Обыватель: ВИКТОР БРЕЛЬ. ФОТООЗАРЕНИЯ МАСТЕРА

Книга писателя, журналиста
Леонида ЛЕРНЕРА

о своем друге,

знаменитом фотохудожнике

ГЛАВА ПЯТАЯ

БРЕЛЬ УХОДЯЩИЙ

Человек не выбирает – кем ему родиться. Но всю жизнь выбирает – кем умереть.

Вардван Варжапетян

ОКОНЧАНИЕ. См. НАЧАЛО

Это последний автопортрет Бреля, созданный им незадолго до смерти.

Виктор Брель

ИСПОВЕДЬ ФОТО-ХОМО САПИЕНСА

Первые шаги в фотографии были незаметными. Начинал с примитивного созерцания и съемки чувственных уголков природы, с банальных портретов друзей и знакомых. Потом, когда число снимков достигло астрономических величин, пришло отрезвление. Стал снимать выборочно, предварительно анализируя, спрашивая себя, зачем и почему это делаю. Такой самоконтроль постепенно привел к аналитической фотографии.

Другой прием - ловушка для развития воображения: фотосъемка без фотоаппарата. Смотришь на мир, на интересующие тебя сюжеты и пытаешься в уме представить их в виде готовых фотографий. Кадрируешь пространство, кромсаешь на отдельные куски в поисках оригинальной картины. Некоторые такие воображаемые «снимки» я, бывало, долго помнил, а самые запоминающиеся даже потом пытался воспроизвести. Это в конце концов привело к постановочной фотографии.

Упомянул я лишь о двух моментах, а вообще мне довелось попробовать все, что встречается в технической, художественной и репортажной фотографии. И кажется, удивить меня ничем уже нельзя и учиться больше нечему. Но это не так. Совсем недавно я дал в руки четырехлетнему мальчику фотоаппарат, показал, где надо нажимать на спуск затвора. А когда проявил отснятую мальчиком пленку, так и ахнул. То, что снял ребенок, было так живо, так чувственно, что я сразу вспомнил свои первые шаги в фотографии. И понял, что многое уже растерял и не умею так тонко чувствовать. Теперь учусь этому, подражая сознанию четырехлетнего ребенка.

А теперь… поговорим о творческом акте: как рождается замысел и как он воплощается в материале. Для меня лично это самый таинственный и самый загадочный процесс, поскольку он протекает незаметно. Все происходит внутри человека как бы само по себе. Это – как дыхание или неспешная ходьба. Подчас и сам не можешь объяснить, почему получился такой результат. Начинаешь рассказывать другим, но все равно главное ускользает.

И еще. Когда я рассказываю о своих работах, получаются своего рода микроновеллы, мои друзья называют их – «Байки Бреля».

Лось Борька

Редакция запланировала напечатать материал из Печоро-Илычевского заповедника о доместикации (одомашнивании) лосей.

Ну, вот, приехал я, значит, в заповедник. И мне показывают стадо лосей. Стоят они в загоне, а мне говорят: «Пожалуйста, фотографируйте». - «А почему в загоне, – интересуюсь я, - нельзя ли их выпустить на волю?» - «Нет, говорят, нельзя. Мы их специально для вас держим. Если отворить дверь, они моментально разбредутся по тайге».

Делать нечего, захожу внутрь загона. Лоси наперегонки бросаются ко мне. Окружили, как малые дети, ступить не дают. О фотографировании даже и речи не может быть. Что делать? Надо дать им время, чтобы привыкли к моему присутствию, решил я. Встал и затаился. А лоси ходят вокруг, лижут мои руки, лицо, лезут в карманы в поисках корочки хлеба. И вдруг…

Лоси расступились, образовав живой коридор. И я вижу, как по этому коридору в мою сторону с ехидной улыбочкой на морде идет здоровенный лось. «Вожак» - мелькнуло в голове. А лось уже рядом. Наклонил голову, поставил мне на грудь два небольших пенечка – остатки спиленных рогов и легонько надавил ими, призывая к поединку. Все остальные лоси с любопытством уставились на меня. Припертый вожаком к изгороди, пытаюсь ему невольно подыгрывать.

Тут вдруг раздался отчаянный женский крик: «Борька! Ты что, с ума сошел?» В загон влетела хозяйка, нашлепала ладонью Борьке по губам, а мне сердито советует, чтобы я не позволял ему так с собой поступать. «Не то возьмет и перебросит вас через забор со всей аппаратурой».

Спасительница моя ушла, и я снова стою в загоне. Лоси опять окружили меня. Снова в мою сторону идет Борька с явным желанием бодаться. Тут мелькнула мысль: надо это его желание использовать для фотосъемки. Невдалеке я увидел сарай с приоткрытыми дверями, метнулся туда и спрятался внутри. Достал камеру. Расчет оказался правильным. Борька подошел к дверям, просунул внутрь сарая голову и подслеповато стал высматривать сбежавшего соперника. Мне только этого и надо было. Нажал на спуск!

Джульвани

С гляциологами поехал на полярный Урал. И по дороге слышу историю о короле тундры Джульвани, у которого 12 тысяч оленей. Ехали на поезде из Москвы до станции Сейда. Потом два дня на вездеходе, приехали на ледники, которые надо исследовать.

Как-то сидим в отряде, и вот из тундры является маленький человечек и спрашивает меня: «Ты начальник ледника? Ты мне писка дарил?» Я отвечаю, мол, не я, а вот Дима – начальник. Дима говорит: «Здравствуй, Джульвани, это я тебе дарил спички. (Это в 57 году были выпущены подарочные спички к фестивалю, их-то и подарили Джульвани. Он запомнил это.) И вот он спрашивает – не видел ли начальник его оленей. У него из двенадцатитысячного стада убежало шесть оленей. И начинает объяснять приметы своих пропавших оленей. А имя его объясняется просто: джуль - дядя по ханты-мансийски, а вани – это русское имя Ваня. Мы ему предложили чай. Он отказался и пошел искать своих пропавших оленей. На следующий день он их нашел и гнал через наш лагерь.

А как он пас оленей своих!

Как-то сидим с ним в чуме, пьем чай. И он говорит: однако надо оленей собрать и перегнать. Я с ним поехал. Выходим из чума, лето, хорошая погода. Возле чума сани, запряженные тремя оленями. И мы прямо по траве поехали. Въехали на крутой холм, он с высоты, как мулла, прокричал протяжную команду, и снова поехали пить чай. А когда он кричал, то вокруг километров на пять-шесть всюду бегали олени. Выпили мы чай и снова вышли из чума. И невероятно, но факт: после его команды все олени собрались и лежат возле чума. Море оленей!.. Тут он опять что-то прокричал – и все олени встали и двинулись вперед. И я понял, что он, быть может, единственный из хантов, который знает что-то такое… До этого я был в колхозе, где 3000 оленей пасли 12 человек. Олени были убогие, неухоженные, и, чтобы перегнать, их часа два гоняли по кругу.

…Однажды Брель показал мне загадочную бумагу. То был план всей его оставшейся жизни.

Каждый год он открывал выставки своих необычных творений: в Москве и Питере, в Твери и Чебоксарах, на Мальте и в Турции… В оставшиеся годы он собирался объехать весь свет, включая все материки и почти все страны. Последняя выставка должна была состояться в Рио де Жанейро в 2020 году, в год его предполагаемой смерти.

Виктор ошибся всего на восемь лет, ибо смерть застала его на 76-м году жизни. И не на выставке в Рио де Жанейро, а в холодном и неуютном московском хосписе. Но все равно он был прав, ибо для Бреля даже от хосписа до Рио де Жанейро было рукой подать. Ведь его творчество отныне принадлежит всему миру.

Передаю слово

профессору, доктору философских наук Юрию ЛИННИКУ.

ВСЕЛЕННАЯ БРЕЛЯ

Виктор Брель похож на Сократа.

Эзотерик мог бы заподозрить: это реинкарнация античного мудреца, ищущего адекватные формы самовыражения в эпоху постмодернизма. Как изменился мир! И что теперь шкала былых ценностей? Именно поэтому сократическая ирония трансформируется у Бреля в саркастическую.

Виктор Брель скоморошествует на краю пропасти.

Это шут, занявший место Вергилия – проводника Данте по кругам ада.

Юродство художника несёт в себе немыслимые экзистенциальные напряжения, когда смех грозит внутренним взрывом, способным потрясти основания.

Мне кажется, что постмодернизм обрёл в его творчестве своё пластическое преломление – о работах мастера хочется говорить в терминах Деррида и Делёза. Замечу, что постмодернизм - это как бы философский карнавал в бахтинском понимании данного термина: он резко инверсирует привычные отношения, ломает все иерархии – сокрушает смыслы. Постмодернизм с предельной честностью отразил великое духовное опустошение ноосферы. Но разве он не содействовал заполнению вакуума? Возникает новая эстетика. Она кажется эпатирующе странной – большинство ее не приемлет. Но, тем не менее, в ней проявляет себя дух времени. Постмодернизм в своем критическом пафосе превосходит и Декарта, и Канта. Этот пафос мы обнаруживаем у Бреля. Без критицизма нет свободы. Брель – свободен. Тень раскрепощающего сомнения он бросает на весь мир – и тот вдруг начинает светиться изнутри, раскрывая свои непочатые глубины. Негатив оборачивается позитивом. Вселенная Бреля содрогается от гомерического хохота – и этот смех как родовые схватки: не хотите увидеть роды нового сознания? Своё искусство Сократ назвал майевтикой. Буквально - это повивальное искусство. Русский двойник Сократа тоже занимается родовспоможением. Приходится прибегать к кесаревому сечению? Но кесарево тут переходит в Богово.

Леонардо работал на пленэре – Брель работал на свалке.

Наша цивилизация хаосогенна. Сколько отбросов! Их небывалой утилизаций занимался Виктор Брель.

Архетипы бессмертны.

Когда-то они воплощались в мраморе – теперь предпочитают различный хлам и разве что-то теряется от этого? В гротескном искусстве Виктора Бреля, где необратимо релятивизированы все эстетические меры и стандарты, проявляются вечные архетипы. Как интересно здесь находит себя архетип андрогина! Вот работа «Объединение мужчины и женщины». В ключе древнего архетипа – но уже с использованием других композиционных приёмов – решается и тема Адама и Евы.

Постмодернизм – и архетипы: мы столкнули эти понятия, чтобы показать их нетривиальную совместимость. Будучи константами культуры, архетипы являют свою неуничтожимость – художник, бросающий вызов традиции, не может порвать с ними. И это замечательно! Постмодернизм в ссоре с классикой. Но архетипы являются общими для них инвариантами. Преемственность, которую хотели порвать, восстанавливается в неожиданной форме – и это ли не манифестация скрытых законов сохранения? Вспомним неистощимый архетип превращения. Как блистательно он проявляется в «Метаморфозах» Овидия! Но этот же архетип многое предопределяет в творчестве Виктора Бреля. На первый взгляд может показаться, что творимые им метаморфозы имеют заниженный характер – не профанирует ли художник сказку или чудо? Но тут возможен и другой угол зрения. Вот наша цивилизация, накапливающая утиль. Энтропия сжимает вокруг неё своё кольцо. Однако и здесь – в ландшафте, где перепады уровня определяются горами мусора и выгребными ямами, – живёт поэзия. Разве не на языке её метафор говорит Виктор Брель? Скульптор прозревает своё творение в глыбе гранита – Брель нащупывает его контуры в куче различных отходов. Как выразительна эта железяка! И сколько экспрессии в этом мятом ведре! Все идёт в дело. И получает новую жизнь – странную, полную парадоксов. Свалка предстаёт Олимпом. Предметы в его творчестве обнаруживают способность к непредсказуемым соединениям. Перед нами какая-то фантастическая форма симбиоза.

Кто откажет в органичности этим шокирующим композициям? Резко разнородное тут соединено так, что возникает качество, суть которого могут выразить лишь оксюмороны: диковинная гармония или чудовищная красота. Казалось бы, это так просто: сварганить пугало из того, что под руку попадётся. Но до Бреля вам далеко! В его эксцентричных состыковках и прививках угадывается безошибочная точность мастера. Мы имеем дело с большим художником. Внешне приёмы Виктора Бреля кажутся очень простыми. Однако за этой кажущейся элементарностью стоит выверенный, я бы даже сказал, рафинированный вкус.

В своё время Виктор Брель определил имидж замечательного журнала «Знание – сила». Многие его парадоксальные фотокомпозиции врезались в память. Художник испытал влияние современной науки, ориентированной на «неизбежность странного мира» (Д. Данин). Художник сотворил именно такой мир. Странность тут является и критерием, и гарантом истины.

ЭПИЛОГ

Стены и залы редакции журнала «Знание – Сила» и после смерти Виктора Бреля хранят бессмертное обаяние мастера.