагмар была средней дочерью. В ней было нечто завораживающее. Кротость вкупе с величием. Тишина сердца и поистине душевная твердость. Считается, большевики уничтожили семью Николая II. А можно сказать: семью Александра III или семью Дагмар.

Дагмар вынесла смерть четверых внучек, внука, двух сыновей, братьев… Стойкость ее, пусть и человека северных кровей, потрясает.

Принцесса была бесприданницей. Даже приличного подарка она не могла привезти жениху. Ей предстояло сменить религию. Из лютеранства она должна перейти в православную веру.

Навстречу Дагмар была послана царская яхта. Дания торжественно простилась с Дагмар. Г.Х. Андерсен вспоминал: «Вчера на пристани, проходя мимо меня, она остановилась и протянула мне руку. У меня навернулись слезы. Бедное дитя! Всевышний, будь милостив и милосерден к ней! Говорят, в Петербурге блестящий двор и прекрасная царская семья, но ведь она едет в чужую страну, где другой народ и религия, и с ней не будет никого, кто окружал ее раньше…»

Обряд миропомазания состоялся 12 октября в Зимнем. Отныне она великая княгиня Мария Федоровна от ее полного имени: Мария-София-Фредерика-Дагмар. Дальше – свадьба. Не любивший торжественной суматохи, император выглядел мрачноватым. «Я теперь нахожусь в самом дурном настроении в предвидении всех неснос­ных праздников и балов, которые будут на днях…»

Итак, свадьба. Молебен с коленопреклонением. Мобильных телефонов хотя не существовало, но какими-то тайными сигналами сей момент был означен, и с Петропавловской крепости раздались выстрелы. Певчие затянули «Тебе Бога хвалим…»

У себя в доме супруги принимали самых различных людей, жителей столицы и приезжих. Желавшие увидеть его могли получить аудиенцию с 11 часов до часу дня, во время которых наследник вел себя просто, легко вникал в суть дела и по большей части помогал людям.

Чем-то напоминал такое отношение к простым людям Сталин. Канцелярия, которая обрабатывала письма, находилась на одном этаже с его кабинетом. Иной раз он неожиданно заходил в эту канцелярию и называл какой-либо номер и просил показать письмо под таким номером и все сопутствующие распоряжения по затронутой проблеме. И не дай бог, если по этому письму не были приняты должные меры. Снимались крупные руководители. Перед вождем все были равны: колхозник и министр. Особое уважение питал Сталин к не очень-то грамотным посланиям, видимо справедливо считая, что простой, малограмотный человек едва ли возьмется за перо, а тем более станет писать неправду. Не исключено, исповедовал известную истину: полуобразованные люди намного хуже совсем необразованных…

Со временем и Александра III чиновники стали бояться, как огня.

В поездке с отцом в Париж, где император  встретился с Наполеоном III, а заодно побывал на Всемирной выставке, избежать покушения не удалось. Стрелял поляк Березовский, пуля попала в лошадь. Любопытные, стоявшие в Булонском лесу, готовы были растерзать террориста. Полиция с трудом предотвратила самосуд. Наполеону III пришлось извиняться перед русским императором, на что Александр II ответил, что предвидеть злоумышленников, как и сумасшедших, невозможно.

Очевидцы отметили невозмутимость Александра и его сыновей. Они, что называется, и глазом не моргнули. Однако цесаревич записал в дневнике: «Чуяло мое сердце что-то недоброе в Париже, вот и сбылось! Боже милосердный, помоги рабам  Твоим…»

Дневники возвращают нам человека «со всеми его почесываниями».

Антон Березовский хотел отомстить русскому императору за разгром польского освободительного восстания 1863 года. Террорист был приговорен к пожизненной ка­торге, но пришедшая к власти Парижская коммуна освободила его. В знак признания заслуг Березовского перед мировым пролетариатом и революцией французские соци­алисты наградили поляка «почетным» револьвером…

Неистребимость терроризма в том, что террористов любят оправдывать. И в России их нередко прощали. Сегодня судьи оправдывают оголтелых убийц националистического толка. Молодых, наглых, самоуверенных бездельников зачастую просто по-отечески оберегают…

Два покушения за год - не шутка. Александр II вскоре написал сыну, чтобы тот «ежеминутно» думал о том, что, возможно, придется заменить его на троне… Сам же ничуть не стал осторожнее. Не особенно придал значение словам и Александр Александрович, только, может быть, впервые задумался о сути терроризма, о психологии странных людей, которые выбрали себе веселое занятие стрелять в людей.

По пути домой Александра Александровича посетил первый министр короля Отто Бисмарк. Не так давно прожженный вояка три года прослужил послом Пруссии в России. Беседа вышла тяжелой, как и последующие отношения с князем. Много позже личное знакомство с бундесканцлером вплоть до его отставки в 1890 году сыграет важную роль. Сам Бисмарк, решительно вознамерившись познакомиться с молодым наследником русского престола, вынес из этой беседы вполне определенное чувство уважения и даже некоторого страха к невозмутимому собеседнику, будто чувствуя, что перед ним соперник на долгие годы, и соперник серьезный, равный не только в дипломатическом аспекте, но  и в импозантности.

С именами у российского трона, начиная с Павла I, явные трудности. Лишь жену Александра I звали Елизаветой, да жену Александра II – Марией Александровной,  остальных привозных жен нарекли всего двумя именами: Мариями Федоровнами и Александрами Федоровнами. Мужские имена также не пестрели разнообразием. Из пяти императоров ХIХ века три Александра, два Николая. При шести правителях России за век имя Александр в различных вариантах использовалось 11 раз. Объяснить такую ограниченность при богатом-то русском языке невозможно. Дети Павла и Николая I названы абсолютно идентично: Александр, Константин, Николай и Михаил. Имя первенца у Александра и Дагмар, при всей «изношенности» оного можно, пожалуй, впервые оправдать. «Николай» у обоих было на устах почти всю жизнь…

Уже на первых порах занятий государственными делами Александр показал характер. Отец, считая, что у сына нет никакого опыта, каждый раз был обескуражен решительным вмешательством наследника.

В 1867 году в западных губерниях случился недород. Александр Александрович предложил организовать комитет и собрать благотворительные пожертвования. Чтобы деньги не распылились в нечистоплотных руках, комитет расположили в Аничковом дворце, под боком у цесаревича. Решили сделать так: не дожидаясь, когда станут поступать пожертвования, - ведь требовалось спасти людей! - взять деньги из государственной казны. Отец согласился и выдал из казны миллион рублей. Купец Н.А. Милютин отправился на восток, закупил нужное количество хлеба по твердым ценам. Но зерно не раздали бесплатно. Его решили продать голодающим в кредит по низким ценам в счет будущего урожая. Так решил цесаревич, посчитав, что ничего не должно даваться задарма – это портит людей, расхолаживает…

 А пожертвований поступило почти 2 миллиона. С казной рассчитались. Успех дела вызвал симпатии. А.Н. Майков сообщал Ф.М.  Достоевскому, что наследник «входит в большую популярность. «Как я рад, что наследник в таком добром и величавом виде появился перед Россией, - откликнулся на эти сообщения Достоевский, - и что Россия так свидетельствует о своих надеждах на него и своей любви к нему».  

Две вещи были Александру антипатичны: избыток угодливости и отсутствие правдивости… Он был, однако, снисходителен к людям, не ждал от них ни героизма, ни святости.

Рождались дети, брак как будто вышел сверхудачным. Но, зная историю прежде всего Николая, брак назвать счастливыми было бы кощунством. Георгий умрет молодым от туберкулеза, а Михаила расстреляют в 1918 году новые вершители судеб.

В семье любили трагедии Достоевского, даже пригласили писателя в Мраморный дворец, заказали дорогой переплет в одном экземпляре только что вышедшего романа «Братья Карамазовы».

Писатель исповедовал многие взгляды императора на стезю и устройство российской жизни. Александр был почти на четверть века моложе писателя. Тот произносил в Москве речь о Пушкине, призывая русских людей смириться, а в столице соседи по квартире писателя готовили последнее покушение на императора.

Цесаревич издал записки непосредственных участников Крымской войны. Солдаты были еще живы, разумеется, редко кто написал в жизни, кроме письмеца, хоть листок каких-то заметок. Оказалось, что некоторые были вообще неграмотны. Цесаревич профинансировал издание уникальных воспоминаний. Нужно было обладать редкой человечностью, чтобы затеять издание книги о проигранной с позором кампании.

Молодой цесаревич, начисто отстраненный от серьезных дел, тем более дел политических, говорил: дай Бог нашей Родине долгого мира, но вместе с тем не спать, а быть всегда готовым на отпор и не забывать, что мы в военном отношении далеко отстали от Пруссии. И много раз повторял: когда укрепится и увеличится вся Германия, это станет невыгодным для России, «…и рано или поздно, я убежден, мы будем на собственных плечах чувствовать силу Германии». Он ясно видел, в отличие от императора и всего двора, как в недалеком будущем разрушительный ураган сметет с политического поля и его батюшку, суть и стиль отношений с Европой.

Меж тем мусульманский фанатизм в Турции обернулся погромами. Христианское население, включая младенцев и стариков, уничтожалось беспощадно. Только болгар убили около 30 тысяч.

Александр II в апреле 1877 года провозглашает: «Верная своим историческим традициям, наша империя не может равнодушно смотреть на судьбу своих славянских братьев...» Так красивыми словами была санкционирована жуткая бойня, сгубившая десятки тысяч русских солдат, существенно разорившая и без того бедный народ.

Братская Болгария питала далеко не братское отношение к огромной стране. Малейшее послабление в экономической помощи, а точнее в тех подачках, которые шли, вызывали адскую неприязнь. До нашего времени «любовь» братской Болгарии стояла в прямой зависимости от количества перекачиваемой нефти, построенных курортов. Если кого-то и не любили болгары, то именно русских, не любили за то, что было выгоднее принимать на курортах любых европейцев, кроме русских. И как только кончились подачки, «братья» переметнулись в стан неприятеля.

Чувство братства превалировало. Воинственный царь объявил: «Исчерпав до дна миролюбие Наше, мы вынуждены… приступить к действиям более решительным. Того тре­бует и чувство справедливости, и чувство собственного Нашего достоинства».

Москва выложила на войну 1 миллион рублей, министр финансов М. Рейтерн умолял не начинать войны. Однако сводки с Балкан вызывали в русском обществе все нараставшее негодование. Начались сборы в помощь славянам, а некоторые «патриоты», наслушавшись идиотских рассуждений о легкой прогулке на юг, пробирались к берегам Черного моря, чтобы с оружием защищать поруганных братьев. Известна история штаб-ротмистра Кузьминского, георгиевского кавалера, который без спросу кинулся в Румынию воевать с турками. Он в районе Яссы попался на глаза  Александра II. Царь немедленно приказал его, как дезертира, арестовать. Кузьминский проткнул себя кинжалом…

Александр II, отправляясь на бойню, шутил: не буду вмешиваться, стану братом милосердия, а «Саша как будущий император не может не участвовать в походе». Цесаревич был поставлен во главе левого фланга, численностью 45 тысяч солдат. Отряд получил название Рущукский.

В неудачах штурма Плевны наследник считал виновником дядю Николая. Отношения между ними были натянуты, вынуждена была издалека вмешаться мать, опасаясь, что сын ввяжется в серьезную перебранку с главнокомандующим. Ситуация была схожа с Аустерлицем, но Александр I проиграл великому полководцу, а тут - никому не известному Осман-паше…

Рущукский отряд долго оставался без дела. Бой с турками начался 24 августа, численность турок превышала русские силы в четыре раза. В бою погибли 53 русских офицера и 1248 солдат... Остановив противника под Аблово, цесаревич не мог не понимать, что турецкая армия продолжает оставаться грозной силой. Он предложил отступить.  Победив, отступать… Но исключительно благодаря хладнокровию и спокойной рассудительности командующе­го Рущукский отряд смог осуществить сложный фланговый маневр, позволивший сохранить основные силы.

Фельдмаршал Мольтке назвал сосредоточение войск Рущукского отряда после боев одной из лучших тактических операций XIX века.

Александр всегда занимал очень скромные помещения, пользуясь минимальным комфортом. Во время боевых действий солдатам разрешили не бриться, и сам цесаревич с удовольствием отпустил окладистую, густую бороду, которую будет носить до конца жизни. Он станет первым императором со времен Петра I, позволившим себе такую вольность.

Есть картина В. Поленова «Комната командующего Рущукским отрядом великого князя Александра Александровича в Брестовище». Император сидит в избе на раскладном стуле. Две свечи на столе. У ног портфель. Собачонка, охраняющая покой командира. Будущего императора видно со спины. Спокойная мощь. Наверное, каждый входящий по делам отмечал невольно эту богатырскую стать. Однако отдельные черты, да и фигура в целом позволяла сделать заключение, что сидящий человек выглядит гораздо старше своих 32 лет… Цесаревич много работал, неспешно вникая в суть многочисленных проблем. Чтобы никого попусту не беспокоить, сам разносил в лагерные палатки приказы. Рущукский отряд не вел лихих кавалерийских атак, не посылались в безрассудную схватку пешие солдаты.

Соединив оба корпуса, Александр выдержал наступление турок. За руководство войсками в этих сражениях цесаревич был награжден орденом Святого Владимира первой степени, ему, кроме того, был пожалован орден Святого Георгия второй степени и золотая сабля с бриллиантами. При неприязни к мишуре, в том числе и орденам, которых у него было больше 40, Александр был горд этой наградой, нередко на мундире его красовался в одиночестве этот белый крест…

А Го­сударь изменился до неузнаваемости. Уезжал на войну высокий, красивый офицер, несколько даже склонный к полноте. Вернулся дряблый, с померкшими глазами, согбенный и худой старик.  Когда-то чрезмерно устал от войны его дед Александр I, устал настолько, что потерял волю к жизни, им овладевала тяжелая меланхолия. Надо заметить, что усталость, однако, не помешала Александру II завести молодую любовницу…

Победа досталась недешево: более миллиарда рублей и почти 68 тысяч жизней. От похода на Константинополь пришлось отказаться и согласиться на дипломатическое поругание, назначенное в Берлине.

Российской дипломатии, самодержавию был нанесен, помимо всего, моральный ущерб. «Берлинский трактат, — писал министр Горчаков императору, — самая черная страница в моей служебной карьере». Александр II приписал возле этих строк: «И в моей также...»

Суровый, не любивший помпезности цесаревич, наверное, казался окружающим человеком без нервов и душевных тревог. Но это на людях. В интимных письмах к близким, к супруге и детям он совсем  другой: «...Иногда у меня положительно бывает тоска по родине, но я стараюсь прогнать от себя подобные чувства, и не следует давать им волю, тем более, что сколько десятков тысяч людей в таком же положении, как и я, а служат и идут куда прикажут...»

Справедливости ради надо упомянуть о письме, которое дядя послал племяннику после победы. Помимо признания заслуг Александра в нем можно уловить нотки извинений за несправедливость и некий снобизм.

 «Милый Саша! Нет у меня достаточно слов, чтобы тебе выразить всю мою глубокую и душевную благодарность за все время кампании, в которой тебе выпало на долю столь трудное дело охранения моего левого фланга. Ты, поистине, выполнил эту нелегкую задачу вполне молодецки».

Был еще брат великого князя, который станет сущей костью в горле, когда Александру суждено будет взойти на престол. До сих пор историки не могут до конца определиться в вопросе престолонаследия. Во всяком случае, будь бездетным Александр II, по закону престол перешел бы именно к Константину Николаевичу – второму по старшинству сыну императора Николая I. Ведь после убийства Александра II великий князь Константин жил.

Исход войны негативно восприняли в обществе. В университетах открыто распространялись слухи о планах покушения на императора.

 Наследник считал, что беды России происходят из-за либерализма чиновников, нездорового преклонения интеллигенции перед чужими идеями. Его взгляды и высказывания шли в пику настроению отца.

В Аничковом дворце вокруг наследника создается оппозиция. Александр II знал, что реформаторский угар, который он поддержал, случился не ко времени, что почти большинство законоположений 1861 года пришлось скорректировать, а многих реформаторов услать в отставку. Что, наконец, либеральные реформы не привели к благоденствию сельских жителей. Крестьяне, даже выкупившие землю, боялись нового передела, дворовые люди были отпущены на все четыре стороны, но без земли. Земства не справлялись с проблемами медицины, строительства дорог, образования и снабжения продовольствием. Бесконечно просили денег из казны.

Либерально-прогрессивная партия великого князя Константина Николаевича призывала готовить конституцию, создав институт выборных. Колеблющийся Александр II понимал, что предоставить уж слишком большие общественные свободы – вещь опасная, что скорее правы почвенники, считавшие Россию самобытной, с глубокими корнями державой, где чужие идеи едва ли приживутся. Но, боясь прослыть реакционером, он был терпим к людям, требующим перемен и конституции. Проект ее был уже давно написан братом Константином. Существовал и «плавающий» проект Валуева, куда хитрый чиновник по мере изменения ситуации в стране вносил изменения. Валуев, к тому  же, предлагал создать некую трибуну, с которой можно было бы высказывать свои взгляды и тем самым противодействовать революционной агитации.

Победоносцев смотрел вглубь, легко распознав фанатиков, которые, начитавшись Фурье и Маркса, решили, что только они знают, как надобно жить городскому жителю, чиновнику и крестьянину, ратуя за иной строй, конечно же, социалистический, а значит, первой задачей должно стать свержение самодержавия.

Хождение в народ безумцев обернулось фарсом. Планировалось поднять бунт в 30 губерниях, не взбунтовалась ни одна деревня. На обочине проселочных дорог народные радетели, как стая голодных волков с обнаженными клыками, в растерянности одно преступление решили заменить другим, выбрав крайнюю меру – террор.

Победоносцев понимал, что вкус крови не перебить красивыми словами, что терроризм не остановить. Даже в самом зачаточном виде парламентаризм и народное представительство окажется вредным для России - нельзя допустить ошибки Людовика XVI…

 Александр II был уже не способен вникать в состояние умов новых людей. В «Большом процессе» или в деле 193-х арестовали участников «хождения в народ» числом в тысячу, но ко времени суда 33 скрылись, 54 умерли, многие сошли с ума. Средний возраст арестованных вышел 19 лет, причем в сети попался мальчик 12 лет и 84-летняя старуха. На скамью посадили 193 человека от 30 пропагандистских кружков, имевших целью совершить государственный переворот.

Никому тогда и в голову не могло придти, что в сети попались настоящие короли террора. На скамье уже сидели: А. Желябов, С. Перовская, Н. Морозов… Фальшивый акт милосердия 1878 года, означал не что иное, как малодушие, спровоцировав настоящий разгул терроризма.

Уже на следующий день после окончания процесса Вера Засулич стреляла в Трепова. Прожженная анархистка, очень «справедливая» женщина, почти ангел, была оправдана, а император, навестивший раненного, посоветовал градоначальнику уйти в отставку тем самым дав понять своре убийц, что они в самом деле способны убрать с должности любого высокопоставленного чиновника. Многие публицисты расценили малодушный и непродуманный жест Государя, как преступление, несравненно сильнейшее, чем выстрел Засулич.

Государь, видимо, действительно потерял всякую волю. Он будто забыл о двух покушениях на себя. Пуля Каракозова пролетела мимо, но что из того. Пять пуль А. Соловьева прострелили шинель, но Государь ведь остался невредимым… Адвокаты так запутали дела убийц, что Засулич, Каракозов и Соловьев, выходило, покушались без постороннего влияния, а по причине некоего затемнения в голове.

Террористический психоз множился, убийцы вышли на большую дорогу. При подъезде к Москве был произведен взрыв полотна железной дороги. В поезде должен был находиться император, возвращавшийся из Крыма. Поезд проследовал на час раньше. Мощнейший взрыв оторвал два паровоза, перевернул багажный вагон, восемь вагонов сошли с рель­сов.

Император наконец объявляет военное положение в Петербурге, Москве, Варшаве, Киеве, Харькове и Одессе. Обвиняемый в политическом преступлении мог быть приговорен к смерти без права обжалования.

На какое-то время крутые меры приостановили напор свободных художников разбоя. Но вскоре совершается новое чудовищное злодеяние. Не где-нибудь, а в нижнем этаже Зимнего дворца, под залом, где в шесть часов вечера предполагался семейный обед, на котором должны были присутство­вать самые близкие родственники императора и члены свиты.

Обед задержался, погибли караульные солдаты, почти 50 человек получили ранения. Халтурин, устроившийся столяром, натаскал 6 пудов динамита в течение 5 месяцев, спал на ящиках с взрывчаткой. Халтурин не пострадал, спокойно уехал из столицы в Одессу, где вместе с Н. Желваковым укокошил прокурора, генерала Стрельникова. При аресте Халтурин назвался Степановым, под этой фамилией  и повешен.

 Мы почти век ходили по улице имени знаменитого убийцы… Да что там улица, с 1923 года город Орлов переименовывается в город Халтурин.

На похоронах солдат Финляндского полка, погибших при теракте, Император, подойдя к длинному ряду гробов, обнажил голову и тихо произнес: «Кажется, что мы еще на войне, в окопах под Плевной...»

Покушение в Зимнем повергло общество в шок.

Император вдруг соглашается с предложением сына и учреждает создание Верховной распорядительной комиссии с целью положить предел действиям всех, кто задумал поколебать в России государственный и общественный порядок». Во главе комиссии был поставлен генерал М.Т. Лорис-Меликов, наделенный неограниченными полномочиями.

Армянин, родившийся в Грузии, получивший основательное образование в московском институте восточных языков, затем в школе гвардейских подпрапорщиков, Михаил Ториелович Лорис-Меликов прославился как отменный вояка. Получив графский титул, став временным астраханским, саратовским и самарским генерал-губернатором, он сумел сначала предотвратить распространение эпидемии чумы на нижней Волге, а затем на посту харьковского генерал-губернатора в короткий срок навел порядок в губернии, бывшей в то время гнездом анархистов всего юга страны.

 Жесткие репрессии против революционеров Лорис удачно сочетал с заботами об университете, а несколько удачных начинаний  в области сельского хозяйства привлекли к нему симпатии дворян-земледельцев. Популярность его росла, в книжных магазинах столицы даже продавали портреты Лорис-Меликова, чему, правда, способствовала довольно оригинальная внешность графа.

Председатель Временной распорядительной комиссии обладал диктатор­скими полномочиями: он имел право отдавать приказы любому должностному лицу государства, включая высших представителей гражданской и военной власти, он мог при­нимать любые меры, которые он считал нужными. Расширялись права земств, в городах предусматривалось создание органов самоуправления. Систему управления страной графом М.Т. Лорис-Меликовым острый журналист М.Н. Катков назвал «диктатурой сердца», но в народе появилась песенка: «Мягко стелет, жестко спать — Лорис-Меликовым звать».

Его работа в собственном министерстве внутренних дел, по описаниям нескольких свидетелей, была похожа на цирковое представление. Видимость необыкновенной загруженности легко удавалась руководителю. Он даже питался принесенной едой из трактира. В его приемной всегда была масса посетителей, ждущих аудиенции. На их глазах, он, дожевывая кусок говядины, уезжал по срочному вызову Государя. Но там подчас до полуночи сидел за картами, играя в ералаш…

Режиссер Товстоногов, ставя «Ревизор», заставил актеров беспрерывно перекидываться в карты. Выдумка постановщика имела правость, - в карты действительно играли все: от государя до мещанина...

 Лорис-Меликов возвращался домой, где его ожидали назначенные им чиновники, которые видели теперь уже по-настоящему усталого человека. И понимая, что пора и меру знать, тихо удалялись, отложив дела до более удобного времени.

Комиссия просуществовала шесть месяцев, террористические акты вроде бы сократились. Пошли различные легенды о храбрости и недюжинном самообладании верховного распорядителя.

Реформы, однако, нисколько не улучшили состояние государственной машины, злоупотребления только увеличивались, принимая новые формы. Утомленный Царь-Освободитель впал в безнадежный скептицизм. Вскоре он утратил вся­кую веру в свой народ.

Однако ослабление террористов случилось не из боязни грозного диктатора. Скорей всего, революционеры даже не обратили на комиссию внимания, а затихли они по необходимости перегруппировать силы, переключившись на высшую, можно сказать, программную цель: уничтожить императора.

 Невольно общество попристальнее вгляделось в человека, взявшего на себя управление государством. Тертый политик быстро осознал опасность и тут же предпринял ряд махинаций, напустив жуткого тумана. Прежде всего он упразднил Третье Отделение - синоним произвола. С чувством глубокого облегчения Россия восприняла смелый шаг диктатора. Никому и в голову не могло придти, что весь аппарат со всеми потрохами и сотрудниками тайной канцелярии, грозными мастерами сыска просто перенесен в ведение Министерства внутренних дел.

Вторым шагом было феноменальное обращение Лориса к Государю с просьбой снять с него диктаторские полномочия, которые ввиду благоприятной обстановки в стране стали излишними. Он просил ограничить свои обязанности скромным постом министра внутренних дел.

Почти вся пресса рассыпалась сплошными панегириками в адрес истинного патриота, необыкновенно скромного генерала, добровольно сложившего с себя диктаторские полномочия. Некоторые увидели в жесте Лориса чуть ли не начало реформ, возврат к закономерному ходу вещей.

Но главное - как-то успокоился Государь. Он поехал в Ливадию с легким чувством: в стране воцарился порядок, разумная и дальновидная политика сработала. В Ливадии, куда он прихватил с собой Лорис-Меликова, государь пишет душевный рескрипт на имя виновника радости, награждая сердечного сотрудника высшим орденом империи Андрея Первозванного, с девизом «За веру и верность». В рескрипте по случаю награждения можно прочесть слова, которыми не так часто удостаивались самые знаменитые сыны России. Было, в частности, сказано, что за 6 месяцев граф Лорис-Меликов достиг таких успешных результатов, что отныне Россия сможет вновь вступить на путь мирного развития.

Одновременно состоялось назначение А.А. Абазы министром финансов. Абаза прославился как заядлый карточный игрок. Пост министра финансов, стало быть, получил картежник…

С Абазой, человеком весьма неординарным, Лорис нашел общий язык. Вместе они принялись в роскошных дворцах обдумывать планы «мирного развития России», не подозревая, что одновременно тайные структуры зловещего террора в черных квартирах подполья разрабатывают не менее серьезные планы разрушения власти России.

В Ливадии, под южным солнцем, император с удовольствием и подолгу беседовал с награжденным высшей царской милостью. Лорис не преминул воспользоваться ситуацией. Он прекрасно понимал императора, он знал, что тот уже давно высказывался в пользу представительного начала. Ведь еще в 1864 году он учредил земства…

Лорис предлагал Госсовету во главе с Великим князем Константином Николаевичем дать полную независимость, включая издание законов, а сверх того - контроль над финансами. Госсовет мыслилось дополнить представителями земского самоуправления. Лорис успокоительно добавлял: только из тех, кого Вы, государь, сами назначите.

Предлагал бойкий реформатор и новую совещательную структуру – Думу. Ее члены должны были избираться теми же земствами или коллегиями дворянства, духовенства, купцами, преподавателями университетов и даже крестьянами.

Наконец, не исключался парламентский строй по типу западно-европейских государств. Строй, который Победоносцев назвал дьявольским измышлением.

Однажды Лорис произнес загадочную фразу: «Было бы большим счастьем для России иметь, как встарь, русскую императрицу. Смею напомнить, Ваше Величество, что первый Романов, царь Михаил Федорович, был женат на Долгорукой…» Это было мерзко, грязно по отношению к императрице, матери наследника, и вот почему.



Когда в начале года Мария Александровна вернулась в Россию, ни у кого, в том числе и у врачей, не было сомнений в том, что жить ей осталось недолго. Вскрытие определило «легочно-чахоточный» процесс. Одного легкого у Марии Александровны не было, а от второго осталась небольшая часть.

…С фотографий смотрит женщина не жившая, а исстрадавшаяся. Строгое прекрасное лицо без всякого жеманства, а уж тем более какого-то величия. Она родила восьмерых детей. К 55 годам она похоронила дочь, сына и внука. Мария Александровна прожила добропорядочную жизнь, но самое страшное страдание, которое пришлось на конец жизни, она старалась скрыть от людских глаз.

Сильные, волевые мужчины особенно нежно и преданно любят свою мать. Александр III не просто любил, он боготворил ее. Все теплые слова, которые не так часто произносил, он адресовал Марии Александровне.

Через месяц после кончины матери он написал брату Сергею: «Да, это потеря громадная для всех нас, и, Боже, до чего все изменилось… с потерей этого дорогого и ангельского существа! Так грустно, так безотрадно, что выразить нельзя… дорогая Мама́ не забудет нас и там, и продлит свое благословение на нас, и будет постоянно молиться за нас, как молилась за нас на земле».

…Мария Александровна вышла замуж, когда ей не исполнилось и семнадцати. Гессенская принцесса, потеряв мать в девятилетнем возрасте, довольно замкнуто жила в замке Югенхайм под Дармштадтом. Она выглядела скромной, даже несколько нелюдимой.

Император Николай I отослал сынка путешествовать с надеждой, что молодой повеса немного остепенится от бесконечных похождений с фрейлинами, да, глядишь, найдет себе невесту. Время шло, но Александр вел себя по отношению к мелькавшими перед глазами коронованным девицам индифферентно.

Пятнадцатилетнюю принцессу Мари, почти ребенка, Александр Николаевич увидел в 1839 году случайно. В план вояжа цесаревича, тщательно разработанный в Петербурге, не входило долгое пребывание в Дармштадте.

Отношения супругов – родителей Мари, будто нарочно, каким-то злым предзнаменованием походило на ситуацию, возникшую через сорок лет в Петербурге… У Герцога Людвига II и его супруги Вильгельмины было четверо детей, но супруги жили почти врозь. Ходили нехорошие слухи о поздней беременности Вильгельмины. Назывались разные отцы родившейся девочки. Герцог не особенно переживал на этот счет, добывая радости на охоте. А вот девочке пришлось несладко. Отягощенная вдобавок смертью матери, эта неприятная история отразилась на характере Мари, девочка росла замкнутой и склонной к мистицизму.

 Но как бы то ни было, а в грациозную девочку, влюбился Александр Николаевич. Собственно, как уже сказано, все вышло крайне случайно. Прибывших усталых путников, мечтавших выспаться, неожиданно пригласил к себе в замок Людвиг II. Пришлось ехать, элементарная вежливость не позволила отказать старику.

Орлов отослал курьера в Петербург с письмом к Николаю I. «Государь! Человек предполагает, а Бог располагает…Кто бы мог подумать, что в Дармштадте, который Великий князь хотел миновать, что именно там окажется принцесса. У нее изящная фигура и очень благородные манеры, она прекрасно воспитана, разговор остроумен. Одним словом, все, что мне удалось про нее узнать, говорит в ее пользу».

Николай знал о неурядицах в семейной жизни герцога, но отнесся терпимо к слухам о незаконном происхождении его младшей дочери. Позже слухи почти полностью подтвердились, но русский монарх рассудил по-простецки: она официально признана дочерью отца, носит его фамилию и плевать на сплетни и слухи…

Вопрос о помолвке был решен в марте 1840 года, а летом Мари отправилась в Россию. Она успела получить музыкальное образование, хорошо рисовала, знала новейшую европейскую литературу, вот только не отличалась крепким здоровьем.

Свекровь, императрица Александра Федоровна, наказала фрейлинам говорить с принцессой только на русском. Педагогом к Мари был назначен Василий Андреевич Жуковский, научивший Мари не только писать без ошибок, но и прививший ей любовь к России, к традициям народа.

Мари безропотно приняла православие, став великой княжной Марией Александровной. Непросто привыкала Мари к пышному церемониалу царского двора. Тяжелые потрясения пришлось пережить молодой девушке, выросшей в тиши замка. Здесь же многолюдье буквально ошеломило ее. Пугали все: свекровь, свекор, фрейлины, придворные. Мари стеснялась своей несветскости, неумения произвести впечатление. Император Николай I, будучи больше военным, нежели цивильным человеком, во всем требовал неукоснительного исполнения. Сам он всегда прибывал вовремя, входил в церковь минута в минуту, с боем часов являлся на балы. Такой же порядок соблюдал в приемной. Мари так и не могла побороть робость перед монархом, боясь опоздать в церковь или на утреннее представление Александре Федоровне. Она поспевала в срок, но это было сопряжено с крайним напряжением нервов и физических сил.

 Мари плохо перенесла петербургский климат, заболела бронхитом, рожистым воспалением, но врачам удалось поднять ее с постели, и в апреле 1841 года состоялась свадьба.

Обязанности супруги наследника предусматривали массу всяческих ритуалов. И хотя она без сетований соблюдала бесконечные церемонии приемов, балов и застолий, те, кто ее видел в конце дня, отмечали рассеянность и утомленный скучающий взгляд. Тютчева, дочь поэта, вспоминала: «Ум цесаревны был подобен ее душе: тонкий, изящный, проницательный, очень ироничный, но лишенный горячности, широты, инициативы… Душа великой княгини из тех, что принадлежат монастырю. Ее хорошо можно было представить под монашеским покрывалом, коленопреклоненной под сенью высоких готических сводов, объятую безмолвием, изнуренную постом, долгими созерцательными бдениями и продолжительными церковными службами, пышною торжественностью которых она бы с любовью руководила».

Религиозность передалась детям. С каким-то упоением все они с малых лет выполняли в полном объеме ритуальные обязанности, не ропща и не зная усталости. Александр не стал исключением, был он набожен и до последнего дыхания общался с  Богом.

Мария Александровна волею судьбы особое внимание уделяла воспитанию и обучению старшего сына Николая. Впрочем, первенец был окружен не только опекой матери. К его воспитанию были подключены лучшие педагоги, сам император Николай I.

Трагическая, неожиданная смерть старшего сына, разумеется, потрясла хрупкую душу матери. Мария Александровна большие надежды возлагала на Николая, считая его чрезвычайно серьезным ребенком, удивлявшим нередко всех необычайной сообразительностью. Сын был красив, что также дорого любой женщине.

Долгое время после возвращения в Россию из Ниццы она, убитая горем, слегла и долго не вставала. Ее воскрешение шло медленно. Помогли оставшиеся дети. После смерти Николая она переключила основное внимание на дочь Марию и младших сыновей Сергея и Павла, с которыми практически не расставалась.

Александр в ту пору страшно ревновал Мама́, брала досада, что он оказался в стороне. Видимые проявления любви и нежности действительно доставались сестре и младшим братьям, но Мария Александровна, несмотря на внешнюю сухость, относилась к старшему теперь сыну с глубоким уважением, всегда отмечая в нем честность, прямоту и мужской характер. Понимала, конечно же, что рос надежный, сильный человек, который станет опорой семьи.

Почти постоянная печаль этой женщины была обусловлена не только потерями. Она тяжело болела. Не помогал Крым, не исцеляли южные курорты Франции, которые, кстати сказать, с большим опозданием, то есть только недавно, в наши дни, врачи признали вредными для туберкулезников. К 1879 году болезнь истерзала ее так, что она стала похожа на ходячую смерть.

С 1866 года ко всем бедам примешалось беспокойство за жизнь мужа. Если сам Александр к покушениям относился пусть и с наигранным безразличием, как подобает мужчине, офицеру и главе государства, то женщина не скрывала ужаса перед злодеяниями. Они просто добивали ее. Особенно покушение Каракозова. Жила успокаивающая мысль, что изверги инородцы - поляки или евреи, а тут оказался русский дворянин. Стало по-настоящему страшно.

Но если бы и на этих событиях кончались несчастья царицы… Нет, были вещи куда страшнее, во всяком случае куда более ущербные для души, останавливающие дыхание, помимо спазм бронхов. А может быть и наоборот: чудовищные, огнедышащие мерзости близких не давали дышать. Причиною стал муж, император, отец ее детей.

Супружеская жизнь Марии Александровны долгое время считалась прочной, удачливой, почти образцовой. И ничто не предвещало беды. Но она пришла. Незаметно, поначалу вдали от глаз.

…Император увидел эту девочку, когда посещал имение Долгоруких в Тепловке. Ей было только десять лет. Император, как и его предшественники, много раз увлекался, главным образом, фаворитками, что крутились в течение дня во дворце. А то и выбирал себе любовницу среди дам, приглашенных на бал. В царском дворце балы устраивались почти еженедельно. Дамы, стремились туда в надежде, что высокопоставленный генерал, а то и какой-нибудь великий князь бросит на них взгляд. Случалось и не раз, что сам император, потрясенный красотой гостьи, заводил шашни. Но подобные увлечения носили кратковременный характер. Мария Александровна знала о слабости мужа, но умудрилась найти для себя внутреннюю защиту, позволяющую как-то существовать. Но то действительно были увлечения…

 И вот Тепловка. Молоденькая девочка, решившая в нарушение всех правил этикета познакомиться с живым императором. Девочка из старинного рода, ее предок был Юрий Долгорукий, основатель Москвы. Десять лет назад отец девочки Михаил Михайлович разорился, потом скончался, оставив без средств двух дочерей и четверых сыновей. Александр распорядился взять имение князя в опеку, а дочерей определил в Институт благородных девиц, созданном по образцу Сен-Сирского института мадам де Ментенона и предназначенный для дочерей дворянской знати. В то время инспектором классов состоял К.Д. Ушинский, до революционного штаба было еще далеко.

Император, понятно, посещая институт, интересовался успехами обеих девиц. Выпускницу через несколько лет он определяет фрейлиной Марии Александровны. Но за всем тем по Петербургу немедленно поползли слухи, что император пользуется услугами фрейлины своей матери. Событие невероятное. Постоянная любовница у русского императора! Европа зашелестела злобными памфлетами.

 Но самое удивительное заключалось в поведении императора, о чем поведала всему миру несколько позже сама молодая сладострастница. Александр II в ознобе похоти принялся сулить ей то, на что легки молодые парни, лишь бы сломить сопротивление. Похоже, сопротивления не было вовсе, а, тем не менее, царь клятвенно обещал при удобном случае отвести ночную визави к венцу.

Обещание жениться при живой еще жене осмыслить трудно, но слова были сказаны и они, надо полагать, потрясли обоих.

Екатерина Долгорукая была моложе своего ухажера на тридцать лет. Можно предположить мысли Долгорукой. Любовник вообще-то был не стар, нет и пятидесяти. Но у него шестеро взрослых детей. И жена. Больная, правда, чахоточная, живущая по большей части на курортах. Ходит монахиней, как тень, вечно злое выражение на лице. Зачем она ему нужна, хотя они  подолгу не видятся…

Молодость эгоистична. Свое превосходство над больной женой Екатерина Долгорукая осознавала в полной мере, а потому ее мало тревожило, что любовник живет с ней почти на глазах супруги.

Екатерина не отпускала царя. Дошло до того, что она приехала в Париж, когда Александр II находился там с официальным визитом. Всякий вечер она приходила в Елисейский дворец через калитку на авеню Габриель и Мариньи. Встречались в саду, где некогда мадам Помпадур виделась с Людовиком ХV.

Перед балканской войной она приехала в Кишинев, чтобы проводить его перед переправой через Дунай. Они прощались на виду у всех.

Во время пребывания Александра II в Царском, в Петергофе она поселялась рядом на дачах или в апартаментах, которые он специально снимал для нее. В Царском они облюбовали для встреч маленькую комнату во флигеле, выходящем на цветник Екатерины II.

В Ливадии, где в ту пору дворцом служил деревянный домик, Александр II снимал для нее дачу, куда почти ежедневно уходил на глазах всей семьи.

Что касается столицы, то здесь Александр вовсе замахнулся на святыню, принимая свою любовницу в двух небольших комнатах на первом этаже, где жил и скончался отец Николай I. Сюда вела потайная лестница, так что император, отслужив обязанности добропорядочного отца семейства, спускался вниз и попадал в объятия молодой, здоровой самки. Она сдирала с самодержца сапоги, поила его чаем, он в ответ целовал ее, находя, естественно, в этом занятии, куда больше радости, нежели в заковыристых бумагах государственного толка. Но альков, даже у самых заядлых его служителей, оставлял время для общения. Политика, которой была забита голова любовника, потихоньку стала предметом их бесед. Император охотно посвящал неопытную девочку в сложные переплетения собственных забот, потчуя рассказами о дипломатических играх, о министерских подковёрных интригах, наконец, о семейных делах. Царь нашел в Долгорукой понятливого и любопытного собеседника. Говорят, даже советовался с ней.

Само собой, вышедшую в коридоры Зимнего дворца связь, было уже не скрыть, о ней судачили во всех углах, информация вылетела на проспекты, где щекотливую ситуацию комментировали, вдоволь иронизируя. В первое время событие воспринималось без осуждения, авторитет царя, хотя и не был безусловным, но это была Россия, где самодержцев почитали. Как бы то ни было, а главенствовал факт: у царя вторая семья. Само собой, это, прежде всего, был удар по Марии Александровне. Как пишут все историки, она, видимо долгое время надеялась на то, что супруг, насладившись молодым телом, остановится и вернется к семье, как уже случалось много раз.

 Но тут случилось невообразимо-страшное: Екатерина Долгорукая забеременела. Княжна была счастлива, возможность материнства восприняла с гордостью.

Сын Александр был потрясен.

М. Палеолог рассказывает, что фигура Долгорукой почти не изменилась. Якобы, есть фотография на восьмом месяце, по которой беременность определить нельзя. Имелась возможность сохранить все в тайне. Александр II, казалось бы, дотошно все рассчитал, решив, что при первых схватках он перевезет Екатерину в комнаты их свиданий в Зимнем на первом этаже. Эта часть дома помимо всего была скрыта извилистыми коридорами, потайной лестницей, и появляться там, кому бы то ни было категорически запрещалось.

 Схватки начались 29 апреля и Долгорукая сама явилась в отведенные комнаты через низкую дверь, ключ от которой у нее хранился. Александр, спустился к ней, посидел с час и ушел, потому как боли прошли, и они решили, что тревога была ложной. У дверей стоял гренадер. Этот старик разбудил царя в 3 часа ночи, а сам кинулся за врачом и повивальной бабкой.

Роды были тяжелые, стоял вопрос о жизни роженицы. Пожертвуйте ребенком, приказал царь, но ее спасите во что бы то ни стало. В 6 часов утра Екатерина Михайловна родила сына, здорового, красивого.

Сына назвали Георгием. Его перевезли в Мошков переулок и поручили заботам начальника личной охраны императора генерал-адъютанта А. М. Рылеева. Для ухода за ребенком пригласили француженку-гувернантку и молодую кормилицу из крестьян.

Предосторожности, однако, мало помогли, о случившемся заговорили все и всюду. Окруживший царя сетью шпионов, первый о родах узнал посол Германии. Вся Европа, образно говоря, с перекошенным ртом затаилась от удивления и нескрываемой ехидностью. В самом деле, как русский император уже в годах, имея внуков, обладая невиданной властью, не смог, по крайней мере, скрыть свой грех, как мог не подумать, прежде о жене, для которой неприглядная история сродни казни, зачем, наконец, потребовалось тащить любовницу в свой дом, где живет семья… Не всякий здоровый, крепкий человек способен вынести публичный позор, отвести направленные отовсюду указующие персты моралистов. Взрослые дети императора, щадя мать, будто замерли и даже взглядом не позволяли акцентировать внимание на чудовищном положении, в которое угодила больная женщина.

Что говорить, Мария Александровна вообще-то была хорошо «подготовлена» родственниками к скандалам подобного рода. Брат мужа великий князь Константин Николаевич, председатель Госсовета, не скрываясь, жил с бывшей балериной Анной Кузнецовой, имевшей от него детей. Законная супруга в сорок лет поседела. Бог наказал князя страшной болезнью, он выжил из ума и до самой смерти мог издавать лишь нечленораздельные звуки. Великой княгине пришлось вдобавок потерять старшего сына, который увлекся певичкой из Америки.

Еще один брат мужа, знаменитый генерал-фельдмаршал великий князь Николай Николаевич, тоже связался с балериной. Екатерина Числова вертела «дядей Низи» по высшему разряду, устраивая громогласные скандалы и даже избивала старика. Она родила влюбленному четырех детей, скрутив обязательствами Низи так, что тот забыл своих законнорожденных детей, выгнал из дому жену, которая, поскитавшись, ушла в монастырь.

Но что удивительнее всего, так это реакция, которая в свое время последовала со стороны Александра II. За недопустимое поведение в семейной жизни он лишь пожурил братцев.

Европа переваривала сенсационные сообщения из Петербурга, а Екатерина Михайловна в конце 1873 года благополучно родила второго ребенка. Дочь, которую назвали Ольгой.

Пришла пора императору выслушать официальное мнение двора в отношении неосторожной связи. Александр выслушал нотации графа Шувалова «холодно и надменно». Шувалов неосторожно добавил: «Но я справлюсь с этой девчонкой!», чем подписал себе приговор, и отправился послом в Лондон.

Оказывается, давно на Руси повелось неугодных сотрудников ссылать на периферию послами.

Александр поначалу распорядился тайно окрестить незаконных детишек, после чего установил статус отпрысков, чтобы им безбедно жилось. Но прежде следовало дать им фамилию. Были отвергнуты Романовы, Рюрики, Мономахи. Долгорукие тоже, но не совсем. Они как бы подразумевались. Незаконные дети стали светлейшими князями Юрьевскими, а указ звучал так: «…малолетним Георгию Александровичу и Ольге Александровне Юрьевским даруем мы права, присущие дворянству, и возводим в княжеское достоинство с титулом светлейших».

Отчеством император признавал их своими детьми.

Долгорукая поселилась в Зимнем на третьем этаже. Со второго этажа Государь из своих покоев мог подняться к ней на выстроенном лифте.

Долгорукая оказалась под одной крышей с императрицей Марией Александровной. Новое испытание для терзаемой горем, умирающей женщины. Присутствие соперницы ощущалось на каждом шагу. По коридорам бегали ее дети…

Императрица Мария Александровна умерла тихо. А.Толстая, фрейлина императрицы, двоюродная тетка Л.Толстого, вспоминала, что никто не мог указать точного времени кончины.

Валуев отметил в дневнике: «До сего дня едва ли какая-либо венценосная жена умерла так бесшумно, так бессознательно и случайно, так одиноко». Валуев ошибся. Она именно так и мечтала умереть, со свойственной ей иронией она говорила: «Не люблю этих пикников возле смертного одра».

История правителей Руси после Петра Великого и до Павла I, по меткому выражению А.И. Герцена, – история публичного дома. Императоры ХIХ века в нравственном смысле мало чем отличались от своих предшественников.

Отличался, пожалуй, только Александр III…

Пережив романтическую любовь в юности, он, женившись, только досадливо морщился от неблаговидных любовных метаний своего отца, многочисленных дядей и братьев.

Цесаревич с Дагмар очень тяжело пережили смерть Марии Александровны. Дагмар при всей сдержанности однажды огрызнулась на царя. Александр не решился высказать претензии отцу, но вся эта история острой иглой вонзилась в сердце, и многое из серьезных деяний его как императора несет отпечаток перенесенной боли за мать. Как результат, явная холодность, если не полное равнодушие к увековечению памяти об Александре II. Сам-то Александр II память о своем отце Николае I, при всем неоднозначном отношении к нему русского народа, увековечил по полной, даже переусердствовал. Именем Николая I названа Академия генерального Штаба, госпиталь, кавалерийское училище, мост через Неву, железная дорога в Москву, инженерное училище, Пулковская обсерватория и несколько грязных улиц.

И вот невероятно, но в России не установили ни одного памятника царю-освободителю. Ничто не напоминало о его царствовании, кроме, разве что, нелепо начатой постройки собора на месте убийства, на которой погрели руки чиновные воры, растащив собранные по всей Руси копейки. 

Когда через семь лет потерпит крушение поезд с царской семьей Александра III, то в память чудесного спасения, было учреждено и сооружено 126 храмов, 32 придела, 320 часовен, 17 колоколен, 116 иконостасов, 2873 киота и прочих памятников. Кроме того, учреждено 107 церковно-приходских школ, несколько богаделен и приютов, а во многих селах открыли общества трезвости и народные библиотеки…

Тем временем, Император заспешил выполнить свое обещание возлюбленной. Уже окончательно пренебрегши общественным мнением, он все же решил обставить венчание с максимальной осторожностью.

Александр Николаевич и княжна Долгорукая прошли в комнату без всякой мебели, выходящую окнами на двор. B середине комнаты стоял походный алтарь — простой стол, на котором находились: крест, евангелие, две свечи, венцы и обручальные кольца. Священник не решился обратиться к обвенчанным с ритуальным «Облобызайтесь». Так они безмолвно удалились, не поцеловавшись…

По Указу Правительствующему Сенату княжне Екатерине Михайловне Долгору­кой присваивается имя княгини Юрьевской с титулом Светлейшей. С тем же титулом даровались имена детям: сыну Ге­оргию, дочерям Ольге и Екатерине, а также тем, которые могли родиться впоследствии.

…То есть в Ливадии Лорис предположил патриотический вариант исхода греховной связи императора. Чтобы утвердить княгиню в качестве императрицы, следовало срочно зарегистрировать по закону все титулы Екатерины, присвоенные ей указами Александра. Министр юстиции Набоков получил задание тайно осуществить регистрацию в департаменте геральдики Правительствующего Сената.

Александр заботится о материальной стороне дела и пишет короткое завещание, по которому процентные бумаги, общей суммой в три миллиона триста две тысячи девятьсот семидесяти рублей переводятся в собственность новой жены. Ей дано право распоряжаться этим капиталом при жизни и после смерти мужа.

Беспокойный отец семейства поручает сыну заботу о жене и детишках. А в случае смерти княгини стать опекуном их вместе с генерал-адъютантом Рылеевым. Движимое имущество он завещает дочерям, недвижимое - дом в С.-Петербурге, на Английской набережной, дач в Царском Селе и Петергофе, две дачи в Крыму, близ Ялты, - сыну Георгию. Жене он оставляет капитал, внесенный им в государственный банк.

Венчание отца стало для Александра Александровича сущей пыткой. Привыкший выполнять волю отца, оставаться вежливым в самых острых ситуациях, цесаревич столкнулся с необходимостью терпеть рядом чужую во всех смыслах неприятную женщину. Дагмар страдала еще пуще, абсолютно не справляясь с чувством неприязни к новой хозяйке.

Меж тем, готов был вензель новой императрицы. Без ложной скромности сама ли Екатерина Михайловна или вместе с супругом предложила себе титул «Екатерина III». И не так-то много времени требовалось, чтобы русский народ обрел еще одну правительницу по непредсказуемости едва ли уступающую предыдущей Екатерине.

Наследником престола автоматически становился сын Георгий. Многих русских, зараженных националистическими идеями, как и чистых славянофилов заставила трепетать перспектива возродить на престоле этнически русского правителя. Вот почему к коронации Долгорукой отнеслись если не восторженно, то терпимо.

Меж тем, ни одна из ожидаемых реформ не осуществляется. Либералы открыто возмущались Лорисом, прямо называя его мошенником. Спра­шивали: а не надул ли нас армяшка?

Новый 1881 год начался удачно. Александра II удалось сломить, и он согласился ввести в государственный аппарат представительное начало. Но  предполагаемая реформа расширяла только права земств, которые могли посылать делегатов в Госсовет, получая право принимать участие в выработке законов. Но только сам Госу­дарственный Совет, как и прежде, ничего не решал, оставаясь лишь совещательным органом.

При всей своей скромности и ограниченности нововведение в политическом плане выглядело значительно. Вводился основной западно-европейский принцип народного представительства. Император учредил комиссию под председательством цесаревича, обязав ее разработать подробный проект реформы.

Полиция заметила в революционных кругах возбуждение. Еще в 1879 году исполнительный комитет «Народной воли» вынес смертный приговор Александру II и стал готовить целую серию покушений, которые по силе должны превзойти предыдущие. Удары планировались один за другим. Царский режим непременно должен был рухнутъ.

Главарь А.И. Желябов, которому тогда было 29 лет, еще не так давно сидевший на скамье подсудимых по делу 193-х, представлял классический тип фанатика. Его непре­клонная воля, холодная расчетливость, необычайная власт­ность вкупе со смелостью внушали страх даже его сообщникам. Только Софья Перовская, красивая, страстная, с такой же непреклон­ной волей, могла делить с Желябовым полную опасности жизнь затравленного зверя. Софья Перовская происходила из аристократи­ческой семьи, и по силе своего влияния на членов общества даже превосходила Желябова. Говорили, что она приказала некоторым сообщникам покон­чить жизнь самоубийством в наказание за проявленную слабость.

В канун Великого поста, Император причастился у алтаря плотью и кровью Христовой. По окончании церковной службы Государь вместе с княгиней Юрьевской отправился завтракать. Когда он вставал из-за стола, ему передали срочное письмо от министра внутренних дел, извещавшее об аресте Желябова, а некоторое время спустя Лорис-Меликов сам прибыл во дворец и сообщил, что надо предпо­лагать серьезное покушение в ближайшие дни, посоветовав не ездить на развод. А еще протянул Государю папку с бу­магами. Александр II внима­тельно прочел один из документов и подписал его. Это был манифест, сообщавший русскому народу о введении в состав Государственного Совета избранных членов. Этот первый акт, ограничивавший самодержавие, должен был стать началом новой эры русской истории.

- Poccия увидит, что я дал все, что возможно, - сказал царь при этом.

Под манифестом было три подписи: наследника Александра Александровича, генерал-адмирала Константина Николаевича, и министра внутренних дел Лорис-Меликова.

Спалось отменно, и 1 марта 1881 года, Александр II проснулся в прекрасном настроении. Отобедал, Государь был любезен, шутил. Обед затянулся дольше обычного. Спустя полчаса с докладом явился граф Лорис-Меликов.

По воспоминаниям Д.А. Милютина, Александр II обратившись к присутствующим великим князьям, признался, что подписал манифест с тяжелым чувством. «Я дал свое согласие на это представление, хотя и не скрываю от себя, что мы идем к конституции…»

Редкий случай, когда абсолютизм добровольно ограничивал себя. Обычно такие изменения вносила только революция. Император добавил, что проект должен будет обсужден в Совете министров 4 марта.

Александр II выехал из Зимнего дворца в три четверти первого в закрытой карете, сопровождаемый шестью терскими казаками; седьмой поместился на козлах слева от кучера. За царской каретой в двух санях поехали трое полицейских офицеров, среди которых полковник Дворжицкий. Двухместный императорский экипаж был укреплен изнутри стальными щитами, предохранявшими от пуль.

Со времени Павла I Император каждое воскресенье присутствовал на разводе караулов в манеже, где свободно размещались несколько эскадронов. Было отмечено, что давно уже Государь не выглядел таким спокойным и непринужденным.

В два часа с четвертью он вышел, сел в ка­рету и приказал спешно ехать обратно в Зимний. Проехав Инженерную улицу, карета выехала на Екатерининскй канал и поехала вдоль сада Михайловского дворца. Место было совершенно пустынным, и орловские рысаки царской кареты шли так быстро, что казаки поспевали за ними, лишь скача галопом.

Несколько полицейских агентов, расставленных по пути, заметили мальчугана, что тащил корзину, офицера, двух или трех солдат, а еще молодого человека, несшего в руке небольшой сверток.

В то мгновение, когда императорская карета поравнялась с молодым человеком, он бросил под колеса царской ка­реты белый сверток. Спустя мгновение раздался оглушительный взрыв, поднялось густое облако дыма и снега, послышался звон разбиваемых стекол, а затем крики и стоны. Два казака и мальчуган, тащивший салазки, лежали на земле. Около них убитые лошади. Изуродованную карету царя отбросило на обочину, ее задняя стенка оказалась полностью разбита. Царь остался невреди­мым. 

Полковник Дворжицкий вытащил из-за пазухи у преступника шестизарядный револьвер и кинжал с узким обоюдоост­рым лезвием. В луже крови лежали убитый мальчик и конвойный казак А. Малеичев.

Император бро­сился к раненым. Со всех сторон сбегался народ. Полковник Дворжицкий, начальник охраны, умолял Царя сесть в сани и ехать как можно скорее в Зимний дворец. Но Александр II хотел увидеть анархи­ста, которого толпа грозила растерзать. По словам одного очевидца, император, оглядев террориста, произнес: «Что тебе нужно от меня, безбожник?»  В это мгновение кто-то подбежал к Царю с вопросом: «Вы не ранены, Ваше Величество?» Он ответил: «Слава Богу, я цел». Тогда вопрошавший, подняв голову, со злобным смехом прокричал: «Не слишком ли рано Вы благодарите Бога».

В то же мгновение неизвестный, стоявший, опершись на перила канала, что-то бросил в воздух. И второй ужасный взрыв поднял облако снега и дыма. Когда облако растворилось, Александр II лежал на земле, пы­таясь подняться; лицо его было окровавлено, пальто изор­вано, ноги обнажены и раздроблены. Кругом валялись клочья вырванного мяса, он истекал кровью. Глаза его были открыты, но он едва ли что-то видел. Сверток, который угодил под ноги императора, весил почти три килограмма и был похож на коробку конфет Ландрина.

Александра II положили в полицмейстерские сани, укутали чужой шинелью, надели на голову чью-ту фуражку. Через несколько минут они подъехали к дворцу со стороны Мошкова переулка.

Казаки уложили кровоточащее тело на кровать, поставленную посереди комнаты. Вскоре прибыли лейб-медик С. П. Боткин, хирург С. Цыцурин, профессор Е. И. Богдановский. Была предпринята попытка ампутации левой ноги, раненому давали дышать кислородом.

В письме к матери Мария Федоровна сообщала подробности: «Какое горе и несчастье, что наш Император покинул нас таким ужасным образом. Сердце разрывалось при его виде. Лицо, голова и верхняя часть туловища остались нетронутыми, но ноги совершенно изранены до колен, так что я не сразу поняла, что это за кровавая масса с половиной сапога вместо правой ноги, а от левой, осталась только пятка. Никогда в жизни я не видела ничего подобного, так ужасно!

В таком виде я и Саша нашли его лежащим на постели с открытыми еще глазами, дышащим, но без сознания. Старания врачей оказались напрасными…

Мой мир и спокойствие исчезли навсегда, потому что теперь я никогда больше не буду спокойна за Сашу…»

Спустя два часа после покушения, Александр II скончался.

В ту же минуту, в силу основных законов Российского государства, Наследник-Цесаревич сделался Императором Александром III.

В пять минут он совершенно преобразился. Что-то несоизмеримо большее, чем простое сознание обязанностей Монарха, осветило его тяжелую фигуру. Какой-то огонь святого мужества загорелся в его спокойных глазах.

Толпа, собравшаяся перед дворцом, громко кричала «ура!». Ни один из Романовых не подходил так близко к народным представлениям о Царе, как этот богатырь с русой бо­родой»

В то время, как врачи и слуги убирали тело покойного, граф Лорис-Меликов спрашивал Александра Ш, должен ли он, согласно приказу, полученному им накануне, опубликовать в завтрашнем номере «Правительственного Вестника» манифест, извещающий русский народ о преобразовании Государственного Совета и вступлении на путь ограничения самодержавия народным представительством.

 Ни мало не колеблясь, Александр III ответил: «Я всегда буду уважать волю своего отца. Пусть завтра манифест будет опубликован».

Но то были слова.

Такой шаг, как провозглашение серьезного манифеста, Александр не мог сделать походя. И ночью министр внутренних дел получил приказ отложить печатание манифеста. «Несчастный, - воскликнул горячий диктатор. - Он уничтожил собствен­ную подпись...»

Победоносцев не остался безучастным и посоветовал новому  царю: «Бегите из Петербурга, этого Богом проклятого города, поезжайте в Москву, перенесите правительство в Кремль, но прежде всего и немедленно прогоните Лорис-Меликова, прогоните Великого Князя Константина, прогоните княгиню Юрьевскую». Призыв хотя и был выслушан, но остался без отклика.

Роль Константина Петровича Победоносцева в нашей истории практически не изучена. Намертво оплеванный советскими спецами по оплевыванию, К. П. Победоносцев был одним из крупнейших умов в России. Его Л. Толстой сделал прототипом Каренина. Карьера К.П.Победоносцева впечатляет: училище правоведения, служба в московском департаменте Сената, заведование кафедрой гражданского права в Московском университете, Министерство юстиции, сенаторство, работа членом Государственного Совета и, наконец, обер-прокурорство Священного Синода. Служба на зависть цельная, хотя и тихая с виду.

Победо­носцев намного расширил формальные обязанности обер-прокурора Священного Синода, уже и потому, что сам Синод он превратил в некий аналитический центр. По сути, с 1880 года ни один закон, ни один шаг правительства да и государя, так или иначе, не прошел без вмешательства обер-прокурора. Помимо глубоких экскурсов в исторические события, Победоносцев умудрялся обнажать важнейшие неурядицы даже во многих областях техники. Враги веры, враги самодержавия становились его врагами. Их набралось немало. С его именем связывали крайне реакционные силы, а подчас вся его реакционность – это активная критика всего, что глупо, ненужно, вредно.

Он всегда был один. Ни активных, ни реактивных сил вокруг одиозного политика не оказывалось. С ним воевали, его клевали, оскорбляли, но одиночка оставался как бы вне живой жизни.

Особую известность получила переписка с цесаревичем. Она велась много лет и составила около полутысячи писем. Письма Победоносцева больше походили на эссе. Они поражали глубиной и удивительно профессиональным подходом к любой проблеме.

Советские историографы обвиняли профессора Московского университета, автора фундаментальных трудов по государственному праву в невежестве, национализме и фанатичной религиозности. Называли «мракобесом». Почетному члену пяти российских университетов и Французской академии отказывали не только в эрудиции и образованности, но даже в способности четко излагать свои мысли. Истинные мракобесы, услужники с партийными билетами не остановились даже перед настоящим глумлением, издеваясь над чувствами Константина Петровича к больному, прикованному к постели сыну. Потешались над неурядицами супружеской жизни сановника, по большей части основанными на сплетнях.

Победоносцев не был, отнюдь, образцом терпимости, свои взгляды он отстаивал упорно, почти наверняка зная, что возбуждает против себя всю так называемую прогрессивную общественность.

Христианское смирение – надежный и верный путь к дисциплине, за которую собранный и фанатично дисциплинированный Победоносцев особенно ратовал. Не из бесед ли с Победоносцевым взят призыв Достоевского: «смирись гордый человек»…

Личное влияние Победоносцева становилось чрезвычайным.

 В некрологе по смерти Победоносцева сказано: «…К его имени в течение с лишком чет­верти века приковывалось внимание современников, оно не сходило со столбцов на­шей печати, одни его ненавидели и проклинали, другие славословили, перед ним пре­клонялись и его благословляли: одни в нем видели ангела-спасителя России, другие — ее злого гения. Безразлично к нему никто не относился. Он был определенным истори­ческим знаменем, которое рвали буря и непогоды, вокруг которого кипели страсти и борьба»

                    

                       В те годы дальние, глухие,

                       В сердцах царили сон и мгла:

                       Победоносцев над Россией

                       Простер совиные крыла,

                       И не было ни дня, ни ночи,

                       А только тень огромных крыл…



Стихи Блока красивы, но несправедливы.

Поэт с шаткой политической ориентацией, богемно отвергающий созидательный, кропотливый труд, слепо и равнодушию прошелся по душе безобидного го­сударственного деятеля, прошелся заведомо зная, что безнаказанно умножит кривые усмешки, усилит поток сплетен и несуразиц.

Цесаревич, а затем император частенько соглашался с умным стариком, но дальше благодарности за информацию, поданную мысль, дельную записку или письмо, дело, как правило,  не шло. Больше того,  Александр III даже следил, чтобы под влияние крупного сановника не попадали его приближенные. Деликатно, разумеется, без письменных следов, а всегда только устно, император останавливал любую попытку пойти  на поводу весьма на первый взгляд  толковых и необходимых предложений государственного святоши.



…Император лежал в гробу без короны и знаков отличия. Однажды он высказался на этот счет: «Когда я появлюсь перед Всевышним, не хочу иметь вид цирковой обезьяны. Не время разыгрывать комедии!»

Накануне погребения в Петропавловской крепости Победоносцев присутствовал на панихиде. Вернулся домой взволнованный и в тот же вечер написал письмо своей приятельнице: «После того как служба окончилась и все разошлись, из соседней комнаты вышла вдова. Она еле стояла на ногах, ее поддерживала сестра и под руку вел Рылеев. Она опустилась на колени около гроба. Лицо усопшего покрыто газом, который нельзя подымать. Но она на­клонилась, резко сорвала газ и долгими поцелуями по­крыла лоб и лицо; качаясь, она вышла затем из ком­наты. Мне жаль эту бедную женщину».

Интронизация Александра III  состоялась в Зимнем дворце под портретом Николая I. Собравшиеся восторженно приветствовали нового Государя, хотя он всего лишь скромно поклонился им. Победоносцев вспоминал: «Страшно было его вступление на царство. Он воссел на трон, орошенный слезами, поникнув головой, посреди ужаса народного, посреди шипящей злобы и крамолы». Александр не будет отмечать дату воцарения, говоря: «Для меня этот день не является праздником, и я не принимаю никаких поздравлений».

В траурные дни появились листовки с устрашающим текстом: «Напоминаем Александру III, что всякий насилователь воли народа есть народный враг... и тиран».

Суд над террористами откладывать не стали. Андрей Желябов, Софья Перовская, Нико­лай Кибальчич, Тимофей Михайлов и Николай Рысаков приговаривались к смертной казни через повешение.

Немедленно подняли головы в защиту осужденных альтруисты различных мастей. Помимо В. Гюго, вмешался Лев Толстой, написавший письмо царю. «…воздайте добром за зло, и из сотен злодеев десятки перейдут… от дьявола к Богу и у тысяч, у миллионов дрогнет серд­це от радости и умиления при виде примера добра… Государь, если бы вы сделали это, позвали этих людей, дали им денег и услали куда-нибудь в Америку и написали бы манифест со словами вверху: «А я вам говорю, люби врагов своих»

Государь «велел сказать графу Льву Николаевичу Толстому, что, если б покушение было на него самого, он мог бы помиловать, но убийц отца он не име­ет права простить».

Казнь состоялась 3 апреля 1881 года на Семеновском плацу в присутствии почти двух тысяч зрителей.

Взрывы 1 марта безвозвратно унесли в прошлое некое убеждение в единении царя-батюшки со своим верноподданным народом. Имея миллионную армию, он мог подавить любой бунт, но оказалось, что двести мятежников способны навести ужас, смуту, что двум фанатикам, даже бабе под силу убить своего царя.

 Но главной, насущной заботой Александра оставалась необходимость выполнить долг свой по созыву совета министров, обещанного при жизни отца и отложенного на 4 марта. В сущности, речь шла о новом государстве, больше напоминающем конституционный строй. Наверное, все организаторы этого движения во главе с Лорис-Меликовым были спокойны за исход собрания. Ведь сам теперешний император еще не так давно поставил свою подпись на проекте, который поддерживали великий князь Константин Николаевич, генерал-адмирал, председатель Госсовета, может быть, второй человек в империи… Помешать делу мог лишь К.П. Победоносцев, он конечно мог напустить тумана, запутать абсолютно ясное, очевидное решение в пользу давно уже вынашиваемых преобразований. Педант слыл великим путаником, моралистом, только и заботившийся, как бы напакостить противнику. И хотя он говорит гладко, с адвокатским красноречием, но нет – в присутствии императора он не сможет помешать задуманному ходу собрания… Важно, а может и смешно, что при всей серьезности дела немногие из двадцати четырех приглашенных знали о чем пойдет речь.

Итак, настало 8 марта 1881 года, на которое и перенесли обещанное заседание совета министров.  Семь дней назад произошло покушение. За месяц до этого тихо умер Ф.М. Достоевский, будто предвидевший очередную волну террора, против которого, вообще говоря, он первым из интеллигентных людей и восстал.

Гордо ходил Лорис –Меликов с папкой, из которой торчали листочки с новыми реформами. Куда он денется новый Государь, ведь согласовано же с отцом, так уж ради-то памяти усопшего придется соглашаться!

Бывают ситуации, когда крупные исторические события проходят тихо и даже вовсе незаметно. Безусловно, судить их может только сама история или, в расхожем понятии, – время.

Как бы то ни было, в тишине дворца, ровно в 2 часа дня появился государь и попросил собравшихся пройти в соседний зал, где намечено заседание. Перед каждым креслом лежала бумага и карандаши.

Кроме обычных членов совета министров присутствовали два новых лица: сенатор С.Г.Строганов и генерал-адъютант, член государственного совета Э. Т. Баранов. Но почему-то отсутствовал великий князь Николай Николаевич.

Государь приказал Лорис-Меликову прочесть журнал предыдущей секретной комиссии.  Тут только большинство членов совета узнало суть дела, подлежавшего обсуждению.

Заседание описали три человека. В.А.Бильбасов, редактор газеты «Голос», который на совещании не присутствовал, а значит, не видел событие своими глазами, П.А.Валуев, доверять которому трудно, поскольку он был ключевой фигурой в полемике, и сравнительно нейтральная фигура - государственный секретарь Е.А. Перетц. Он вел протокол и, как он сам вспоминал, по возвращении с совета прежде всего начертил план стола, означив имена сидевших, и порядок, с которым предоставлялось слово. Далее, несмотря на усталость, подробно изложил «всё бывшее» за столом.

Документ интересен  тем, что дает представление о решении ключевых проблем в государстве. Обыватель, простолюдин не часто, если  никогда, не ведал, каким образом, какими словами верховная власть определяла его судьбу.

И по сей день, несмотря на телевидение, компьютерную эру, мы знать не знаем, кто выдвигает эти бесчисленные проекты законов, несущих зачастую разрушение государства в целом и ущербность отдельных граждан. Где это происходит: в кабинете президента, на дачах, в министерствах, или в ресторанах, а может и того проще – в курилках. Ибо изначально кому-то одному приходит мысль разрешить ограниченный алкоголь водителям автомобилей. Кто-то определил 100 граммов, кто-то  бутылку пива, что назвали «нулевым опьянением».  Реформу Гайдара на Николиной Горе готовили больше 100 специалистов. Документ так и не опубликовали, но шли заседания, спорили, вечером приезжал усталый заказчик, слушал…

Значение записок Перетца трудно переоценить, это истинный исторический документ, красноречиво показавший вступившего на престол императора – Александра III.

Итак, заседание. Государь поручил Лорис-Меликову прочесть проект публикации в «Правитель­ственном Вестнике». В начале ее говорилось об успехах, достигнутых примиритель­ною политикой последнего времени. В этом месте государь прервал чтение словами: «Кажется, мы заблуждались». Затем говорилось в записке о замеченных беспорядках в местном управлении и необходимости устройства его на лучших основаниях. Предположенные меры были одобрены покойным государем и утверждены царствующим императором, который тут же попросил высказывать совершенно откровенно мнение свое, нисколько не стесняясь предварительным одобрением как покойного государя, так и его самого.

 Граф Строганов довольно смело заявил, что предполагаемая мера не только не своевременная, но и вредная, что власть перейдет из рук самодержавного монарха в руки разных шалопаев, думающих не о пользе общей, а только о своей личной выгоде.

Валуев напомнил: еще в  1863 году, он вышел с предложением о призыве представителей земства, но не разделяет позицию графа …

Военный министр граф Милютин горячо поддержал предложение графа Лорис-Меликова.  Министр почт  Маков, заметил, что основная цель записки, прочитанной министром внутренних дел, - ограничение самодержавия, а думать надо о том, как укрепить власть и искоренять крамолу.

Министр финансов Абаза заверил, что смута производится горстью негодяев, не имеющих ничего общего с народом, а потому против шайки злодеев, нужно устроить сильную, деятельную и толковую поли­цию.

И тут блед­ный, как полотно, встал Победоносцев. Считается, что именно его речь стала ключевой.

«Ваше величество, по долгу присяги и совести я обязан высказать вам все, что меня на душе… При соображении проекта, предлагаемого на утверждение ваше, сжимается сердце. В этом проекте слышится фальшь, скажу более: он дышит фальшью...»

Конституции, существующие в Западной Европе, объяснил Победоносцев, суть орудие вся­кой неправды, орудие всяких интриг. Представители, посредники не станут действительными выразителями мнения народного. Они будут выра­жать только личное свое мнение.

Неожиданно Государь соглашается с выступающим: «Я думаю то же. В Дании мне не раз говорили министры, что депутаты, заседающие в палате, не могут считаться выразителями действительных народных потребностей».

Победоносцев взволнован­ным голосом дополнил, что представи­тели земства только разобщают царя с народом, что общество и без того страдает от говорилен. Негодные, ничего не стоящие журналы разжигают народные страсти. Как и говорильни адвокатов, благодаря которым самые ужасные преступления, несомненные убийства и другие тяжкие злодейства, остаются безна­казанными.      

Совещание шло в момент, когда тело императора еще не было погреблено. Решили создать комиссию для неспешного рассмотрения серьезной проблемы. Радетели конституции посчитали, что поспешили зря - недели через две или три речь Победоносцева не произвела бы такого впечатления, какое произвела теперь.

…А за всем тем люди продолжали жить. Великий князь Константин Николаевич и его либеральная партия поддерживали Александра II в намерении короновать Юрьевскую. Таким манером можно было отрезать путь к власти цесаревича, явного противника либерализма.

Александр с Дагмар, поборов неприязнь, окружили княгиню и ее детей заботой и вниманием. Стали звать ее «друг Екатерина». Александр даже разрешил ей говорить ему «ты». По его распоряжению за княгиней сохранились апартаменты в Зимнем дворце, ей положили ренту из казны, составляющую 100 тысяч рублей в год, были оставлены все вещи и подарки, принадлежавшие ей ранее. Дочери могли рассчитывать на царское приданое, а сын получал за счет государства возможность учиться. Но княгиня, не отличавшаяся благовоспитанностью и тактом, вела себя вызывающе. Объявила свои претензии на одну из императорских резиденций, подняла шум по поводу якобы не возвращенных ей двух канделябров, купленных покойным мужем, наконец, неожиданно потребовала себе орден Святой Екатерины… Претензии обосновывались волей ушедшего, «который с небес все видит».

Княгиню окружали скандалы. Она издала книгу, где содержались подробности ее отношений с Александром II. Во французском городе По поставила памятник сеттеру: «Здесь покоится Милорд, любимая собака императора Александра II. Памятник воздвигнут неутешной вдовой».

Помимо проблем с княгиней следовало как-то сберечь себя и свою семью. Александр хорошо знал подноготную терроризма, материалы по их процессам приходилось читать. Многое возмущало. То оправдательный приговор, то, напротив, слишком суровое наказание. Вызывало недоумение дело Достоевского и всего кружка Петрашевского.

Петрашевский был человеком не просто умным, но весьма энергичным, смелым и удивительно интересным собеседником. Достоевский сознался, что потянуло к нему именно по причине необычайного его красноречия и эрудированности.

Петрашевский издал книгу понятий под видом словаря иностранных слов.

Когда у нас началась перестройка, большинство людей вообще не понимало, о чем речь. Невозможно было найти в каких-то словарях расшифровку понятия «инвестиционная цена», мало кто знал что такое «ваучер».  Реформаторы не снизошли до обывателя, не соизволили пояснить людям, что им предлагают. Возможно, сознательно, чтобы завуалировать намеченное ограбление страны, не исключено из-за чванства – плевать, дескать, на эту безграмотную чернь…

Петрашевскому удалось запутать цензоров. Если читать словарь с ссылками, возникал текст, дающий представление об устройстве русских учреждений. Словарь наделал шума и вскоре был изъят из обращения. Как раз потребовалось срочно раскрыть заговор или создать его из воздуха. Третье отделение сочло кружки Петрашевского вполне подходящими. Обыски, аресты… В сети попали люди, которые не только не помышляли о заговоре против строя, но, пожалуй, и в глаза не видели заговорщика.

На каторгу в Тобольск их везли по двое, а самого Петрашевского, прикованного цепью к саням, отправили кружным путем через Войско Донское, боясь, что на прямом пути его могут освободить соратники.

Достоевского, ненавидящего насилие, понимавшего, как важно для России сохранение самодержавия, гноили на каторге.

Александр не понимал, зачем изуродована жизнь прекрасных, способных и нужных людей! Такими шагами дед только плодил истинных террористов, которые воспользовались затем неумело проведенными реформами отца. Отец поручил их проведение крупному землевладельцу В.Н. Панину. Вышло для России сакраментально: министр, которому поручено юридически  оформить реформу, был ярым противником отмены крепостного права…

Отец как будто освободил крестьян.  Юридически они уже не принадлежали помещику. Но крестьяне должны были вносить плату за землю - выкупные платежи.  Что касается удельных крестьян, то они никогда крепостными не были. За наделы крестьянин теперь платил больше, чем государство платило дворянам.  Пошли бунты, что неудивительно.  

В России под любым действием правительства всегда вранье… Николай I написал в дневнике: «Вступая на престол, я страстно желал знать правду, но слушая в течение тридцати лет ежедневно лесть и ложь, я разучился отличать правду от лжи».

 «В судах черна неправдой черной и игом рабства клеймена, безбожной лести, лжи тлетворной, и лени мертвой и позорной и всякой мерзости полна…»

Стихи Хомякова нравились всем.

Ложь копит зло. Зло находит выход в злодеянии.

Революционеры, как правило, неумелые люди, к тому же ленивые от природы, а посему, чванливые, заносчивые честолюбцы, которым на поприще какой-либо полезной деятельности ничего не добиться. Зуд непоседливости, сладостная тревога авантюры выгоняли их на улицу то к митингующим рабочим, то в деревню к крестьянским сходкам. С особой страстью они прилипали к спорящим ученым, партиям. Авось, где-то удастся вылезти, сказать подходящее слово и стать на виду. Годилась любая идея. Не радея же за судьбу рабочих и бедных крестьян, полезли в бучу Зиновьев, Ленин, Троцкий, Маркс, Бакунин… Поистине: России страшны не бунтующие Пугачевы, а Пугачевы с университетским образованием. Бездельники активны, силы в труде не израсходованы, конца их румяной, упитанной партийной деятельности не видно. Когда-то им грозила тюрьма, сегодня уютное депутатство с министерским окладом, которое, если посмотреть в корень, - та же игра в безделье.

Известный революционер-боевик Н. А. Морозов создал настоящий панегирик тер­рору: «Политическое убийство — это единственное средство самозащиты… Террористическая революция представляет самую справедливую из всех форм революции. С незначительными силами она дает возможность обузды­вать усилия до сих пор непобедимой тирании».

Никаким умом не объять дьявольскую бездну, скажем, нечаевского характера. Даже Достоевский, написавши «Бесов» по фактическому нечаевскому делу, не смог вывернуть наизнанку этот человеческий тип во всей красе, дать его с потрохами, чтобы возник запах гнили, гноя и крови. Это под силу сегодня такому гению, как Владимир Сорокин, обладающему невиданной стойкостью перед человеческой падалью.

В 1869 году вышел первый номер журнала «Народная расправа», сочиненный С.Г. Нечаевым. Передовая статья гласила: «Всенародное восстание замученного русского люда неминуемо и близко».

А еще Нечаев издал «Катехизис революционера». В нем он определил свой взгляд на фигуру революционера. Некое кредо борца за счастье людей. «Революционер – человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Он разорвал всякую связь с гражданским порядком, с условностями образованного и нравственного мира. В нем он живет только для того, чтобы его разрушить… Суровый для себя он должен быть суровым и для других. Все нежные чувства родства, дружбы, любви, благодарности должны быть задавлены в нем единою холодной страстью революционного дела».

 К соавторам «Катехизиса» справедливо относят П.Ткачева, М.Бакунина, роман Чернышевского, законы тайного общества «Организация» и кружка «Ад».

В результате дворцовых переворотов в России были убиты императоры Иоанн VI, Петр III и Павел I, но впервые целью покушения становился не захват власти, не попытка изменить династический порядок, а некая абстрактная и плохо сформулированная политическая идея.

Достоевский в декабре 1873 года опубликовал статью «Одна из современных фальшей», в которой попытался понять, как сочетаются в головах голодных людей нетерпеливая страсть грабить с теориями будущего блаженства. Писатель увидел рождение «социализма политического», посчитав, что фанатичная вера в революцию как в закон развития общества рождалась в головах безумцев. Ратуя за благо народа, они о народе и понятия не имели, получая информацию о жизни крестьян из литературы и народных былин.

Безумие – крайнее проявление отчуждения, считал Р. Декарт.

Нечаев посылал письма незнакомым людям с вложенными прокламациями, и зная, что письма перлюстрируются жандармами, заносил фамилию жертвы в число своих единомышленников. И не ошибался. Невинный получатель его посланий, как правило, тут же попадал в списки неблагонадежных. Числом членов Нечаев козырял, получая деньги на борьбу с ненавистным царизмом. Какое-то невиданное изуверство было присуще этому симпатичному с виду человеку.

Что-то страшное уже сидело в его происхождении. Дед его не признал сына, а жену вместе с ребенком продал помещику. Отчество Сергей Геннадиевич получил от крестного, а фамилию от слова «ничей».

Большевики будто следовали по стопам Нечаева. Часть превратилась в чекистов, часть ушла в Коминтерн. На деньги, ограбленных в России, создавались компартии для целей революции, которая никому не была нужна. Ленин превзошел Нечаева. За четыре года своего «царствования» Ленин вместо диктатуры пролетариата, повернул власть против рабочих.

Рабы остались рабами, а партийная верхушка стала рабовладельческой. Жизнь человека превратилась в пыль. Через 40 лет ниспровергатель Сталина - Хрущев без суда расправился с рабочими Новочеркасска почище царских жандармов.

Бакунин считал разбой почетнейшей формой русской народной жизни. Разбойник – народный герой, защитник, народный мститель, непримиримый враг государства. Трудно поверить, что это писалось и печаталось, а главное, с упоением читалось образованными людьми.

Ленин очень уважал Нечаева, ведь именно Сергей Нечаев предлагал уничтожить весь дом Романовых… Ленин ратовал за издание всех произведений Нечаева, включая шесть номеров жалкого подобия «Колокола», которые Нечаев издал после смерти Герцена.

Дело Нечаева якобы в 1930 году затребовал И. Сталин и не расставался с ним до конца жизни. Неплохой психолог и просто умный человек он мог почерпнуть из опыта Нечаева беспредельные возможности манипуляции толпой, удивиться доверчивости простого русского человека, понять, что люди способны рабски подчиняться маньяку, который вздумал заставить их жить в утопическом и чуждом обществе.

…Новый царь Александр III отказывался признавать революционеров людьми, которых можно убедить и с которыми можно вести перего­воры.

«Это записка даже не сумасшедшего, а чистого идиота» — резолюция Александра III на программе партии «Народная воля», сочиненной Александром Ульяновым в Петро­павловской крепости.

Великий князь Константин Константинович заметил, что страна переживает время террора. Парижане видели своих врагов в глаза, а в России их не только не видят, но даже не знают об их численности...

Нам вдалбливали почти восемьдесят лет, ничуть не стесняясь абсурдности, представление о террористах как о людях невиданной гуманности, чести, героизма. Ставили памятники, присваивали имена улицам и даже городам. Бурная деятельность на ниве истребления людей преподносилась как средство излечения язв общественной жизни. В залах судов люди поддавались на провокационную слезоточивость убийц, сочувствуя заблудшим. Народоволец А. Квятковский плакался о невозможности какой бы то ни было общественной деятельности на пользу народа… Спросить бы убийцу: разве была безработица в стране, разве он был калека, инвалид?

В большинстве своем крупные террористы - это вполне нормальные, весьма даже крепкие мужики. Взять незабвенного Ильича или Кропоткина. Да и сам Нечаев может вызывать только чувство зависти в части психического здоровья, позволившего ему вынести немыслимые испытания в равелине Петропавловской крепости, где ему удалось переагитировать отборных служак царской охранки, добровольно взявшихся организовать ему побег из Алексеевского равелина.

Из всех казненных террористов жаль одного – Кибальчича, которому для творчества нужна была лаборатория и деньги, заработать которые он мог лишь изготовляя бомбы.

То, что Николай Иванович был неразборчив в заказчиках, это факт. Однако многие годы затем, советские годы, отменные технари, могли иметь хороший заработок, работая лишь в «оборонке», то есть на военных заводах… О тех, кому предназначена бомба, о тех, кого уничтожает оружие, в которое вложено их инженерное искусство и творческая энергия, технари старались не думать.

Разговоры о борьбе с террором стали модными, люди перестают замечать, что заводят эти разговоры супертеррористы, в руках которых власть. Их никто не судит, ибо судят они, и… ночной мирный город обстреливается ракетами.

Терроризм неистребим, можно лишь уничтожить причину терроризма, но это трудно. Не продуманы или в силу слабой государственной власти запущены элементарные меры предосторожности. В московском метро проходят равнодушно мимо объявлений об услугах фантастических. Можно купить больничный лист, диплом, медицинскую книжку, наконец, паспорт. Внутренний и заграничный. С любой визой. Взорвал бандит поезд, да отбыл в уютном купе… У преступников находят по несколько паспортов. Никого не волнует такой пустяк. 

 Покушение 1 марта 1881 года нельзя назвать случайным. Глядя на портреты Александра II, видишь сущего либерала, то есть человека, который и впрямь посчитал, что проведенные реформы оградят его от безумцев, которые побалуются и уймутся. А те, начитавшись чужих, красивых идей, впитавши их настолько, что незаметно стали считать их собственными, вдруг с обморочным восторгом под игом болезненного самомнения провозглашают крутой диктат: пусть мир взлетит на воздух, а люди будут жить по нашему уразумению, по законам, нами выведенным.

Так мыслил Ленин, Троцкий, Бакунин, Герцен, профессор Грановский, Плеханов, Лавров, Ткачев и многие другие. Нетерпимость к чужим идеям вела к размежеваниям, к образованию партий и коалиций. Самое смешное, что, закидав бомбами власть имущих, победив их, они принялись за разбой уже внутри своих сплоченных коллективов. Яркий пример тому – бухаринский и другие процессы тридцатых годов…

 Александр III решил быть твердым, посчитав, что в уверенности и непреклонности перед террором залог успеха. И он, в конечном счете, победил нешуточных мракобесов, что вызвало у советских специалистов по болтовне невероятную ярость.

В наши дни некий Троицкий, стараясь пусть несколько запоздало заклеймить царя, приводит доводы, а точнее, домыслы, которые выглядят смехотворно. Он пересказывает «страшные» цифры архива Департамента полиции, в котором обнаружены до 1 млн. карточек наблюдения. Троицкий напоминает, что при Александре III прошли 98 судебных процессов против более 400 «политических», что вынесены 86 смертных и 210 ссыльно-каторжных приговоров. Но на кого заведены карточки, кому вынесены смертные приговоры? Террористам, которые взялись устраивать по своему усмотрению самочинные казни. Думается, будь у нас подобная картотека, людям дышалось бы легче. Но куда там! Что-то не удается нынче российским органам иметь картотеки убийц. Александру III удалось, а им нет…

Невыносима горечь обличителя царя в связи с тем, что 11 репрессированных не имели никакого отношения к цареубийству, что вот некто Неустроев был казнен за пощечину генерал-губернатору Восточной Сибири. Начиная с 1917 года, о пощечине руководителю такого ранга мы, скорее всего, не узнали бы вовсе. И уж точно никогда не увидели бы дарителя чувствительного жеста.

М.Н. Гернет заметил, что каратель­ные меры при Александре III хотя и считаются строгими, однако за 10 лет по политическим делам на каторгу отправились лишь 106 человек, было вынесено 74 смертных приговора, из которых только 17 приведено в исполнение.

При строительстве «Титаника» на стапелях погибло 17 рабочих.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
10 ноября 2012 г.