Слава пришла к ней слишком рано, когда дух еще не окреп. Ей было всего шестнадцать. А ее уже узнавали на улицах. У нее, застенчивой и тихой школьницы, просили автограф. Ей, скромнице, пылкие незнакомцы объяснялись в любви. В далекие шестидесятые, когда такие фильмы, как «Алые паруса», «Человек-амфибия», «Гамлет», «Война и мир», «Анна Каренина» собирали полные залы кинотеатров, не было человека, не знавшего этого имени: Анастасия Вертинская. Она блистала на сцене «Современника» и МХАТа. Критики отмечали психологическую тонкость ее игры, изысканность пластического рисунка, отточенность формы. Вертинская была органична и естественна в драмах Чехова, трагедиях Шекспира, комедиях Мольера. Пока не наступило «отравление театром». После гастролей в Японии, где надо было 49 раз за 40 дней сыграть Нину Заречную в «Чайке», сорокачетырехлетняя Анастасия покинула МХАТ. Народная артистка России занялась режиссурой и педагогикой. Увлеклась телевизионными проектами. Основала Благотворительный фонд актеров, которым руководит уже более 20 лет. Анастасия – младшая дочь знаменитого шансонье, автора и исполнителя собственных песен Александра Вертинского.
- Отец был невероятно добрым человеком, баловал нас жутко. Когда он возвращался с гастролей, подарки сыпались, как из рога изобилия. Развлечения сменяли друг дружку, точно стеклышки в калейдоскопе. Все наказания отменялись. Нас не пороли! Папа – это был праздник!..
- А что ваша мама отличалась излишней суровостью в вопросах воспитания?
- Не мама – бабушка-сибирячка. Она воспитывала нас железной рукой и приучила к труду. За что я ей очень благодарна. Мы по очереди с сестрой Машей (так в семье называли Марианну. - Е.Б.) ходили за молоком, убирали квартиру.
- А отец вас никогда не наказывал?
- Нет. Ему достаточно было бровью повести, и я готова была сделать все, о чем бы он ни попросил. Помню, страшно ревновала его к старшей сестре из-за того, что ей он подарил куклу в розовом платье, а мне в голубом. Я полагала, что только тому, кого страстно любят, дарят куклу в розовом наряде. И только тому, кого сильно ненавидят – в голубом... К сожалению, отец рано умер - в 68 лет. Мне тогда было 12, и я очень переживала, что не папа написал: «Взвейтесь кострами синие ночи!» Я начала ценить его творчество постепенно, песню за песней. Его ностальгия заметна всем, кто слышал не одну-две, а много вещей Вертинского. Именно отец внушил нам с Машей чувство родины, где есть Рождество, Вербное воскресение, Пасха с куличами, дачная жизнь...
- Но вы так любите Париж, Францию. Так много работаете за границей...
- И тем не менее. Я могу заболеть в Париже и совершенно больной прилететь в Москву. И я знаю, с какого места начинается мое выздоровление. Это виадук, который вы проезжаете, когда из Шереметьева въезжаете в черту города. Когда виадук заканчивается, я физически чувствую, как болезнь отступает. Отпирая дверь своей квартиры, выздоравливаю окончательно. Я дома.
- Вы верите в Бога, Анастасия Александровна?
- Нас с сестрой воспитывали в религиозном духе, но советская школа, вуз сделали свое дело. Лет до сорока пяти я была практически неверующей. Потом пришла сильнейшая потребность в общении с Богом. Моя психология коренным образом изменилась. Я соблюдаю пост, читаю молитвы, регулярно исповедуюсь и причащаюсь. Мне это необходимо.
- Что вы цените в людях?
- В людях я ценю ум. Умному человеку готова простить многое, особенно потому, что такой человек редко бывает умиротворенной личностью. Отец говорил: «В молодости я делил людей на талантливых и бездарных, полагая, что талант оправдывает все. Позже – на умных и глупых, потому что с глупыми безумно тоскливо и неинтересно. Когда я стал стар, стал делить людей на культурных и некультурных». Я понимаю, что понятие «культурный» обнимает и включает все. Но я к этой стадии еще не подошла.
- А к чему вы нетерпимы? Что вас раздражает больше всего?
- Есть вещи, которые не приму никогда: человеческую мизерность, готовность унизиться по расчету. Я не раз замечала, как некоторые актрисы, совершеннейшие гении чистой красоты, с годами становились просто уродами, причем не из-за возраста, а потому что по ходу жизни они интриговали, уводили чужих мужей. И все это проступило в особом обвисании век, в носогубных складках лица. Если я вижу старую, но по-прежнему красивую женщину, я понимаю, что она не участвовала в такого рода борьбе. Надо побеждать в себе гнев и бешенство. То, что человек делает, и даже то, что он говорит, может уродовать его.
- Вас не пугают перемены в жизни России?
- Я не отрываю того, что произошло у нас в стране, от хода мирового сюжета. Весь мир вступил в новый век. Да, многое бесповоротно утрачено, осталось в двадцатом веке. Да, той линии развития жизни, какая была тридцать лет назад, не будет. Для многих, особенно немолодых людей это трагедия. Но пришло иное самоощущение. Не надо горевать о том, что мы, допустим, уже не защитим докторские диссертации. Если ты достиг определенного возраста, надо сказать себе четко и ясно, что идут другие люди, с другими понятиями и ценностями. И надо задать себе вопрос, как вписаться в новое время, как принести пользу людям, а не сокрушаться, что, вот-де это или то могло продолжаться, но оборвалось. Не могло, круг замкнулся. Моя жизненная миссия – помогать актерам. Впавшим в бедность, оказавшимся в беде и просто старым. Врожденное чувство справедливости и милосердия толкнуло меня возглавить Благотворительный фонд актеров. Теперь я уже не могу жить без этого.
- А сами вы не боитесь бега времени?
- У каждого возраста свое счастье. Я бы не хотела вернуться в свою раннюю молодость. Там было столько ошибок, столько глупостей, так впустую тратилось время... Сейчас стараюсь этого не допускать.
- Под ошибками вы подразумеваете и оба ваших брака?..
- Как вам сказать... Идеальный брак описал Гоголь. Это – Маниловы. Да, они в некоем заговоре, называйте его мещанским, против остального мира. Но только такой брак силен. Когда же брак – это борьба, не союз двух людей, а взаимное подавление, тогда кто-то один, мягко говоря, менее счастлив. Я дважды была замужем и оба раза не смогла выдержать испытание браком. Я виню в этом одну себя, свой излишне прямолинейный характер, ту свою личность, которая, может быть, и не нужна в браке. Ведь мои бывшие мужья счастливы в повторных браках. Значит, дело во мне... Но я все равно семейный человек. Моя семья – это сын, внучка Сашенька, внуки Вася и Петя, сестра Маша, племянницы... Я о них постоянно забочусь. После отца единственный мужчина, которого я боготворю, это мой сын Степан. Может быть, оттого, что я очень много вложила в его воспитание...
- Степан – сын Никиты Сергеевича Михалкова?
- Да, и я не сказала сыну ни одного дурного слова про отца. Разойдясь с Никитой, с которым мы прожили неполных четыре года, я сохранила к нему уважение. Наш развод был болезненным, но никогда не лилась грязь. Теперь, по прошествии лет, я понимаю, что две сильные личности, да еще творческие, да в совсем молодом возрасте не могли ужиться в браке. Когда мы поженились, я была уже знаменитостью, Никита снялся в своих первых фильмах. Вокруг нас шумела круговерть поклонников и поклонниц. Но Никита полагал, что жена должна сидеть в усадьбе, то бишь на даче, рожать детей, варить варенье и ждать мужа. Я была с ним согласна. Вот только сама под эту формулу, ну, никак не подходила...
- После Михалкова вы вышли замуж за Александра Градского...
- Сей печальный опыт только усилил мою неприязнь к браку. Мы встретились в Крыму. И там, на отдыхе, на берегу моря мне показалось, что этот человек с таким изумительным голосом – мой. Но чары развеялись, стоило нам вернуться в Москву. Александр оказался человеком другой среды и других интересов. У нас с ним по сути так и не возникло семьи. Я вспоминаю это время, как какой-то балаган...
- Не жалеете, что ушли из МХАТа?
- Нисколько. Первое время свет воли был так ярок, что мне казалось: я, как чеховский дядя Ваня, словно и «не жила» до сих пор. Будто стальное кольцо разжалось вокруг горла. О каком творчестве может идти речь, если на гастролях в Японии я сыграла Нину Заречную в «Чайке» 49 раз за 40 дней? Я была просто отравлена театром. Мне вдруг стал невыносим дух коллективизма, процветавший во МХАТе. Те, кто живет в этом духе, должны были равняться не на сильных и лучших, а на слабых и худших. Я поняла: после определенного возрастного рубежа нужно менять профессию. Я уехала в Париж и начала новую жизнь. Мы с Калягиным открыли актерскую школу.
- А почему именно Париж вы избрали трамплином для новой жизни?
- Я люблю этот город. Я там себя замечательно чувствую. Там я инкогнито, могу гулять по городу, сидеть в уличных кафе, ходить по рынку и выбирать свой пучок редиски. Это потрясающее чувство свободы, теперь я к нему привыкла. А в Москве я пряталась за черные очки, за платочки. От страха, что на тебя смотрят как на общественное достояние, разговаривала резко, на повышенных тонах. Шапку-невидимку ведь пока, к сожалению, не изобрели. Хотя при российском менталитете и стоило бы.
- Вы красивая женщина. Как вам удается так хорошо выглядеть?
- У меня нет крема Азазелло, как у булгаковской Маргариты. И я не кладу на лицо сметану, мед, яйца, огурцы, помидоры, мочу и иные натуральные продукты. Зато я умываюсь минеральной водой, с тридцати лет делаю массаж лица и тела. Не ем жирного. Во время съемок перехожу на черные сухари. Потом срываюсь, ем много. Опять борюсь с лишними килограммами. Поддерживать форму тяжело, я ведь не из худощавых от природы счастливиц. Мой холодильник всегда пуст, хотя я большой кулинар. Это - мое призвание. А актриса я случайно. Готовить меня научила бабушка. Она это делала великолепно.
Елена БЕРЕЗИНА
20 июля 2012 г.
Комментариев нет :
Отправить комментарий