МЕЩАНСТВО ПРИЯТНОЕ И ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОЕ

Мы перепечатываем эссе Захара Прилепина из его новой книги, так сказать, по родственному побуждению: мещанство и обывательство – по сути, одно и то же. Это прежде всего люди, прочно укорененные на родной земле, живущие своим трудом, любящие своих ближних и выше всего ставящие именно эти ценности. История нашей страны в прошлом веке (да и в нынешнем) показала: нравственные и культурные основы народа размываются в той степени, в какой «истинным ленинцам», «интернационалистам», «патриотам», «государственникам» удается искоренять из умов и жизни населения эти извечные плодотворные начала. И они сильно преуспели! (См. в «Обывателе» - Кто спасет Россию? Обыватель ).

Оно и до сих пор популярно – презрительное отношение к людям «с узким кругозором», «живущим мелкими личными интересами». Полюбопытствуйте в любом интернетовском поисковике, Яндексе, например, что там выскочит на клик «обыватель»? Всего больше – всяческих помоев, с аристократическим высокомерием выплескиваемых на этот убогий многомиллионный плебс.

Мы и впредь намерены продолжать тему обывательства, помещая в журнале соответствующие тексты умных авторов, как нынешних, так и писавших задолго до нас.

Захар ПРИЛЕПИН

О внутреннй канарейке

 Лелею свое тихое мещанство.

Какое замечательное занятие: заявиться огром­ной семьей, с детьми, путающимися под ногами, в многоэтажный центр, где торгуют всем на свете. И бродить там, закупая нужное и ненужное, воскли­цать, целоваться, тратить, не считая, глупые и легкие деньги.

Вывалиться потом на улицу, пересчитывая детей, пакеты, свертки и коробки, усесться в большую маши­ну, включить в ней разом печку и музыку и двинуть, спустя три минуты, домой, пока ближние твои, не в силах сдержаться, вскрывают подарки, чтоб смо­треть на них восхищенно и касаться их трепетно.

А у дома нас ждет собака, и лает она так, что дро­жат стекла, и пасть ее жарка и розова. Собаке радост­но, она умеет смеяться, она смеется нашему приходу, и дети мои летят кувырком через нее.

В моем доме тяжелые замки. В моем доме краси­вые двери. В моем доме пышные кресла, к тому же на них можно качаться. В моем доме пять тысяч книг. Люстра. Бар. Я больше не бегаю за бутылкой вина и за банкой пива в ближайший ларек, у меня все есть, и по­этому я прекрасно надираюсь каждый вечер, разнообразно смешивая всевозможные напитки и безуспешно пытаясь немного напоить жену.

Но сегодня мы еще посетим кафе, мы просто обо­жаем посещать кафе.

Я люблю это очарованное затишье всего семейст­ва, которое вглядывается в кипу разнообразных (взрослое, детское, винное) меню, принесенных ус­лужливой официанткой к нам на стол. И лишь млад­шая дочка, не умеющая читать, сползает со стула и топ-топ, уходит к аквариуму смотреть рыбок, о чем, собственно, и сообщает: «Ыбок мотеть, — и, после па­узы. — Пойду, — и еще после паузы, — Ыбок». Понял, понял, иди.

Потом средний мой молча, никого не предупре­див, убегает смотреть фонтан.

Но ничего, сейчас им принесут блинцы, все в мас­ле и в сгущенном молоке, или сырный супчик, или разноцветный салатик, и они сбегутся обратно, на мамин зов и вкусные ароматы.

Знаете, как маленькие дети забираются на высокие стулья в кафе? Привстав на цыпочки, они ложатся на них животом и потом брыкают во все стороны малень­кими ножками. Спустя минуту из-за стола появляется маленькая, довольная рожица, и я снова понимаю, что меня с какого-то переполоха угораздило родиться сча­стливым человеком.

О, мое любезное мещанство. Ты обитель моя, ты дворянство мое, ты любезно мне и радостно.

Пусть я все придумал, что написал выше, — разве это важно, если я так стремлюсь туда, к смеющейся собаке, люстре и сырному супчику. Приветствую по­следовательное, принципиальное, обдуманное ме­щанство. Приветствую и призываю на свою голову.

К несчастью, подобное мещанство встречается весьма редко. Куда больше мещан непоследователь­ных, беспринципных и неумных.

Нормальный мещанин бережет свой прекрасный уголок с канарейкой, у него замечательно развито чув­ство собственности, он неустанно заботится о себе и своих близких, называя их пошлыми ласкательными именами, к примеру, как это делаю я.

И если он чувствует опасность, грозящую ему и его канарейке, он немедленно берет лом, кол, дрын и сно­сит любой напасти наглую башку. Пой, моя канарееч­ка, никто тебя не тронет.

Если власть смеет унизить мещанина или его роди­теля, то мещанин садится в машину, приезжает к вла­сти в кабинет, берет ее за розову щеку и спрашивает: «Ты что, гнида?»

Если государство последовательно выстраивает та­кой порядок вещей, благодаря которому розовопятые отпрыски мещанина могут впоследствии превратить­ся в нищих или в убитых в ходе войны одних нищих с другими, — мещанин неизбежно становится извер­жением вулкана. Сначала внутри него все клокочет, а потом бешенство мещанина выплескивается и при­нимает патологические формы и размеры.

И все лишь потому, что он — последовательный, принципиальный и мыслящий мещанин. Исключи­тельно в силу этого.

Приснись мне, мещанин. Я еще помню тебя: как ты бурлил на площадях, это ведь был ты, а кто же еще. Пел хриплые песни возле Белого дома, кормил солдат колбасой, завалил чугунного Дзержинского, спас Зяму Гердта от черносотенцев.

Приснись мне, ведь солдаты снова хотят колбасы, Дзержинский снова на пьедестале, а всякий Зема в сильной опасности. Пусть я не разделяю твоих взгля­дов, пусть они мне кажутся дурными, но я готов ува­жать тебя за последовательность. Где она?

Непоследовательный мещанин — никакой не ме­щанин. Нет ему имени, одни позорные прозвища.

Не хочешь быть последовательным — не надо, я те­перь буду мещанином. Это я горожанин низшего раз­ряда, не купец, не стрелец, но подлежащий солдатству, развеселый посадский, с женой-мещаночкой и детками-мещенятками.

Горло перегрызу за мою мещанку и малых мещенят. Как же прожить нам, настоящим мещанам, сладо­стно и радостно, если мы со своим счастьем попереч­ны на своей земле? Если нужно мне, незлобивому по­садскому человеку, оступиться один раз, потерять свой рубль и не найти второй — и мое государство проедет по мне, не сжалобится ни на мгновение. Нет, не хочу такого порядка, хочу иного.

Кто-то еще должен заботиться о моем счастье, кроме меня самого.

Если буйные да вольные придут под стены горо­да — первый открою им ворота, мы всегда так делали.

Фотографии – с официального сайта писателя.